Послесловие
Мы были неграмотными
А. 3. ЛЕБЕДИНЦЕВ. Мой оппонент-соавтор Ю. И. Мухин ошибочно причисляет к кадровым офицерам таких, как я, «семимесячников-недоносков» и многих, подобных мне «ускоренников». В нашем 48-м стрелковом полку 38-й дивизии уже третьего формирования в 1943 году на более чем сто офицеров был только один комбат старший лейтенант Лысынчук, который имел полный двухгодичный курс пехотного училища. Да и то потому, что на фронт попал в ноябре 1943 года, а до этого преподавал на курсах в глубоком тылу. Все остальные были «краткосрочники», начиная с комдивов. Начальник штаба дивизии был взят с первого курса бронетанковой академии, начальник оперативного отделения штаба дивизии капитан Петров В. И. накануне войны закончил двухмесячные курсы младших лейтенантов-сабельников, хотя это не помешало ему в послевоенные годы стать Первым заместителем министра обороны и маршалом Советского Союза. Единицы сохранившихся в Действующей армии «полнокурсники - двухгодичники», если выживали, то оседали в крупных штабах или тыловых органах управления.
Подавляющей мечтой многих офицеров-фронтовиков было дожить до Победы, поскорее забыть пережитые кошмары минувшей войны и пожить хоть несколько лет без разрывов бомб, снарядов, мин, пулеметных очередей, без вшей, пусть даже на полуголодном карточном пайке. Очень многие из них и не были готовы к условиям мирной службы.
В начале 1947 года, уже после окончания семимесячных курсов «Выстрел» в 1944 году, а в 1946 - годичного курса Офицерской школы штабной службы, я в капитанском чине был понижен в должности до командира 1-й мотострелковой роты 1-го гвардейского механизированного полка 1-й гвардейской (бывшей Ру-сияновской) дивизии - родоначальницы советской гвардии, оказавшейся после войны в городе Тбилиси.
На весь 1 -й мотострелковый батальон (только он один был с личным составом, а остальные - кадрированные) нас, фронтовиков, оказалось только два человека - я да командир взвода противотанковых пушек младший лейтенант Белозерцев - Герой Советского Союза. А все остальные офицеры были вновь пришедшими из запасных полков и тех дивизий, которые ни одного дня не приняли участия в боях, простояв на государственной границе с Турцией и Ираном. А в штабах полков и штабе дивизии бывших фронтовиков сохранилось в кадрах гораздо больше. Так вот, многие из тех, кто «защищал» Тбилиси, Баку и Ереван на протяжении всей войны, потом служили до выхода на пенсию. А у фронтовиков жизнь складывалась по-разному, но большинство из них увольнялись по собственному желанию. Фронтовики оказались малопригодными Для мирной службы и для парадов.
От совершенно безграмотных избавлялись принудительно. Был у нас в штабе 261-й стрелковой дивизии в Ленинакане в 1952 году командующий артиллерией дивизии (КАД) полковник Волосков - фронтовик, из бывших Фейерверкеров (старшин) батареи времен Первой мировой войны. Сам он, конечно, не предполагал о своей безграмотности и готов был служить, но уж слишком явно его безграмотность проявлялась в документах, на которых он оставлял свои «резолюции». Так, например, расчеты на полигоне вели боевые стрельбы. Часть из них отстрелялись на «отлично». Начальник штаба артиллерии представил командующему список этих расчетов. КАД наложил резолюцию: «Начальник штаба, прапустить енти растчеты через движок с громкоговрорителем. КАД Волосков». Начальник штаба передал список в клубный автомобиль, чтобы его начальник объявил об отличившихся по радиотрансляционной сети. Вкупе со всеми другими своими прегрешениями он был понижен на подполковничью должность и тут же уволен на пенсию, почти вдвое меньшую, чем мог бы получать, выйдя на нее на неделю раньше. Бывало и такое.
Общеизвестный герой, конармеец, дважды или трижды Краснознаменец и генерал Книга начинал свою карьеру конником в Первую мировую войну и уже в 1914 году за полгода боев они вместе с Кузьмой Крючковым стали первыми полными кавалерами Георгиевского креста. В 1940 году Книга в числе первых генералов надел кавалерийские лампасы и командовал в Ставрополе запасной бригадой конников, потом с 1942 года нашей «прародительницей» - 72-й Кубанской кавалерийской дивизией. Он тоже не очень утруждал себя раздумьями относительно резолюций на документах, надписывая их: «В дило», на следующем документе: «И цю тоже». Потом просил: «Начальник штаба, построй мени брыгаду, я з нэю хоть поздоровкаюсь».
После того как его дивизия в Крыму под натиском танков Манштейна перестала существовать, он передал ее остатки уже без коней тоже полному Георгиевскому кавалеру полковнику Цыпляеву, который сколотил из нее 40-ю мотострелковую бригаду. Она с честью выдержала натиск немецких горных егерей на туапсинских перевалах, стала Краснознаменной, а комбриг получил орден Ленина, стал генералом и комдивом. Но больше так и не продвинулся. Да, все первые четверо наших комдивов с 1943 года хоть и имели краткосрочное курсовое образование после Гражданской войны и прошли в предвоенные годы все ступени роста, командуя ротами, батальонами и полками, но не их вина, а их беда была в том, что им не у кого было учиться. Таких самородков, как комкор Рокоссовский, комбриг Горбатов было слишком мало, да и те «стажировались» в «Крестах» да на Калыме. «Неприкасаемыми» были только конармейцы, но их теория и практика вождения конных масс носила все же не главный, а вспомогательный характер в войне брони, моторов и боевой авиации.
Наши ощутимые неудачи в первые два фронтовых лета были неизбежными, так же как и поражения польской и французской армий. Как и армий других стран, даже если бы мы расстреляли половину нашего командного состава. Страх наказаний за поражения - не лучший союзник боеспособности Вооруженных сил. Наша беда была в том, что, распустив русскую армию - оплот буржуазии и правящих классов, ее Генеральный штаб, военные округа, учебные заведения, которые создавались и совершенствовались еще с петровских времен, мы по кастовой принадлежности ликвидировали офицерский корпус, унтер-офицерскую прослойку, а потом за 18-20 лет пытались восстановить то, что создавалось и совершенствовалось двумя столетиями. Но не успели... Как ни тяжелы были условия Версальского договора для поставленной на колени Германии, тем не менее они сумели до 1933 года сохранить костяк офицерского корпуса - основы вермахта, а мы почти всех пустили под корень.
