Морозов считал, что потерял в детском лагере на границе дочь (лагерь немцы передавили танками но, слава богу, дочь не погибла) и ему было уже не до «вежливости» с Кузнецовым в шифровках. А Кузнецов использовал «резкий стиль» командарма-11 для прекращения связи фронта с армией: «Как только наши войска
349
начали отходить после неудачного наступления на Каунас, было дано распоряжение прекратить работу с соединениями по радио. Правда, у нас оставалась радиосвязь со штабом фронта, но и она просуществовала недолго». (Агафонов, с.37) Ну а как можно поддерживать связь при движении войск проводами – одному аллаху и известно. И, в конце концов, Кузнецов и обязан был сделать все, чтобы связь восстановить, а не прекращать ее. Под дурацким предлогом «это не стиль Шлемина» или «не стиль Морозова».
А ведь при этом Кузнецов пытался «перевести стрелки» за отсутствие радиосвязи на командующих.
Директива командующего войсками С-ЗФ об организации отхода 8-й армии на новый оборонительный рубеж от 29.6.41 г.,18.10:
«Вы преступно оставили войска на произвол судьбы и укрываете свою, шкуру. Для такой ответственной операции, как отход целой армии, нужно было составить план, отводить войска от рубежа к рубежу и крепко управлять отходом каждого соединения.
Требую немедленно это сделать. Оперативной группе штаба вернуться в Митава и руководить отходом. <…> Держите радиосвязь со штабом фронта. Вы уклоняетесь от связи, видимо, с намерением, потому что ничего не знаете и не хотите знать о своих войсках.» (ЦАМО, ф.221, оп. 2467сс, д. 10, л. 263. СБД № 34.1953 г., с. 80)
В общем, ясно, почему вскоре «инициативного» генерала Ф.И. Кузнецова сняли с командования Северо-Западного фронта и на его место назначили генерала Собенникова, командующего 8-й армией этого фронта? Кузнецов фактически не командовал фронтом с первых дней войны – воюйте, как хотите.
Управление штабами своими дивизиями это, прежде всего связь. Вот что «вспоминал» об этом генерал МИШИН Г.Ф. – начсвязи 5 ск 10 Армии ЗапОВО:
«Все части и подразделения связи всех родов войск корпуса к началу войны по штатам военного времени развернуты не были, а следовательно всех видов транспорт по мобрасписанию к ним не поступил и как следствие создались тяжелые условия маневра средствами связи в первые же дни войны.
П. ДИСЛОКАЦИЯ ВОЙСК СВЯЗИ 5 СК
Части и подразделения связи, за редким исключением, в мирное время, в последние недели перед войной в момент нападения Германии находились в пунктах дислокации штабов своих соединений
350
и частей. К 22 июня 1941 г. штаб корпуса и штабы дивизий со своими батальонами связи дислоцировались совместно в одних пунктах.
П. ОРГАНИЗАЦИЯ СВЯЗИ В 5 СК В ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ПЕРЕД ВОЙНОЙ В МОМЕНТ НАПАДЕНИЯ ГЕРМАНИИ И В ПЕРВЫЕ ДНИ ВОЙНЫ
В последние дни перед войной штаб корпуса имел прямую телеграфную связь со штабом армии и со штабами своих дивизий. По мере надобности, через штаб армии получал прямую телеграфную связь со штабом округа. Телеграфная связь с дивизией осуществлялась через местные органы связи, а со штабом армии была прямой.
Радиосвязь с дивизиями, штабом армии и штабом округа была предусмотрена по особому плану и обеспечена соответствующими радиосвязями и радиоданными для работы на случай тревоги, но повседневно, ввиду близости границы с немцами эта связь не работала. В марте, или апреле месяцах (точно не помню) 1941 года, для уточнения всех вопросов по боевой тревоге в штаб корпуса были вызваны начальники штабов дивизий, корпусных частей и начальники связи. С начальниками связи были тщательно отработаны все вопросы организации проводной и радиосвязи по боевой тревоге.
По особо разработанному графику, с принятием всех мер маскировки от немцев, периодически в разные числа, часы и минуты производилась односторонняя поверка радиосвязи сигналами.
На разного рода занятиях корпусная радиосеть была сколочена и личный состав экипажей радиостанций хорошо натренирован в практической работе в этой сети.
До начала войны с немцами вышеуказанные мероприятия были проведены в дивизиях и полков войск корпуса.
В корпусе имелся отряд связных самолетов “У-2” в количестве 6 штук с хорошо подготовленным летным составом, но этот отряд в начале июня 1941 года был взят на окружной сбор связных самолетов на самую границу с немцами в г. Ломжа.
В момент нападения Германии на Советский Союз в 4 часа утра 22 июня 1941 г., штаб 5 ск находясь в Замбров через 3-4 часа потерял устойчивую связь со штабом 10 Армии – Белосток и к 11-12 часам эта неустойчивая связь по постоянным проводам была совершенно потеряна и больше не восстанавливалась.
Неоднократные попытки войти в связь со штабом армии по радио не увенчались успехом. Штаб округа с момента нападения Германии тоже не отвечал по радио корпусу. Самолеты связи на окружном
351
сборе в Ломжа были уничтожены немецкой авиацией в первые часы войны. Гражданская связь Замбров – Белосток тоже не работала, т.к. при первом налете немецкой авиации гражданские связисты (в большинстве своем поляки) разбежались, а некоторые и сознательно, испортив оборудование связи, скрылись. Немецкая авиация с первых налетов основательно разрушила постоянные провода связи на магистралях: Белосток – Замбров, Белосток – Высокий Мазовецк и Белосток – Бельск – Брянск – Цехановец. Никаких обходных путей для маневра постоянными проводами для выхода из Замбров на Белосток и наоборот, не осталось.