Я абсолютно согласен с высказыванием оппонента Ю. И. Мухина, о том, что к тому времени и Русская армия была коррумпированна и имела устаревшее вооружение и боевую технику, что показала Крымская война, бои с турками под Плевной и война с Японией на Дальнем Востоке. Эту же свою теорию автор-оппонент удачно подкрепляет и примером относительно техники безопасности двух рядом расположенных шахт, на одной из которых работали наши «стахановцы», а на второй - подневольные военнопленные немцы. Общий результат, как многие поняли, был далеко не в пользу русских как по технике безопасности, так и по общим производственным результатам(* Я этого не писал. Строительные тресты, созданные из расконвоированных немецких военнопленных, не выполняли норм, обычных для советских строительных трестов, и были убыточны. (Ю. Мухин.)). Все это процветало и в ВС нашей страны. И об этом надо откровенно писать, в том числе не только о людях, но и о вооружении и боевой технике. То, что у немцев было обыденно и повседневно даже в быту, у нас оказывалось в диковину даже для генералов.
На протяжении семидесяти лет наши школы, «ремеслухи», техникумы, училища, институты, академии и университеты большую часть учебного времени так преподносили знания учащимся, студентам, курсантам и слушателям за 3-4 года в таком количестве, в каком они осваивались немцами за полгода на производстве, в цехах, в частях, на учебных полях и стрельбищах. Всех неспособных немцы отсеивали, а мы тянули «зауши», выполняя план по «валу» силой и принудиловкой. Только в конце XX столетия выяснилось, чего стоят наши дипломы в зарубежных странах, не считая единиц поистине одаренных выпускников наших ВУЗов.
Наши крупные военачальники в армии и руководители производств боялись отбирать себе в помощники и в штабы наиболее способных и инициативных, чтобы они не затмили их своими знаниями и авторитетом. Процветала семейственность, угодничество, коррупция, о чем все знали, но терпели, как неизбежное зло. Обо всем этом знало руководство страны. Наш нарком обороны о боеспособности своего воинства судил по песням, игровым кинофильмам, а не по акту передачи наркомата обороны маршалу Тимошенко, где все виды ВС и рода войск оценивались со знаком минус, кроме кавалерии, получившей удовлетворительную оценку.
О товарище
В заключение я хотел бы рассказать читателям о своем товарище Н. П. Петрове. Этот генерал-майор был моим соседом по дому, мы контактировали как фронтовики. После его кончины в возрасте 69 лет 19 лет тому назад остались четыре экземпляра его личного дела в военных комиссариатах и его рукопись воспоминаний о пережитом, отпечатанная на пишущей машинке через полтора интервала общим объемом около 1600 страниц в шести сброшюрованных и переплетенных томах, общим весом 10 килограммов. Свою рукопись он посвятил не двум сыновьям от двух жен, а своим двум внукам. Ни он сам, ни его супруга Елена Григорьевна не предлагали рукопись издательствам в столь смутные годы перестройки, но с точки зрения ее полезности для истории пережитого времени она является бесценной.
Начнем хотя бы с таких цифровых данных 16 апреля 1934 года и за все время существования в нашей стране звания Героя Советского Союза, оно присваивалось 12,5 тысячи раз, в том числе 145 раз дважды. А семикратных кавалеров ордена Красного Знамени («Краснознаменцев») начиная с 1918 года оказалось только восемь человек и среди них генерал-майор Н. П. Петров. Правда, один из них маршал авиации Пстыго И.И. уже после публикации книги «Ордена и медали СССР» в 1983 году стал восьмикратным «Краснознаменцем». Авторы книги не приводят данных о других орденах наших «рекордсменов-краснознаменцев». У нашего Николая Павловича это выглядит так: закончил он войну, имея пять орденов Красного Знамени, причем последний, пятый, орден он получил по представлению к званию Героя Советского Союза. Кроме того, он был награжден орденом Красной Звезды, орденом Кутузова 2-й степени и орденом Отечественной войны 1 -й степени. В послевоенные годы он был награжден за выслугу лет орденами Красной Звезды (за 15 лет) и орденом Красного Знамени (за 20 лет безупречной службы). В связи с полувековым юбилеем ВС и за отличия в должности начальника штаба армии он был награжден седьмым орденом Красного Знамени. В 1968 году он, как Почетный гражданин Польского города Гданьск, был награжден орденом Польши «КрестХрабрых». В1975 году в связи с 30-летием Победы у нас был учрежден военный орден «За службу Родине в ВС». Это был его последний, 12-й, советский орден за 45 лет выслуги в ВС, втом числе календарных 39 лет и 9 месяцев.
Много это или мало - судить самим читателям. Для сравнения я напомню, что трое из последних наших маршалов Советского Союза закончили войну, имея по одному ордену Красной Звезды, да и тот за полученные ранения (Соколов, Ахромеев и Язов). Но им несравненно повезло в годы мирного строительства Вооруженных сил. Двое первых даже были осчастливлены Геройством. Первый из них получил в мирные годы девять советских орденов, не считая 35 орденов и медалей иностранных государств. Ахромеев получил восемь советских орденов и 24 ордена и медали зарубежных. Язов не дотянул до Геройства, но шестью боевыми орденами осчастливлен, как и 20-ю орденами и медалями иностранных государств. Естественно, что все они и даже им предшествующие восемь человек не могли иметь персональных упоминаний их фамилий в благодарностях ВГК. Кому, как и когда повезет, как распорядится Фортуна. Одним на полях сражений, другим - в учебных центрах и высоких кабинетах на Арбате. Герой нашего повествования неоднократно повторял, что далеко не все полковники должны стать генералами, как и не все генерал-майоры должны продвинуться в маршалы. Авсе же, все же, все же...
Помимо боевых наград, обозримых на груди, Николай Павлович Петров, командуя с 20 ноября 1944 года 1 -й гвардейской мотострелковой дважды Краснознаменной орденов Суворова и Кутузова 2-х степеней Калинковичской бригадой, входившей в состав 1 -го гвардейского танкового ордена Ленина, Краснознаменного и ордена Суворова Донского корпуса, до конца войны был восемь раз отмечен в приказах Верховного главнокомандующего за освобождение таких городов, как Плоньськ( 19.01.45г.),Тухель(Тухоля) (15.02.45 г.), Данциг (Гданьск) (30.03.45 г.), Штраусбург (28.04.45), Фридланд (29.04.45 г. ),Деммин (30.04.45 г.), Риб-нитц (1.05.45 г.), Марлов (1.05.45 г.). Для сравнения назовем, что из последних одиннадцати маршалов Советского Союза только один человек в должности командира танковой бригады, тогда подполковник Куркоткин С. К., отмечался четыре раза в приказах ВГК, а все остальные не могли быть отмечены персонально даже по своей должности.
Что касается присвоения воинских званий, то наш Николай Павлович отличился тем, что на должности начальника штаба соединения (мсбр) он выходил капитаном 1 год и 7 месяцев, а потом за полгода с 15.01.1943 года он получил трижды звание «майор» - на Донском фронте, 04.02.43 г., на Юго-Западном фронте и 30.08.1943 года на Западном фронте. Такое даже на фронте бывало весьма редко. Если бы все три майорские звезды были укреплены на только что введенные у нас тогда погоны, все равно не было бы перебора, так как его штатная должность была полковничьей. Но он останется подполковником даже тогда, когда будет на генеральской должности командира бригады. Полковником он станет после войны 8-го сентября 1945 года, а звание генерал-майора получит только 8 августа 1955 года - через десять лет. Оно, это звание, окажется и последним в его службе.
Получением военного образования его также судьба не обидела. Он окончил трехгодичный курс кавалерийского училища в декабре 1937 года, потом заочный факультет общевойсковой Академии имени1 М. В. Фрунзе 17.11.1954 года, командуя одновременно развернутым полком в Туркестане. Прокомандовав дивизией три года, он зачисляется слушателем основного факультета ВА ГШ и выпускается с Золотой медалью и Дипломом с отличием.
Вся послевоенная служба Н. П. Петрова проходила не в столичных гарнизонах, но она была стабильной и постоянно чередовалась так, как угодно было вышестоящему командованию. Вот география его гарнизонов: Туркестан, Белоруссия, Украина, Сахалин, Приморье, Северная Корея, Египет, Москва. Занимаемые должности: командир механизированного полка, заместитель командира дивизии, командир мотострелковой, потом танковой дивизией, заместитель командующего армией по боевой подготовке, начальник штаба армии (дважды), военный атташе и одновременно военный советник в армии Корейской Народно-Демократической Республики. Снова начальник штаба армии, начальник штаба группы военных советников в Египте, и наконец, завершает службу Петров старшим преподавателем кафедры управления войсками в Академии Генерального штаба.
Известно, что все прохождение службы у кадровых военных фиксируется не только в Послужном списке, но и подкрепляется служебными аттестациями и боевыми характеристиками. Все они подшиты в его досье. Выводы каждой из них подтверждают не только его полное соответствие занимаемым должностям, но и даются рекомендации о выдвижении на вышестоящие должности, иногда даже на две ступени выше. Все оценки его деятельности выдаются в самых превосходных степенях. Даже под самый занавес его службы начальник кафедры особо подчеркивает то, что основным разработчиком и руководителем авторского коллектива по написанию учебника оказались не остепененные доктора и профессора кафедры, а рядовой преподаватель, не успевший даже стать кандидатом наук, - Н.П. Петров.
Далеко не каждому генералу и даже маршалу удалось освоить и пройти такие ступени роста. Он чередовал всегда командные должности со штабными, военно-дипломатическую работу с советническими делами, преподавательскую - с научной деятельностью. Видимо, даже самые близкие сослуживцы не знали о том, что он оставит такую огромную рукопись с большим количеством исторических фактов и боевых примеров, которые могли бы стать бестселлером о Великой Отечественной войне.
Его рукопись изобилует историческими примерами удачно проведенных боев и сражений, начиная с блестящего завершения окружения немецких войск под Сталинградом, где их танковый корпус замкнул внешний фронт окружения под городом Калач. За это корпус стал родоначальником танковой гвардии в Сухопутных войсках. В последующих сражениях на Курской дуге, в операции «Багратион», при освобождении Польши и на территории самой Германии автор приводит множество примеров удачно спланированных и блестяще проведенных боев 1 -й гвардейской мотострелковой бригады. Ее командир как бы вернулся в 1941 год и, используя опыт немецкого «блицкрига» в отместку за те наши поражения, беспощадно громил врага, применяя самостоятельно любой маневр, не боясь брать ответственность на себя.
Конечно, его удачам сопутствовали не только полученные знания и опыт боев, но и выучка командиров подразделений, укомплектование гвардейских подразделений наиболее подготовленным и опытным контингентом рядового и сержантского состава. На боеспособности сказывались и меры вышестоящего командования. Оно гораздо чаще выводило гвардейские и ударные части на отдых и доукомплектование. Им выдавались победные лавры, благодарности, ордена, салюты. Все это мастерски описано автором в его воспоминаниях. Но не было, видимо, ни одной дивизии или корпуса, которых не постигали бы и неудачи.
О таких боях на Изюм-Борвенковском направлении в феврале-марте 1943 года автор рассказывает весьма подробно, не щадя ни командование корпуса, ни вышестоящее командование при вводе 1 -го гвардейского танкового корпуса в бой под Павлоградом. Обстановка к концу февраля 1943 года там сложилась весьма критической и угрожающей. Перед ними действовали ударные части вермахта, в том числе танковая дивизия «СС» «Мертвая голова». Части 1 -го гвардейского танкового корпуса совершали длительный марш из-под Сталинграда в сложных условиях бездорожья и дефицита горючего и вводились в бой по мере их прибытия, в условиях господства в воздухе вражеской авиации. Уже в первый день ввода в бой мотострелковой бригады был введен только головной 3-й батальон с некоторыми штатными средствами усиления во главе с комбригом, и он тутже был отрезан от главных сил бригады и корпуса. Подходившие остальные батальоны и артиллерийские дивизионы оказались в подчинении начальника штаба бригады - Петрова. Они беспощадно подвергались бомбардировкам вражеской авиации, ударам танковой дивизии «СС» «Мертвая голова». Бои гвардейской пехоты с танками противника носили ожесточенный характер под Синельниково, где боями руководил комбриг в полном окружении, и под Павлоградом под руководством начальника штаба бригады капитана Николая Петрова, даже не знавшего, что он с 15 января 1943 года уже являлся майором. Разрозненные группы пехотных подразделений вели бои с противником на рубеже шоссейной дороги Чугуев - Изюм. Только на шестые сутки боев Петрову удалось встретиться с командиром своего корпуса. А 28 февраля командиру бригады полковнику Филиппову удалось соединиться с главными силами бригады на рубеже реки Северский Донец у города Чугуева, где бригаде приказано было занять оборону по левому берегу реки. Противостояла ей все та же дивизия «Мертвая голова». Потери бригады в личном составе и боевой технике были ощутимые. Так, в минометном дивизионе все минометы были выведены из строя. Личный состав мотострелковых батальонов составлял не более 50% от штатного состава.
Автор рукописи не приводит цифр по потерям танков в танковых бригадах, но, по всей видимости, они были большими, так как совершенно не взаимодействовали с мотострелковой бригадой, да и подвоза горючего и боеприпасов не было на всем протяжении отхода длиной около трехсот километров. Потери были настолько ощутимыми, что в середине апреля корпус был выведен из боя и по железной дороге отправлен в Миллерово для получения новой боевой техники и укомплектования его личным составом. Несмотря на отход и большие потери, никто из командования не только не был расстрелян, но и не понес наказания(* За что?! Они же не бежали с поля, они сражались! (Ю. Мухин.)).
Однако на общем фоне многих неудач корпуса произошел один бой, о котором автор рукописи поведал своим потомкам. Встав в оборону под городом Чугуевым, 1 -я гвардейская мотострелковая бригада была усилена артиллерийской дивизией, дивизией зенитной артиллерии и не всегда боеспособными танками. Командир бригады Герой Советского Союза полковник Филиппов, сославшись на простудное заболевание, находился на излечении в медико-санитарной роте, заместитель командира бригады был в госпитале, и командование бригадой ее командир поручил начальнику штаба бригады капитану Николаю Петрову.