Как после выяснилось, с первых налетов немецкой авиации на Белосток бомбы крупных калибров попали прямо в казарму и гаражи батальонов связи армии и в результате было уничтожено и ранено много личного состава, уничтожено и повреждено большинство техники связи (в т.ч. и радиостанции) и транспорта. Штаб армии фактически остался без полевых средств связи в первый день войны. Единственным средством для связи штаба 5 СК со штабом 10 армии в первый и последующие дни войны оставался обмен офицерами связи на автомашинах и броневиках.
Проводная связь по постоянным проводам штаба корпуса со штабами дивизий по тем же причинам с первого часа войны стала работать неустойчиво. К 13-14 часам 22 июня 1941 г. штаб 5 СК со штабами 13 и 80 стрелковой дивизии установил проводную связь полевыми средствами батальона связи корпуса. К этому времени 80 СД из Цехановец была передвинута на северо-запад ближе к Замброву. Радиосвязь с дивизиями была установлена примерно в течении часа и работала все время устойчиво. Медлительность вхождения в связь по радио произошла по причине внезапного авиационного и артиллерийского нападения противника. Потребовалось время для перемещения раций корпуса и дивизий в наиболее безопасные места.
Несмотря на то, что проводная связь с дивизиями полевыми средствами была установлена по глухим хорошо скрытым направлениям, все же она работала с перебоями и особенно ночью. Очень часто и особенно ночью были повреждения на линиях связи. Эти повреждения делались враждебно настроенными элементами из местного польского населения и специально засланными с немецкой стороны диверсантами.
Проводная и радиосвязь с дивизиями в первый и последующие первые дни войны, как правило, дублировалась офицерами связи на
352
автомашинах и броневиках. Командование и штаб корпуса в очень сложных и тяжелых условиях боя, все же смогли управлять соединениями и отдельными частями корпуса.
Войска корпуса до линии Белосток и реки Свислочь управлялись и отходили организованно.
Штаб 10 армии с переходом из района Белосток в район Волковыск в УР Замковый Лес, систематически подвергался бомбардировкам с воздуха, а с высадкой воздушных десантов немцев на р. Зельвянка (в тылу Волковыска) был окончательно деморализован.» (ЦАМО, ф. 15, оп. 977441, д. 2, л. 304-307)
О том насколько морально, а точнее психически устойчив и «решителен» был командарм-10 генерал Голубев отметил в своих воспоминаниях и генерал Болдин (выше воспоминания Болдина об этом приводились). Но как видите, уже Голубев, а затем и командир 5 ск не подняли связистов по тревоге в ночь на 22 июня, а авиацию связи они вернуть со сборов от границы и не могли т.к. просто не были поставлены Павловым в известность о начале вывода войск в районы предусмотренные планом прикрытия с 11 июня. Но сразу после 2-х часов вскрывать свои пакеты стали в 10-й армии – по команде Павлова, а не по инициативе Голубева точно…
Вот что по связи и работе штабов в ЗапОВО пишет В.А. Рунов, опираясь на полные показания начштаба Ляпина:
«Около 9 часов утра штаб 10-й армии переместился на командный пункт, находившийся в лесу в 18 км западнее Белостока. В то время этот командный пункт только формально оправдывал свое название: открытые траншеи узла связи были только замаскированы, рабочие места для отделов и служб были оборудованы в легких летних домиках. Объяснялось это тем, что данный командный пункт строился для проведения командно-штабных учений, и был совершенно не пригоден для боевой обстановки. К командному пункту была проложена стационарная линия связи, однако оказалось, что провода почти во всех направлениях с началом войны порваны. Имущество связи почти все погибло при бомбежке городка, и восстанавливать линии было нечем. К счастью уцелела одна единственная радиостанция, выведенная в район командного пункта начальником связи заранее. Однако на ее установку ушло много времени, и только в 13 часов 22 июня радиосвязь была установлена. К тому времени в штаб армии начали прибывать из частей и офицеры с донесениями и постепенно начала вырисовываться общая обстановка.
353
В начале войны в полосе 10-й армии Западного фронта боевые действия развертывались в условиях полного господства авиации противника в воздухе. Единственный дивизион Белостокского зенитного полка ПВО страны молчал, так как не получил команду на открытие огня. Только под угрозой расстрела в 5 часов утра 22 июня зенитный дивизион открыл огонь. Через несколько дней после этого командир дивизиона, прибыв на командный пункт армии в районе Волковыск, заявил, что «в связи с тяжелым положение в дивизионе он не может и отказывается им командовать, за что был публично расстрелян, как трус. Позже выяснилось, что этот дивизион имел в своем распоряжении 12 пушек и всего 4 или 6 тракторов, и перетаскивал свою материальную часть в 3-4 очереди». (ЦАМО, ф. 15, оп. 977441, д. 2, кор. 23343, с. 207).
Только после 13 часов 22 июня командующий 10-й армией смог кое как уяснить обстановку, которая на то время сложилась в полосе его объединения. Выяснилось, что практически все дивизии прикрытия государственной границы вступили в бой с противником, хотя и на неподготовленных рубежах. Соединения резерва армии оказались в трудных условиях. Одна из кавалерийских дивизий была втянута в бой с противником, вторая находилась на марше. Соединения 6-го механизированного корпуса были заняты оборудованием переправ.