Город неоднократно переходил из рук в руки. Однажды разведчики доставили в штаб бригады вражеского сапера, ставившего мины. Сапер сообщил о том „что дивизия «Мертвая голова» отведена под Белгород, а сменила ее 15-я пехотная дивизия, прибывшая на германо-советский фронт из Франции и не имевшая опыта боев. Сапер подробно доложил расположение всех трех батальонов его полка, два из которых находились в первом эшелоне, а третий во втором - все южнее города Чугуева, на западном берегу Северского Донца.
Несмотря на тяжесть серьезных потерь в минувших боях, Николаю Павловичу Петрову пришла мысль нанести малоопытному противнику внезапный удар, используя ночь и малую опытность командования немцев. Для проведения этого боя он решил использовать 1 -й мотострелковый батальон и добровольцев из 2-го и 3-го батальонов. Всего набралось три роты по 60 человек с пулеметами и автоматами. Объектом атаки была выбрана роща «Квадратная», которую оборонял немецкий батальон в двух линиях траншей. Поддерживающей артиллерии и минометов было вполне достаточно, чтобы достигнуть большой плотности огня. Заранее была сделана пристрелка и организовано взаимодействие.
Переправу по льду усилили досками, и в час ночи Петров лично проверил готовность рот. Атака была без артиллерийской подготовки настолько дружной и стремительной, что только небольшой части вражеских пехотинцев удалось бежать без оружия. Личный состав немецкого батальона был почти полностью уничтожен автоматным и пулеметным огнем. Артиллерия противника в тот момент вела огонь только по пойме реки, боясь поражения своих.
Захватив трофейное вооружение, наши автоматчики быстро отошли за линию железнодорожной насыпи на нейтральной полосе. 22 человека захваченных пленных, шесть 81 -мм минометов и 20 пулеметов были отправлены в тыл. Через час противник открыл массированный огонь по своим оставленным нами окопам и по пойме реки, совершенно не причинивший нам вреда, и провел контратаку батальоном второго эшелона. Наша артиллерия и минометы открыли массированный огонь на поражение, а когда немецкая цепь подошла на 200 метров к насыпи, то и по ней был открыт губительный огонь из пулеметов и автоматов - огонь, который могли выдержать только мертвые. И этот немецкий батальон был полностью уничтожен. Противник оставил на поле боя около 600 трупов, тогда как наш батальон потерял только трех человек убитыми и четырех человек ранеными.
Были отправлены донесения в штаб 6-й армии и штаб 1 -го гвардейского танкового корпуса вместе с военнопленными, трофеями, на трофейных же машинах, и в 10 часов Утра капитан Петров был разбужен. Перед ним стояли Член Военного совета армии генерал-майор Клоков и заместитель командующего армией генерал-майор Фирсов. Прибыли они с орденами Красного Знамени и Красной Звезды, чтобы наградить наиболее отличившихся командиров и бойцов, участвовавших в этом бою. В здании школы были построены офицеры. Извещенный о прибытии в штаб двух генералов, но пока ничего не знавший о бое комбриг прибыл в штаб и встал на правом фланге под Боевым Знаменем. Генерал-майор Клоков поздравил его с высокой боевой наградой и протянул в коробочке знак ордена Красного Знамени. Но комбриг внес поправку, что первая награда принадлежит не ему, а начальнику штаба бригады, исполнявшему обязанности комбрига, и что он же был инициатором проведения этого боя и руководителем от начала до конца операции. Основные участники: комбат, командиры рот, командиры дивизионов были награждены орденами Красного Знамени, а другие - орденами Красной Звезды. Почти весь личный состав был награжден медалями «За отвагу». Комбриг, как единоначальник, все же получил орден, но позже, в более узком кругу.
В заключение гости захотели сами лично убедиться в численности вражеских потерь, и с НП артиллерии убедились, что цифра не была завышена.
Много еще было таких удачных побед в последующих боях под Бобруйском, Минском, при форсировании рек, при штурме крепости Гданьск.
Особый интерес вызывает
ПРОСТАВЛЕНИЕ НА ЗВАНИЕ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
Имеет награды: 3 ордена Красного Знамени, орден Отечественной войны 1 -й степени, Красной Звезды и орден Кутузова 2-й степени.
Гвардии подполковник ПЕТРОВ Николай Павлович командует бригадой с октября 1944 года. В боях по разгрому немецких войск проявил свое высокое воинское мастерство и личный героизм, отвагу. Бригада под его командованием начала наступление 15января 1945годанаНа-ревском плацдарме, участвовала в прорыве обороны противника, с хода овладела оборонительной полосой противника. Впоследствии овладела городами Дробин, Серптц, Бродница и участвовала в захвате города Плоньск. За восемь дней бригада прошла с боями около 237 км.
В боях на подступах к городу Гданьск и за этот город бригада показала исключительное воинское мастерство и выносливость. При подходе к г. Гданьск бригада, несмотря на свою малочисленность (имела всего 300 активных штыков), преодолев упорное сопротивление противника, прорвала четыре линии траншей, первой ворвалась на западную окраину предместья Данцига Хохграсс, очистив до ста кварталов, овладев двумя верфями и десятью различными заводами, нанесла противнику огромные потери при сравнительно незначительных своих потерях.
При форсировании реки Одер Петров лично руководил переправой своей бригады. Несмотря на сильный артобстрел, бригада быстро переправилась на западный берег реки Одер с незначительными потерями и вступила в бой. В боях с 23.04 по 03.05.1945 года бригада, имея полный состав, продвинулась вперед на 300 км, форсировала реки Рандов, Юккер, самостоятельно овладела городами Брюсов, Штрассебург, Марнов и совместно с другими частями городами Фриденталь, Деммин, Рибнитц. За эти бои бригада уничтожила и захватила в плен 2200 солдат и офицеров противника, захватила ЮОсамолетов и много техники и военного имущества.
Бригада во всех боях показала исключительное воинское мастерство, выносливость и героизм. За период командования бригадой гвардии подполковником Петровым бригада награждена орденами Красного Знамени и Кутузова 2-й степени.
За умелое командование бригадой в наступательных боях, за лично проявленные в бою отвагу и героизм, достоин присвоения звания Героя Советского Союза.
Командир 1-го гвардейского танкового Донского ордена Ленина, Краснознаменного ордена Суворова 2-й степени корпуса гвардии генерал-лейтенант Панов. 12 июня 1945 года».
Этому представлению командира корпуса не был дан Дальнейший ход командующим БТ и MB 2-го Украинского Фронта генерал-лейтенантом Г. Орлом, который по этому представлению своей властью наградил Н. П. Петрова пятым орденом Красного Знамени.
Изучив досконально все о прохождении им службы, я Убедился, что единственной «зацепкой» в его биографии была фраза, указанная им самим в его биографии еще курсантом в канун выпуска из училища, в которой он указал, что его отец Павел Васильевич Петров являлся участником Первой мировой войны, потом на стороне красных принимал участие в боях Гражданской войны. Но в 1919 году был в отрядах «зеленых». С 1930 года работал в колхозе. В 1935 году за участие в бандах «зеленых» был судим на пять лет и отбывал наказание. Вот что пишет сын о своем отце в своих воспоминаниях: «Отец был предпоследним ребенком среди четырех сестер. По характеру был самонадеян, настойчив, спорщик и скандалист, вспыльчив и не выдержан. Был сильным и ловким. Обучен был всем крестьянским работам в сельском хозяйстве. После женитьбы перестал выпивать и скандалить».
Сын впоследствии понял, что отец честный труженик, справедливый. В детстве окончил ЦПШ, в 1925 году избирался председателем сельского Совета. В Отечественную войну воевал под Старой Руссой, где был тяжело ранен. Вернулся домой инвалидом войны. Скончался в 1950 году. При выпуске из военного училища Н. П. Петров подвергся преследованию за сокрытие некоторых деталей из биографии отца, но был восстановлен в комсомоле и выпущен лейтенантом в кадры армии.
О подобном факте мне рассказал мой бывший сослуживец полковник Анатолий Дорофеев, с которым я проходил службу оператором в штабе ЗакВО в 60-е годы. Случайно встретились в 2001 году на Театральной площади столицы. Я увидел на его груди Звезду Героя РФ и поинтересовался, как он мог быть ею пожалован в свои 80 лет? Он рассказал, что еще в довоенные годы после выпуска из училища он был оставлен в его штате и женился на знакомой девушке. Потом оказалось, что она дочь «врага» народа. По этой причине лейтенанта до 1944 года даже не брали на фронт. Наконец, получил в командование батальон, который вел бои за крепость Кенигсберг. Командование представило нескольких человек из его батальона к званию Героя Советского Союза, в том числе и его - комбата. Все были удостоены этой высшей степени боевого отличия, кроме Дорофеева. Тогда он отнес это за счет краткосрочного пребывания на фронте и был доволен, что получил орден Красного Знамени. Выйдя на пенсию, он в Архиве МО ознакомился со своим представлением, где нашел приписку нужных органов: «Женат на дочери врага народа», которая и сыграла роковую роль. Полковник Дорофеев дал ход этому делу, так как его тестя давно реабилитировали, и ему вручили Золотую Звезду Героя РФ, о чем, конечно, уже не узнала ни его покойная жена, ни все наши сослуживцы, кроме меня одного. Порадовался за отца только сын-генерал да внук. А сам он прожил только один год в Геройстве.
После смерти Николая Павловича Петрова трагичной оказалась судьба его близких родственников: жена Елена Георгиевна скончалась в психиатрическом отделении больницы, за ней от цирроза печени скончалась сноха, тоже генеральская дочь, потом умер и сын, только что вышедший на пенсию. Остался только внук Денис, наследовавший от деда ордена Кутузова 2-й степени, Отечественной войны 1 -й степени и «За службу Родине в ВС» III степени. А семь орденов Красного Знамени и три ордена Красной Звезды, в том числе и один ее самой, генеральша продала в комплекте коллекционеру, чтобы устраивать «девичники» со своими подругами, тоже генеральшами. А его бесценное творение, кроме меня, так никто и не прочитал. А ведь таких искренних воспоминаний вообще не существует. Тем бесценнее они для человечества. Но, может быть, только я один так думаю...
Снова о трусости
Ю. И. МУХИН. После прочтения воспоминаний Александра Захаровича Лебединцева я начал вспоминать, что вообще-то не впервые сталкиваюсь в воспоминаниях тех или иных ветеранов с фактами позорнейшего поведения кадрового офицерства на войне — с фактами того, что именно кадровое офицерство определило ничем не оправданную смерть на фронтах миллионов наших соотечественников. Но раньше я не обращал на это внимания, полагая, что действует естественное правило «в семье не без урода».
Скажем, как-то уже давно я прочел, по-моему в «Независимой газете», статью фронтового летчика той войны. Сообщаемые им случаи в целом были известны, в связи с чем я и не сохранил самой статьи. Но вывод казался настолько экстравагантным, что я, каюсь, не принял его всерьез. Дело в том, что и хорошо знающие этот вопрос историки связывают завоевание превосходства в воздухе советскими ВВС исключительно с поставками на фронт «современных» самолетов — от Як-3 до «Аэрокобр», причем время завоевания господства относят ко времени Курской битвы, то есть к лету 1943 года. А этот летчик утверждал, что бить немцев в воздухе мы начали тогда, когда были сняты с должностей довоенные кадровые командиры авиационных полков и заменены летчиками, не боявшимися водить самолеты в бой. Этот летчик утверждал, что довоенное командование ВВС в воздух не поднималось, боев не видело, сидело на земле и из блиндажей посылало самолеты на задания. В целом такое заключение могло быть следствием обиженности или озлобленности данного Героя Советского Союза на своего конкретного командира полка.
Но вот передо мной книга другого Героя Советского Союза — В. Ф. Голубева. Начав войну рядовым летчиком, Голубев к концу 1941 года стал командиром эскадрильи, а в 1943 году — командиром 4-го гвардейского истребительного авиаполка Балтийского флота. За войну лично сбил 39 самолетов, причем до 1943 года полк летал на И-16. Василий Федорович и в мыслях не держал написать что-либо по теме этой книги, но он в своих воспоминаниях дает массу подробностей, анализ которых позволяет сделать выводы, которых сам Голубев не делает. Он дает исторический факт, поясняет его техническую причину, но не касается главной причины — организационной. К примеру, Краснознаменный Балтийский флот, согласно справочнику, на начало войны имел 656 самолетов всех типов (истребители, к сожалению, отдельной строкой не выделены). Начиная с 4-00 утра 22 июня 1941 года немцы стали нещадно бомбить и флот, и Ленинград, а вся многочисленная авиация КБФ смогла сбить первый немецкий самолет только на четвертый день войны. Техническую причину этой беспомощности В. Ф. Голубев объясняет.