Обстановка на левом фланге армии была совершенно не ясной, так как с находившимися там соединениями не было никакой связи. Разведка, посланная в сторону этого фланга, продвинувшись на глубине до 20 километров, советских войск не обнаружила, зато встретила там мелкие группы двигавшегося на восток противника. Было ясно, что 113-я стрелковая дивизия в назначенный район не вышла, в результате чего железная дорога Варшава – Белосток и шоссе Косув – Вельск оставались не прикрытыми.
Около 14 часов 22 июня штаб 5-го стрелкового корпуса также установил связь с штабами 13-й и 80-й стрелковых дивизий при помощи проводных линий связи. Однако надежная связь со штабом армии по-прежнему отсутствовала.
Около 15 часов 22 июня штабу 10-й армии удалось по телеграфу «Морзе» установить связь со штабом фронта через Обус-Лесная. Начальник штаба армии доложил обстановку и попросил переподчинить 113-ю стрелковую дивизию, с которой не было связи и которая не вышла в назначенный район, командующему соседней 4-й армии.
354
Ему ответили отказом и посоветовали самому налаживать связь с этой дивизий. Более того, 10-й армии была передана из состава 4-й армии 49-я стрелковая дивизия, находившаяся в то время в районе Клещели. Это говорило о том, что обстановка в полосе 4-й армии на то время была очень сложная и командующий этим объединением не справлялся с управлением вверенными ему соединениями.
В 16 часов 30минут на командный пункт 10-й армии прибыл заместитель командующего войсками фронта генерал-лейтенант И.В.Болдин со свежеперевязанной рукой. Рану он получил во время посадки самолета на аэродроме, находившемся юго-восточнее Белостока, на который в это время совершался налет вражеской авиации. И.В. Болдин привез директиву командующего фронтом, переданную в ночь с 21 на 22 июня, которая требовала: «На провокации не поддаваться, границу не перелетать и не переходить…». В это время она уже звучала, как насмешка. Война бушевала не на шутку.
Заслушав от командарма обстановку в полосе 10-й армии, И.В. Болдин долго о чем-то говорил с командующим фронтом по телефону. В результате этих переговоров генерал Д.Г. Павлов принял решение создать конно-механизированную группу в составе 6-го механизированного и 6-го кавалерийского корпусов под общим командованием генерала И.В. Болдина, сосредоточив ее в районе Сокулка. В это время 6-я кавалерийская дивизия 6-го кавалерийского корпуса вела бои в первом эшелоне армии в районе Ломжи. А 6-й механизированный корпус в полном составе, составляя резерв армии, находясь в районе ее командного пункта, и готовился к проведению армейского контрудара на южном фланге армии. Его соединения вели усиленную разведку в направлении готовившегося контрудара и завершали оборудование переправ через реку Нарев.
Около 17 часов 22 июня в штаб 10-й армии прибыл офицер связи из 113-й стрелковой дивизии и доложил обстановку в полосе этого соединения, которая было очень тяжелой. Перемешавши боевые порядки с частями 49-й стрелковой дивизии, 113-я стрелковая дивизия вела неорганизованный бой с противником в район Боцки. В тылу этих двух дивизий уже находились небольшие формирования противника, которые всячески мешали эвакуации семей командного состава и чинили расправы среди гражданских жителей. Это еще раз подтверждало, что контрудар 6-го механизированного корпуса в этом направлении мог нормализовать обстановку в промежутке между 10-й и 4-й армиями. Но командующий фронтом, базируясь на
355
докладе генерала И. В. Болдина, принял совсем другое решение, что привело к ослаблению группировки войск 10-й армии.»
Далее В.А. Рунов показывает, что творил будущая жертва «сталинских репрессий» начштаба ЗапОВО Климовских. После команд которого и началось беспорядочное бегство армии:
«В 22 часа 30 минут 22 июня начальник штаба 10-й армии генерал П. И. Ляпин был вызван к телеграфу начальником штаба фронта генералом В. Е. Климовских и открытым текстом получил приказ в течение ночи на 23 июня главными силами армии отойти за реку Нарев. При этом начальник штаба фронта не поинтересовался ни обстановкой в полосе 10-й армии, ни проинформировал ее командующего об общей обстановке в полосе фронта и у соседних армий. Анализируя этот факт, бывший начальник штаба 10-й армии пишет:
«Генерала Климовских уже нет в живых, и он не может ответить нам сейчас на вопрос о том, какие причины явились поводом для того, чтобы отказаться детально выслушать обстановку подчиненной армии и ориентировать ее командира и штаб в отношении общей обстановке на фронте. На мой взгляд такое поведение начальника штаба фронта объяснялось незнанием обстановки вообще, неумением штаба фронта собрать данные об обстановке, сделать из них выводы как для ориентировки подчиненных штабов, так и для принятия правильного решения». (ЦАМО. Ф15, оп. 977441, д. 2, кор. 23343, л. 223).
Предстоящий отход был сложен тем, что удаление указанного рубежа для отдельных стрелковых соединений армии составляло 70-75 километров. Вполне понятно, что в течение одной ночи выход из боя и организованный отход на такое расстояние были практически невозможными. Но командование фронтом такие «мелочи» не интересовали.