Немцы, перелетая линию фронта, фиксировались нашими станциями ВНОС,(* Воздушного наблюдения, оповещения и связи.) и оттуда следовали телефонные звонки командованию ВВС флота, а оттуда уже шла команда на аэродромы. Взлетали наши истребители и летели к посту ВНОС! Пост на земле широкими белыми полотнищами выкладывал направление пролета немцев, а поперек узкими белыми полотнищами выкладывал высоту пролета (скажем, три поперечных полотнища означали 3000 м). Наши истребители разворачивались и летели за немцами, которые уже, во-первых, были от них в 50-100 км, а во-вторых, зная эту систему, немцы пересекали фронт на ложном курсе, а после того, как ВНОС терял их из виду, ложились на боевой курс. Такая система наведения своей авиации вполне достойна армии, вооруженной луками и стрелами, но поразительно то, что ПВО Ленинграда было оснащено уже в то время очень неплохими отечественными радарами типа «Редут» — техникой, которую в то время имели очень немногие страны. С помощью этих радаров теоретически было возможно навести наши самолеты на немцев как угодно: с хвоста или со стороны солнца. Но это только теоретически, практически ничего нельзя было сделать, поскольку истребители КБФ, да и Красной Армии не имели радиостанций. Это должно вызывать удивление хотя бы потому, что Сталин любую свободную минуту уделял авиации и уже с 1934 года требовал, чтобы все самолеты СССР оснащались радиооборудованием. И действительно, конструкторы самолетов и заводы оснащали советские истребители радиостанциями. Тогда почему же их не было в начале войны?
Примерно за год до войны радиостанции с истребителей были сняты и отправлены на склады. Те наши историки, кто знает, что такое радиостанция, дают такую легенду этому воистину предательскому мероприятию. Дескать, авиадвигатели самолетов СССР были незаэкранированы, и от системы зажигания в наушниках слышался треск, который отвлекал летчика. И Голубев, кстати, говорит об этой же причине.
Но ведь она идиотская в своей основе. А гул самого двигателя летчика не отвлекал? А почему этот треск не отвлекал летчиков бомбардировочной и разведывательной авиации? Причем далее в своих воспоминаниях В. Ф. Голубев пишет, что, как только его назначили командиром эскадрильи, он сразу же приказшт установить на самолеты ранее снятые радиостанции и стал летать, командуя эскадрильей в бою и, главное, его эскадрилью стали наводить на немцев радары. И дело сразу же пошло. Интересно, что когда в 1943 году 4 ГВИАП менял И-16 на скоростные Ла-5, летчики с грустью прощались с «ишачком», который все наши историки считают устаревшим с 1941 года. Да, И-16 сильно уступал немецким истребителям в скорости, но сильно превосходил их в маневренности. И-16 не мог догнать «мессера», но достойно его встречал, когда «мессер» сам атаковал, а такое случалось очень часто, поскольку очень часто «ишачки» не за «мессерами» гонялись, а защищали наши наземные войска и флот, вынуждая этим немецких истребителей их атаковать. 12 марта 1942 года Голубев в одиночку на И -16 сбил в одном бою два атаковавших его «мессера» и не с пацанами в кабинах: оба сбитых им немецких аса отчитались к тому времени о 96 своих победах (в сумме). Оба предвоенных командующих ВВС РККА — Смушкевич и Рычагов, лишившие советскую авиацию радиосвязи, после начала войны были расстреляны. Надо сказать, что их вина, судя по всему, была непрощаема, поскольку предателя, предвоенного начальника Генштаба Мерецкова все же простили. Но дело не только в предателях, поскольку возникает вопрос: почему сотни командиров авиаполков не писали Сталину и не возмущались снятию с истребителей радиостанций? Ведь отсутствие связи на самолетах не давало им командовать своими полками в воздухе! У меня нет другого ответа: потому и не возмущались, что без радиостанций не могли командовать. Сидели себе на земле и посылали на смерть летчиков, пока еще было кого посылать, а собственная шкура была цела. Голубев не уделяет в своей книге этому вопросу никакого внимания, но то, как командовали до него и как командовал он — отличаются как день и ночь. Отбивая массированные налеты немцев, он всегда вылетал с полком и в воздухе командовал им: на месте боя указывал, какой эскадрилье или группе атаковать бомбардировщики, какой связать боем истребители прикрытия, какой набрать высоту и атаковать сверху и т. д. Вот такие летающие полковники, как он, Покрышкин, Кожедуб и, кстати, Василий Сталин, и обеспечили превосходство нашей авиации в воздухе над немцами.
Сейчас у нас много историков, которые исходят соплями от восхищения боевыми достижениями немецких асов, приписанных им министром пропаганды III рейха доктором Геббельсом. Взяли бы и прочли, что сам Геббельс думал об этих хартманнах и бакхорнах. Весной 1945 года немецкая промышленность стала массово выпускать реактивные истребители и стал вопрос о летчиках для них. 22 марта Геббельс записал в дневнике свой разговор на эту тему с Гитлером: «Я привожу фюреру несколько примеров, иллюстрирующих чрезмерное роскошество в военно-воздушных силах. Наши летчики-истребители совершенно избалованы этой роскошной жизнью. Они больше сидели в офицерских клубах, чем на учебных занятиях, и от этой хорошей жизни стали трусливыми и ни на что не годными. Фюрер высказывает предположение, что летчики нашей бомбардировочной авиации лучше подойдут для вождения новых реактивных самолетов, поскольку они больше соприкасались с врагом, нежели наши летчики-истребители».
Если подытожить эту тему, то значит ли это, что все кадровые офицеры исключительно трусливы? Нет, конечно. Даже те, кто пошел в армию не Родину защищать, а обеспечить себя хорошим доходом и пенсией, в ходе войны могут достаточно честно исполнить свой долг.
Вот, к примеру, уже цитированные мной воспоминания комбата 2 сд А. В. Невского. Этот довоенный главбух не стесняется где надо презрительно отозваться о конкретном кадровом офицерстве РККА. Однако, как я уже писал, храбрость командиров полков 2 сд (тоже кадровых офицеров) не ставится им под сомнение. Не ставится им под сомнение и личная храбрость комдива генерал-майора Лукьянова, покрывавшего труса начальника штаба дивизии (имени которого Невский «не смог вспомнить»). Кстати, Лукьянов был снят впоследствии с должности комдива именно из-за трусости своего начштаба. В командование 2 сд вступил полковник М. И. Перевозников. У А. В. Невского есть эпизод, когда комдив 2 сд полковник Перевозников лично оказался в ситуации, гораздо более тяжелой, чем комдив 38 сд полковник Короткое под Босовкой, но повел себя совершенно по-другому. Зимой 1945 года 2 сд наступала в пургу в Восточной Пруссии. Штаб дивизии, саперный батальон и часть батальона связи заночевали на одинокой мельнице в тылу 261 сп. А В. Невский вспоминает:
«Около 22-00 часов командир дивизии М. И. Перевозников вышел «до ветру» из подвала и сразу же напоролся на фашистов. Выхватил винтовку из рук часовою — задремавшего на посту 17-летнего солдата, крикнул «подъем» и начал действовать как на уроке фехтования. Поднятые по тревоге полк и подразделения уничтожили в считаные минуты около 150 фашистов, лично М. И. Перевозников уничтожил 11 гитлеровцев, много было захвачено пленных. Пленные сообщили, что их группа до 400 человек пробивалась к своим, выходя из окружения.
Отдых был прерван, началось преследование оторвавшейся группы противника. Этот ночной поиск дал хорошие результаты: 261 сп обрушился на сонных фашистов в нескольких населенных пунктах и продвинулся вперед почти без потерь на 22 км.
Командир дивизии М. И. Перевозников, действуя в Пруссии, все время находился в боевых порядках пехоты, видел лично, как дерутся отдельные солдаты и офицеры. Личная смелость комдива поощряла солдат и офицеров действовать энергичнее».
Я думаю, что «11 гитлеровцев» комдиву приписали восхищенные им солдаты, когда создавали эту легенду, но, надо думать, несколько немцев Перевозников все же заколол. Как бы то ни было, но никакой внезапный удар немцев в тыл дивизии комдива Перевозникова, как видите, не смутил.
Так что дело не в том, что раз кадровый офицер, значит трус, а в том, почему соединениями и частями, в которых служил Лебединцев, да и многие другие, командовали трусливые кретины, а полковник Перевозников получил дивизию только в январе 1944 года? Почему его не оценили до войны?
Типичный кадровый офицер
Как понял читатель из послесловия, Александр Захарович со мной не согласен, но протестует вяло, думаю, потому, что у него все же стоят перед глазами погибшие по вине офицерства советские солдаты. Свою дискуссию с Лебединцевым о расстреле Короткова я опубликовал в «Дуэли», и вот какой получил ответ, подписанный: «В. В. ЗОЛОТАРЬ, бывший офицер Советской Армии, бывший офицер штаба дивизии Ракетных войск стратегического назначения, бывший член Военного трибунала (по совместительству)».
«Прочел статью Мухина Ю. И. с таким жестким выводом.
Чисто с юношеским задором и откровенностью Ю.И. Мухин признается миру — красных и советских офицеров нужно было расстреливать побольше. Во время войны.
Первое, о чем подумалось, — война сложное и кровавое явление. И нельзя так однобоко рассматривать действия офицерского состава 38-ой дивизии, тем более столько лет минуло. Да и было кому в то грозное время рассматривать и судить — военные трибуналы.
Есть поговорка: «На войне, как на войне...» Вывод прост — нельзя допускать войн.
Ну а если война начата, то ответственность за ее развязывание в первую очередь несет тот, кто ее развязал. Это Адольф Гитлер со своими бредовыми идеями об исключительности немецкой расы, и его нацистская партия, германский капитализм.
Что касается первых месяцев Великой Отечественной войны, этого бесславного времени в истории нашей страны, то основной причиной отступления Красной Армии были не просчеты военных, не безвинно расстрелянный генерал Павлов, командующий Западным фронтом, а невежество Сталина в такой серьезнейшей области знаний, как военные и военно-технические науки.
Сталин в 1933 году собственноручно закрывает работы по созданию атомной бомбы. Советские ученые уже в те годы были близки к созданию ядерного оружия, не хватило нескольких месяцев и... образованности Верховного Главкома, последнее и понятно — за плечами Сталина было всего лишь учебное церковное заведение. Более того, Сталин перед войной сворачивает работы по созданию ракетного оружия. Это уж потом, в годы войны, после письменного обращения к Сталину, полученному от никому не известного лейтенанта Флерова, в последующем ставшему крупным ученым, в СССР возобновляются работы по созданию атомного оружия и ракет различного назначения. В своем письме молодой ученый-физик Флеров обращает внимание Сталина на то, что в Англии, в Америке внезапно засекречивается информация об атомных исследованиях, вся информация о ядре изымается из печати. Ну и в 1945 году из разгромленной Советской Армией Германии сотрудниками «Смерша» доставляются образцы «оружия возмездия» — оперативные ракеты ФАУ.
А какому преследованию подвергались в сталинские годы ученые —кибернетики, генетики? Напомню, что без кибернетики, а по-русски «Теории автоматического управления» невозможно решить задачи навигации в ракетостроении —ракеты не будут иметь систем управления, то есть вообще не будет полета. Будет метание.
Рожденный ползать летать не может...
Труды российских и советских ученых, пионеров ракетной техники — Жуковского, Циолковского, Цандера, Тихомирова, Королева в те далекие предвоенные годы были оценены Сталиным как бесперспективные.
Если бы Сталин не положил конец созданию ракетно-ядерного оружия перед войной, тона вооружение Красной Армии поступили, минимум, атомная бомба, максимум —ракеты с атомными боеголовками. Война не началась бы, если бы Советский Союз испытал ядерное оружие в те годы, когда еще живы были 50 миллионов, погибших в огне Второй мировой.
Вот так-то, господин главный дуэлянт, Мухин Ю. И.
Ну и пожелание Вам — займите свое место, руководитель. Сравнивать свою работу в должности начальника цеха (или кого там) с боевой деятельностью дивизии в годы войны может только пациент (потенциальный) психиатрической лечебницы. ..
Как там у Высоцкого: «А винтовку тебе, а послать тебя в бой!»
Вот что думает «типичное советское офицерство», Вы, пардон, полюбопытствовали на эту тему в своей весьма поверхностной статье.
Знаете, когда-то я увидел Владимира Вольфовича Жириновского в форме полковника Российской армии. Прекрасно помня, что Жириновский служил в Советской Армии при штабе округа в качестве младшего офицера-двухгодичника, я ему послал письмо с просьбой не надевать более форму офицера, к тому же полковника (это звание, ему присвоил обкомовский алкаш Борька Ельцин), ну и объяснил — мол, большим трудом, потом и кровью достаются эти звезды. И Жириновский понял.
И Вам совет — не надо «примерять» полководческий мундир на свои плечи. Можете не выдержать —уж больно он тяжел... Ну, а пост главного редактора скандальной газеты не дает Вам права судить офицеров-фронтовиков, гадя им в души, издеваясь над памятью погибших офицеров Красной, Советской Армий.
Вы хлебните хотя бы сотую долю того, что выпало на их долю.
Статья Ваша пропитана ненавистью к офицерам той армии, которая уничтожила фашизм, и все эти Ваши примеры — то ли с сыном полка, мальчиком Сеней, то ли с командиром корпуса, который сжег шифрограмму, — это дешевая демагогия. Например, шифрограмму сжечь просто так невозможно. Да и откуда Александр Захарович может знать, что делает КОМАНДИР КОРПУСА ?!! Кем был тогда Александр Захарович? И какая это армейская величина — командир корпуса? Вы это осмыслите, господин писатель. За судьбой шифрограмм и тогда, и сейчас - СТРОГО! - следил и следит Особый отдел, военная контрразведка. А эта структура и генералов подвергала аресту, если были на то основания.
Много у Вас пробелов в военной подготовке, даже на начальную военную не дотягиваете. В армии-то служили? Надо знать, когда была Красная Армия, а когда Советская. Надо отличать кадрового офицера от призванного на действительную воинскую службу по всеобщей мобилизации».
Итак, перед нами мнение кадрового офицера Советской Армии, уверенного, что он и является «типичным». Наверное, так и есть, но от этого хочется свечки ставить в память всех руководителей СССР, не допустивших настоящей большой войны.