Командующий и начальник штаба 10-й армии были также не на должной высоте. Понимая невозможность выполнения поставленной задачи, они все же довели ее до командиров соединений. Командный пункт армии был быстро свернут и начал перемещаться в новый район, потеряв при этом последнюю возможность управлять войсками. Отход войск проходил также неорганизовано и вскоре превратился в паническое бегство.
Противник, введя в бой подразделения легких танков, начал преследование войск 10-й армии, нанося им поражение, захватывая массу пленных, оружия, боевой техники.
356
В Центральном архиве министерства обороны Российской Федерации имеется оперативная сводка штаба 1-го стрелкового корпуса 10-й армии на 19 часов 22 июня 1941 года, в которой имеется такая запись: «Связи со штабом 10-й армии в течение дня нет ни по радио, ни телеграфной». (ЦАМО, ф. 253, оп. 5906) д. 2, л. 2).
О каком управлении корпусом со стороны штаба армии при отсутствии связи может идти речь?
И еще один архивный документ – доклад заместителю начальника штаба фронта генерал-лейтенанту Г.К. Маландину начальника оперативного отдела штаба 10-й армии подполковника Маркушевича от 17 августа 1941 года. В этом докладе, в целом, подтверждая описание первого дня войны, составленное начальником штаба армии, Маркушевич пишет: «Об отходе на рубежи р. Бобр и р. Нарев приказа от командующего Западным фронтом не было. Этот отход был осуществлен решением командарма 10-й армии». Это значит, что отход 10-й армии был начат по инициативе ее командующего и не был увязан с замыслом фронтовой операции. (ЦАМО, ф. 208, оп. 2511, д. 83, кор. 5508, л. 52 – 55).
Как осуществлялся отход соединений 10-й армии начальник связи 5-го стрелкового корпуса Г.Ф. Мишин пишет в своих воспоминаниях. В связи с тем, что эти воспоминания далеко не соответствуют официальным описаниям советских историков, считаю необходимым изложить их словами автора.
«Штаб 10-й армии с переходом из района Белосток в район Волковыск систематически подвергался бомбардировкам с воздуха, а с высадкой воздушных десантов немцев на р. Зельвянка (в тылу Волковыска) был окончательно деморализован.
При отходе корпуса на р. Щура, на участке Берестовица – Волковыск, колона штаба корпуса была сильно обстреляна высадившимися воздушными десантами немцев, что явилось началом дезорганизации управления войсками со стороны штаба 5-го стрелкового корпуса.
Командир корпуса генерал-майор А.В. Гарнов и начальник 1-го отдела штаба корпуса майор А.П. Неугодов поехали вперед в штаб армии, и больше в штаб корпуса не возвращались. Куда они исчезли мне до сих пор неизвестно.
Дивизии корпуса (вернее их остатки) на подходе к Волковыску захватил рассвет на открытых дорогах, что немедленно было обнаружено немцами. Беспрерывными мощными налетами немецкой авиации дивизии и их органы управления были окончательно деморализова-
357
ны, большая часть техники, транспорта и живой силы уничтожена, а остатки рассеяны. Одновременно такая же участь постигла и остатки колонн штаба корпуса и его батальона связи. Начальник штаба корпуса полковник М. В. Бобков уехал искать штаб 109-й армии, который уже прекратил свое существование. Командующий артиллерией корпуса генерал-майор Г.П. Козлов исчез без вести.
Попав в окружение немцев, остатки рассеянных, никем не управляемых, перемешанных частей 10-й армии метались в разные стороны под беспрерывной бомбежкой с воздуха днем и ночью. Многие офицеры, проявив личную инициативу, начали собирать отдельные отряды и самостоятельно выходить из окружения». (ЦАМО, ф. 15, оп. 977441, д.2, кор. 23343, лл.307 – 308).
Говоря об отходе войск 10-й армии, ее бывший начальник штаба генерал П.И. Ляпин пишет: «Чтобы быть объективным, нельзя не сказать, что командарм 10 и его штаб также формально отнеслись к выполнению невыполнимого приказа на отход и передали его войскам без всякой трансформации. Может быть, тогда на нас повлияло присутствие на командном пункте заместителя командующего фронтом генерал-лейтенанта Болдина, который также не протестовал против невыполнимого приказа об отходе за реку Нарев. Но все же и мы должны принять на себя значительную долю ответственности перед историей за то, что отдали войскам невыполнимый приказ, обрекавший их на беспорядочное бегство». (ЦАМО. Ф15, оп. 977441, д. 2, кор. 23343, л. 224).
Только в полдень 23 июня штабу 10-й армии удалось наладить связь со штабом Западного фронта. Но эта связь ясности не внесла. Произошел обмен шифротелеграммами, но эти документы в штабе 10-й армии расшифровать не смогли. В результате и 23 июня никакой информации от фронта в штабе 10-й армии не имели.
Утром 24 июня в штабе 10-й армии от специально посланного офицера стало известно, что противник в полосе соседней 4-й армии занял Пружаны и развивает наступление на Слоним. Это создавало угрозу левому флангу 10-й армии, и ее командующий принимает решение на отход на новый рубеж, который произвести с 25 на 26 июня. «В ночь на 25 июня основная часть управления армии выезжала из Валилы в район Волковыска, – вспоминал П.И. Ляпин. – Ночь была светлая и движение без фар особенных затруднений не представляло. Но дорога была сплошь завалена разбитыми и исковерканными автомашинами, броневиками и танками, так что на каждом километре
358
приходилось делать значительные объезды вне шоссе. Какие-нибудь 50 километров расстояния по шоссе, которые мы обычно проезжали за час с небольшим, мы ехали всю ночь и прибыли в Замковый лес только в 6 часов утра 25 июня. На наше счастье противник в этот день начал «работу» своей авиации по дорогам не рано и наша колонна была целиком и без потери замаскирована в лесу». (ЦАМО. Ф15, оп. 977441, д. 2, кор. 23343, л. 243).
Командующий и штаб 10-й армии пытались организовать оборону на новом рубеже, опираясь на Волковыск, но в 12 часов 25 июня командир 1-го стрелкового корпуса сообщил по радио, что 2-я стрелковая дивизия самовольно оставила Осовец и начала отход в восточном направлении. В ответной телеграмме в адрес командира дивизии начальник штаба предупреждал, что «сдача крепости Осовец без приказа граничит с предательством». Командарм потребовал вернуть войска в крепость.
Около 16 часов того дня командир 2-й стрелковой дивизии прислал телеграмму, что его войска не оставляли крепость, и не планируют это делать. В результате штабом армии был сделан вывод о том, что командование 1-го стрелкового корпуса плохо владеет обстановкой в полосе соединения. (ЦАМО. Ф15, оп. 977441, д. 2, кор. 23343, л. 257).
К вечеру 26 июня в штаб 10-й армии начали поступать тревожные сообщения с участков фронта, находившихся южнее Волковыска. На этом направлении противник, усилив свою группировку, к вечеру занял несколько населенных пунктов. Под воздействием этих известий, командующий армией вечером 25 июня принял решение отвести войска еще далее на восток, на рубеж реки Сокулка. Но для перегруппировки с рубежа рек Бебжа и Нарев на рубеж реки Солуки одной ночи было явно недостаточно. 2-я стрелковая дивизия должна была преодолеть расстояние до 55 километров, 13-я и 86-я стрелковые дивизии – до 45 километров. И только потому, что противник 26 июня не проявлял особой активности, указанные соединения удалось вывести из-под удара. Правда, некоторые соединения на новый рубеж вышли в крайне плохом состоянии. «Отдельные группы военнослужащий и даже целые подразделения самовольно уходили из колонн и лесами пробивались на восток, нигде не задерживаясь. На шоссе, вернее вдаль шоссе в лесах, на участке Волковыск, Зельва за 25, 26 и 27 июня скопились тысячи людей и сотни машин, самостоятельно устремлявшихся в тыл. У штаба 10-й армии не хватало сил
359
обуздать всю эту массу и превратить ее в какое-либо подобие организации». (ЦАМО. Ф15, оп. 977441, д. 2, кор. 23343, л. 260).
Таким образом «Оперативный кувшин», созданный «творцами» плана государственной границы для 10-й армии перед войной, превратился между реками Соколука и Зельвянка в форму кожаной купеческой мошны для всех сил первого эшелона Западного фронта, – делает вывод П.И. Ляпин. – Эту «купеческую мошну» на рубеже реки Зельвянки немцы могли бы 25 и 26 июня завязать так, что из нее не выбрался бы ни один человек, но они такой цели себе не ставили.
Войска 10-й армии не знали, что им делать, так как с 22 июня никаких вразумительных распоряжений со стороны Западного фронта не поступало. Находившийся в армии маршал Г.И. Кулик также не знал обстановки и не решался отдать какой-либо приказ, особенно об отходе.
Только 28 июня Маршал Г.И. Кулик принял решение об отходе на рубеж реки Шара. Но этот отход также был организован крайне плохо. Так командир 6-го механизированного корпуса приказал каждому полку отходить самостоятельно, не указав при этом ни маршруты отхода, на рубежи развертывания, ни порядок действий на этих рубежах. Не было организовано прикрытие отходящих войск со стороны противника. После этого «полки 6-го механизированного корпуса потянулись на восток во всей полосе армии. Шли кто как хотел. Все, что было на колесных машинах , двинулось на Пляски и смешалось там с с отходящими частями 6-го кавалерийского корпуса и тылами стрелковых соединений. Остальные соединения, видя неорганизованный отход 6-го механизированного корпуса, также начали свертывать свои боевые порядки и направляться на Зельву, ставя в тяжелое положение войска 1-го и 5-го стрелковых корпусов. 13-я и 86-я стрелковые дивизии немедленно почувствовали обнажение флангов и начали отходить. Отход стрелковых соединений, в конце концов, тоже принял неорганизованный, панический характер.
В течение всего дня 30 июня мы при всей тщательности поисков не одной организованной части не нашли. К ним прибывали отдельные группы офицеров. Все дороги были заняты бродячими группами различных соединений 10-й и 3-й армий, который двигались в общем направлении на восток. Со второй половины дня 29 июня соединения армии, как войсковые организмы, перестали существовать, рассыпались по лесам и дорогам и самостоятельно пробирались на восток. 30 июня командующий 10-й армией и его штаб остались без армии,
360
без всяких средств управления и без всяких данных об общей обстановке на Западном фронте». (ЦАМО. Ф15, оп. 977441, д. 2, кор. 23343, л. 296 - 301).
Таким образом, из имеющихся архивных документов можно сделать вывод, что командиры и штабы соединений 10-й армии знали о подготовке фашистской Германии к нападению на СССР, не зная, однако, точных сроков начала вражеского наступления. Сама же 10-я армия получила директивы от округа по разработке плана прикрытия государственной границы с большим опозданием, а разработанный ею план командующим округа утвержден не был. В результате этого отсутствовала юридическая база для всей дальнейшей работы командующего армией и его штаба, которая велась исключительно на их страх и риск.
В то же время необходимо признать, что 10-я армия имела достаточное количество сил и средств для ведения обороны. Однако местонахождение ее войск в Белостокском выступе было крайне не выгодным. Кроме того, к началу войны имелось большое количество нерешенных вопросов организационного и оперативно-тактического характера, которые командующий армией не мог решить самостоятельно, а командующий и штаб Западного особого военного округа сознательно уклонялся от принятия конкретных решений. Такая же нерешительность со стороны округа отслеживается и в вопросах разработки и утверждения главных руководящих документов (директив) по подготовке армий к обороне государственной границы.
Большой проблемой для армии был отрыв значительной части сил для выполнения строительных работ в предполье и укрепленных районах, а также наличие в тылу армии большого количества не подчиненных ей строительных бригад и формирующихся соединений.
На основании директив командующего округом и неутвержденного им плана прикрытия армией государственной границы командующим и штабом объединения все же было принято решение на оборону, доведено до подчиненных командиров соединений в виде рада графических и текстовых документов, исключая боевой приказ. Однако даже в начале 22 июня некоторые командиры корпусов всячески перестраховывались и откладывали с приведением подчиненных войск в боевую готовность и занятием ими назначенных полос и районов обороны. Это затрудняло управленческую деятельность отдельных командиров соединений, которые в ряде
361
случаев должны были действовать по собственной инициативе, поднимая соединения по тревоге.
В результате этого некоторые передовые соединения армии достаточно организовано вступили в бой с противником, но артиллерийские части дивизионной и корпусной артиллерии, заблудившись, не смогли поддержать пехоту, и были уничтожены авиацией противника. К тому же в первый день отсутствовало управление штабом армии подчиненными соединениями.
В первые дни войны войска 10-й армии оказались в стороне от направления главного удара противника, и вели только частные бои. Однако обстановка на флангах армии, особенно на ее южном фланге, складывалась критически. Требовался ввод в бой свежих сил, которые могли заполнить образовавшийся промежуток и восстановить фронт обороны. Но эти силы у армии были, так как командующий фронтом решил армейские резервы использовать по своему решению для проведения фронтового контрудара в другом направлении.
Поспешный отвод армии по приказу штаба фронта в условиях соприкосновения с противником, на большое расстояние, при отсутствии управления со стороны штаба армии и штабов корпусов превратился в паническое бегство. Управление войсками было утеряно, а сами они практически разгромлены ударами авиации.
На основании изложенного выше можно сделать вывод, что первая оборонительная операция 10-й армии в начале Великой Отечественной войны была неудачной и объединение не смогла выполнить поставленные перед ним задачи.» (В.Рунов «1941. Первая кровь» (М.2009 г.)
А вот что написали в своей книге «1941» И. Сафонов и И. Судленков (Минск «Харвест», 2011 г. с. 271) со ссылкой на книгу воспоминаний генерала П.А. Теремова «Пылающие берега» (М. Воениздат 1965г. с. 164) по ЗапОВО:
«Сейчас трудно объяснить, почему штаб округа принял такое решение, но за сутки до войны всем разведпунктам были отправлены телеграммы о прекращении до особого распоряжения радиосвязи со штабом округа.
Генерал П.А. Теремов в июне 1941 г. служил в разведотделе штаба ЗапОВО и находился в разведпункте в Граево. Агентура сообщила: в районе Остроленко севернее наблюдается большое количество
362
немецкой пехоты, танков и артиллерии; главное же – в Остроленко видели немецких летчиков, одетых в советскую фору. Надо срочно составить донесение и отправить его в Минск. Генерал вспоминал, как в кабинет вошел старший лейтенант Манченко и положил на стол телеграмму о запрещении связи с округом. «Товарищ старший лейтенант, запросите Минск, когда будет восстановлена связь? Сейчас принесу на рацию шифровку! — Манченко покраснел и ответил:— Минск нас не слушает…» Радиосвязь не была восстановлена до начала войны. …»
С одной стороны «Во-первых, возможно их заставили перейти на проводную систему связи с целью радиомаскировки, но технически еще до конца не довели. Во-вторых их могли перевести с окружного узла (к сожалению не ясно из текста) на узел связи начальника разведки (хотя это должно было быть и ранее организовано) и тогда, если они не получили новых радиоданных, им никто не отвечал. В общем, слишком мало данных в тексте, чтобы делать однозначный вывод. К сожалению не связисты (а генерал точно им не был) иногда делают такие выводы, которые к реальной ситуации не имеют отношение. Я уж не говорю, что телеграмма могла ограничить радиосвязь ВРЕМЕННО на сутки - есть такой режим радиомолчания, используемый для выяснения работы агентуры противника.» (Полковник С.А. Мильчаков)
Но с другой – зная, что натворили павловы по другим «аспектам» в эти дни, такие факты иначе как изменой и не назовешь… Начальник связи ЗапОВО генерал Григорьев в итоге расстрелян в конце июля 1941 года.
По КОВО о связи писал в мемуары маршал Баграмян – «большинство армейских и фронтовых подразделений связи должно было формироваться [только] с объявлением мобилизации в западных областях Украины; внезапное вторжение врага нарушило эти планы». Т.е. до нападения врага вообще не предусматривалось развертывание частей связи, а вот это уже прямая заслуга ГШ-Жукова. В РККА в мае-июне шли учебные сборы по схеме БУС, сам Жуков это назвал частичной мобилизацией, однако части связи так до 22 июня н разворачивались вообще, и остались в режиме мирного времени…
Как работали штабы соединений и частей в ОдВО можно увидеть на воспоминаниях бывшего начальника штаба 35-го ск ОдВО генерала Верхолович:
363
«Данные о сосредоточении группировок противника в полосе корпуса, в штабе корпуса наращивались постоянно. Наблюдением за положением на госгранице и данные агентуры еще в мае месяце отмечалось сосредоточение войск противника в лесах на глубине в 10-12 км от границы, а в начале июня проведение противником рекогносцировок. 12 и 18 июня войска корпуса расположенные на границе ожидали провокационных действий со стороны противника, которые своевременно предупреждались с принятием мер боевой готовности.
Основная группировка противника в полосе корпуса намечалась на направлениях Бельцы и Кишинев. Эта оценка и данные о группировке противника, имеющаяся до начала войны полностью подтвердилась в начальный период боевых действий.
Все мероприятия, связанные с обороной госграницы и план действий корпуса, в случае нападения, штабом корпуса были разработаны и согласованы с планом действий пограничных войск. Разработанные планы неоднократно поверялись путем учебных тренировок.» (ЦАМО, ф.15, оп. 9777441, д.2, л. 564, 565, 567- 569)
Вот что писал о работе своего штаба генерал П.А. Белов, командира 2-го кавалерийского корпуса 9 отд. Армии ОдВО:
«Сведений о противнике до 22.6 в штабе корпуса было явно недостаточно. Во всяком случае из отдельных отрывочных сведений не было оснований делать какие-либо серьезные выводы. Даже от пограничников, с которыми была тесно связана 9 кд, сведения были скупые. В целом сведения не отвечали действительности.
Я лично вернулся из отпуска в корпус только утром 23 июня 1941 г. В субботу 21 июня я зашел в Разведотдел штаба округа, так как проводил отпуск в Окружном доме отдыха в Одессе. Разведотдел располагал такими подробными сведениями, которые были очень близки к действительности. Поэтому приходится удивляться почему Штаб округа не сообщал этих сведений в штаб корпуса.» (ЦАМО, ф. 15, оп 977441, д. 3, л. 320-322)
Такое ощущение, что Белов намеренно «очерняет» штаб ОдВО, которым командовал b М.В.Захаров. Если он давал свои показания после смерти Сталина, то в принципе кое-что становится понятно – Захаров, старый «заклятый друг» Жукова был не в фаворе в эти годы. Поэтому выставлять его героем, единственно выполнявшим все приказы Москвы точно и в срок, и единственно приведшим без проблем
364
свой округ в полную боевую готовность как положено, до нападения немцев, было ни к чему…
Cам Белов был в отпуске чуть не весь июнь, и если его штаб не нашел возможности уточнять разведданные в штабе округа то это и его «заслуга». А вот его нш Грецов показывал в 1965-м, что эти разведданные вполне их штабу штаб ОдВО доводил…
А вот что можно увидеть в показаниях бывшего начштаба 48-го ск генерал-лейтенанта А.Г. Батюня о работе своего штаба:
«Примерно с 8-10 июня все дивизии корпуса стали развертываться до штатов военного времени, то есть по общей численности личного состава в 11000 человек.»
Прямо он не говорит, как замечательно работал штаб 48-го ск Малиновского, но по выполненным важнейшим мероприятиям и видна работа штаба.
Более подробно о действиях штабов западных округов можно найти и в мемуарной литературе, и во многих исторических исследованиях. Кроме ОдВО (и ЛенВО), дезорганизация была полная со стороны командующих западными округами и их штабов, и боевыми действиями они практически не руководили. В дальнейшем командование ЗапОВО было расстреляно почти в полном составе, часть командования соседних также расстреляли (начштаба ПрибОВО, командующих ВВС этих округов), остальных Сталин отправил в дальние тыловые округа, в которых эти «генералы» залечивали «глубокий психологический стресс» после 22 июня и большого вреда армии и стране принести своими действиями уже не могли. (Тот же начальник штаба КОВО генерал Пуркаев потом вполне грамотно и успешно воевал в 1945-м на Дальнем востоке, командуя фронтом.)
Так что, как штабы округов-фронтов с первых дней потеряли всякую нормальную связь с частями и устроили передачу и получение информации с частями через «делегатов связи», как при Кутузове – вообще отдельная тема.
365
ОКОНЧАТЕЛЬНЫЕ ИТОГИ И ВЫВОДЫ (или что «заставило» Жукова сочинять план превентивного удара, и какой «опыт Первой мировой войны» лег в основу плана поражения нашего Генштаба к июню 41-го – в «южный» вариант отражения агрессии)
«Выявился и другой просчет немцев относительно русских, о котором Клейст упомянул Лиддел Гарту и который, разумеется, разделяло большинство людей на Западе в то лето. «Надежды на победу, – говорил Клейст, – в основном, опирались на мнение, что вторжение вызовет политический переворот в России…. Очень большие надежды возлагались на то, что Сталин будет свергнут собственным народом, если потерпит на фронте тяжелое поражение. Эту веру лелеяли политические советники фюрера…» (У. Ширер, Взлет и падение третьего рейха, т.2, с. 244, М., Воениздат, 1991 г.)
Заканчивая разбирать ответы генералов (самый малый мизер из всех ответов) ответим на простой вопрос – были ли эти вопросы чисто «академическими»? Конечно, нет. Эти вопросы сами по себе уже «расстрельные», и задавать их стали явно в связи с подозрением наличия «состава преступления» среди отдельных генералов из числа командования округов и армий. И если бы не было подозрений в адрес военных, в том, что они умышленно срывали выполнение поступающих приказов и директив Москвы, сознательно не выполняли свои должностные обязанности, то такие вопросы так ставить точно не стали бы. В общем, это было вполне официальное дознание. После которого «Дело» либо было бы передано в Военную прокуратуру и МГБ, либо закрыто. В конце концов, часть генералов предателей повесили только в 1946 году – Власова и его подельников. Часть из которых сбежали к немцам именно в первые дни войны и занимали в приграничных округах вполне приличные должности – от
366
комдивов до замначальников штабов округов. А некоторые комдивы июня 41-го еще ждали своей петли…
Какие выводы, или какие итоги можно подвести, разобрав достаточно полные ответы некоторых генералов отвечавших на «вопросы Покровского»? Неутешительные…
«Расследование» Покровского формально продолжалось до примерно 1956 года (имеются «воспоминания» записанные в этом году). Прекращено оно было именно маршалом Жуковым, министром обороны в это время, а «инициаторами» реабилитации павловых-коробковых стали такие как тот же Сандалов, нш у Коробкова. Однозначно, судя по всему, никаких выводов или итогов по нему сделано не было, ответы в военную прокуратуру не попали, а были сданы в архив. В 1956 году Покровского сменил генерал армии В.В. Курасов, который и прекратил опросы командиров, а в 1961 году сам Покровский в возрасте 63 лет был уволен из армии. Но разобрав ответы (полные) некоторых генералов по всем запокругам можно попробовать самим сделать эти выводы и подвести некие «итоги» этого незаконченного расследования. Итак…
«Соображения» от июля-августа 1940 года начальника Генштаба маршала Б.М. Шапошникова предусматривали два варианта развития событий – два варианта нападения Гитлера. Один – главными силами по ПрибОВО и ЗапОВО, и второй вариант – главные силы немцы бьют по КОВО. При этом указывается, что более вероятным надо ожидать главный удар немцев именно по Прибалтике и Белоруссии – здесь просто проще сконцентрировать самим немцам свои войска, чем гнать их ближе к союзникам, к Венгрии и Румынии. Даже при том, что к осени 40-го на Балканах и присутствовали некоторые немецкие войска, удар по Украине главными силами немцев Шапошниковым считается маловероятным и практически не рассматривается. Германия не могла готовить два главных удара в любом случае – главным мог быть только один удар. Остальные – вспомогательные. Но Главные силы РККА по этим двум вариантам в любом случае следовало концентрировать против главных сил врага.
Те же «резуны» данные «Соображения» Шапошникова пытаются назвать планами нападения первыми но это глупость. «Соображения» Шапошникова можно назвать «универсальными» – при желании их можно использовать и как оборонительные и как даже «нападательные», т.е. все зависит от того какое решение будет принято в Кремле. Главное в них – мы можем выставить против Герма-
367
нии и ее союзников такие-то наши силы и нам надо разгромить противника там-то и там-то. И «детали» будут потом расписаны в планах округов.
Сменивший Шапошникова Мерецков предложил в сентябре свой вариант «Соображений». В которых удар немцев по КОВО уже преподносится как очень даже вероятный и Мерецков подготовил и вариант «Соображений», в котором уже предлагается свой ответный удар готовить из КОВО – «южный» вариант образца 1940 года. Но – как ответ на главный удар Германии по все той же Прибалтике и Белоруссии. После этого ГШ получает задачу-разрешение от Сталина – усилить КОВО и подготовить ДВА варианта отражения агрессии – «северный» и «южный». Которые вступили бы в силу исходя из того где немцы начнут концентрировать свои главные силы для вторжения в СССР. Т.е., против главных сил врага выставляются наши главные силы. Срок полной готовности этих вариантов – 1 мая 1941 года. При этом даже при том, что удар главный у немцев будет севернее Полесья, военным было указано – усилить КОВО, так как Шапошников и потом и Мерецков по «северному» варианту предположили против КОВО слишком уж заниженные силы противника.
Какой вариант станет основным – будет решено Сталиным в тот момент, когда угроза войны станет близкой и станет более определенным – где немцы концентрируют свои главные силы. До этого, численность наших войск севернее и южнее Полесья должна быть примерно равной…
Осенью 40-го ГШ подготовил два варианта отражения агрессии, при которых наш ответный удар главных сил был либо севернее, либо южнее Полесья и Бреста, но при этом главные силы немцев ожидались только севернее Бреста. Новые «северный» и «южный» варианты. Т.е. – главные силы немцев ожидаются севернее Полесья, но наши военные предложили Сталину идею либо ставить наши главные силы против главных сил противника – севернее Полесья, либо – ставить наши основные силы и нанести удар (ответный или превентивный – там видно будет) из Украины, по «неосновным силам» противника – южнее Полесья.
При этом военные стали протаскивать идею именно такого «южного» варианта – нанести наш ответный удар по неосновным силам противника, предлагая считать его основным. Однако принимать решение какой вариант станет основным, должен был и мог по мере готовности этих вариантов и по мере складывающейся военной и по-
368
литической обстановки – также Сталин и СНК (правительство и Политбюро ВКП(б)), а не НКО и ГШ.