Помню, на нашей военной кафедре как-то прошел слух, что в город прибывает какой-то маршал из Инспекции Советской Армии, и офицеры кафедры засуетились — начали красить помещения, вывешивать стенды, плакаты, лозунги и т. д. Мы тоже обеспокоились и спросили своего куратора майора Мартыненко, потерявшего глаз в танковой атаке еще в 1941 году, — может, и нам нужно что-то подучить, вдруг маршал решит проверить наши знания? Мартыненко совершенно спокойно ответил: «Если маршал вас о чем-нибудь спросит, то на любой его вопрос давайте любой свой ответ, но быстро и бодро. Он ведь все равно уже ничего не знает».
Теперь по поводу вышеприведенного письма типичного кадрового офицера. Признаюсь, что я в растерянности — то ли он меня за маршала принял, то ли .он сам по умственному развитию уже маршал. Тема создания ядерного оружия и ракетной техники в «Дуэли» обсуждается много лет, причем я получал письма на эту тему от людей, очень далеких и от армии, и от атомной промышленности или Минсредмаша. Но я никогда еще не встречал такого объема глупостей сразу, в одном флаконе, так сказать.
Да, существует красивая легенда о том, что физик лейтенант Г. Н. Флеров, находясь на фронте, написал письмо Сталину с предложением начать разработку атомной бомбы, и с этого письма начался советский атомный проект. Обычно при этом забывают сообщить, что Сталин действительно к этому письму отнесся с вниманием: Флеров был вызван в Казань, где находилась эвакуированная Академия наук СССР, и там на заседании малого президиума сделал доклад. Но наши «выдающиеся ученые» категорически забраковали идею создания атомной бомбы. Так что если бы Сталин полагался на ученых СССР, то создавали бы эту бомбу до сих пор.
А дело было так. Л. П. Берия, несмотря на огромную занятость, несмотря на войну с немцами, очень внимательно просматривал разведдонесения и из других стран. Именно он 4 октября 1941 года, еще до Флерова обратил внимание на сообщение разведчиков НКВД из Англии о неких слухах про начало работ по созданию урановой бомбы.
И уже в марте 1942 года он подготовил Сталину записку о создании при ГКО научно-совещательного органа по координации в стране всех исследовательских работ в этом направлении, а 27 ноября 1942 года ГКО обязал Наркомцветмет начать добычу урана, и к концу года по предложению Берии назначил малоизвестного тогда Курчатова руководителем всех научно-исследовательских работ.
Сначала это дело в ГКО поручили В. М. Молотову, но под его руководством оно шло ни шатко, ни валко. А когда в 1945 году американцы взорвали первую атомную бомбу, то стало ясно, что Вячеслав Михайлович эту работу «не тянет». Поэтому Постановлением ГКО 9887 от 20 августа 1945 года создание атомной бомбы поручили Л. П. Берии.
Положим, что офицер штаба дивизии Ракетных войск этого не знает, но ведь сегодня нет газеты или книги, которые не сообщили бы, что первую бомбу наши ученые сделали по чертежам, добытым нашей разведкой в США, то есть какое-то время мы отставали от США очень сильно. И не только от США, стянувших к себе физиков со всей оккупированной Европы, но и от Германии, в которой тоже были сосредоточены лучшие физики тех лет. Ну, положим, у нас Сталин не дал создать бомбу в 1933 году, но почему немцы и американцы ее тогда не создали? Этот вопрос типичный кадровый офицер мог бы себе задать?
Кадровый офицер штаба дивизии, в которой главным оружием является ядерное, ни в меньшей мере не представляет себе проблем, которые стояли при создании этого оружия. Как осуществить ядерный взрыв, в те времена писалось во всех институтских учебниках химии, но проблема была в другом — где найти взрывчатку для него, то есть как выделить из природного урана изотоп уран-235 и как создать не существующий в природе плутоний-239.
Теперь о ракетах. Технические и научные идеи в области ракетной техники у ученых и конструкторов СССР перед войной были на зачаточном уровне, и немцы нас намного в этом опередили. Апофеоз нашей тогдашней мысли - реактивные снаряды к минометам М-8 и М-13 были в своих идеях всего лишь более совершенными копиями ракет, применявшихся русской армией в Крымской войне 1853—1956 годов. Создавая в 1942 году реактивный снаряд М-31 с более совершенным принципом стабилизации в полете — вращением вокруг своей оси, — наши конструкторы просто скопировали его с 280-мм немецкого снаряда, созданного в 1940 году. Даже захватив у Германии в качестве трофеев образцы ракетной и реактивной техники, мы к первым своим реактивным истребителям закупили лицензии на двигатели у Англии.
Я прослушал в институте и сдал на «отлично» курс «Автоматические системы управления», помнится, что в курсовой работе рассчитывал какую-то кривую затухающих колебаний, но не помню, чтобы кто-то из преподавателей даже упомянул о кибернетике. Мне приходилось внедрять автоматические системы управления, работать со специалистами в этой области, и никто из них тоже никогда не испытывал надобности в кибернетике. Это такая «наука», у которой либо нет законов вообще, либо вместо законов у нее, как и вейсмановско-моргановской генетики, такая чушь, которая на практике никому абсолютно не нужна.
«Рожденный летать» типичный кадровый офицер Золотарь «гонит» мне такую глупость, как будто я маршал из Инспекции Советской Армии. Вопрос: откуда он ее сам нахватался? Ведь даже в самых глупых газетах подобного кретинизма не печатают. Ответ один: это типичные кадровые офицеры в своем штабе ракетной дивизии между собой обсуждали научно-технические проблемы своей специальности и пришли к таким выводам. Как-то мне один полковник (правда, нетипичный кадровый офицер) сказал, что по его 20-летним наблюдениям меньше всего интересуются оружием именно офицеры И вот по этому письму Золоторя кто докажет, что этот полковник не прав?
Теперь по поводу того, каким потом достаются звезды типичным кадровым офицерам. Мой брат, служивший в Германии, рассказывал такой случай. Перед ожидаемой проверкой начальство решило украсить полк газонами и купило дерн у немцев, но в спешке везли его не в два слоя, как немцы советовали, а загрузив полный кузов. Уложили им газоны, а проверка задержалась, и трава засохла. Тогда начальство распорядилось покрасить ее из пульверизаторов зеленой краской. Анекдот? Не скажите! Я два месяца был в армии на сборах. Однажды нашу роту послали на танкодром после обеда — во время самоподготовки и отдыха, но когда мы вернулись, то остальных двух рот в лагере не было. Они вернулись уже в темноте, мокрые от пота и изматерившиеся. Оказывается, в дивизии, при которой были наши сборы, ожидался приезд какого-то высокого начальства. И все солдаты дивизии, включая и всех свободных курсантов наших сборов, послали рвать траву вдоль дороги, по которой ожидался приезд начальства. Вдоль дороги был лес, и приказано было вырвать траву так, чтобы деревья, насколько видит глаз, стояли на голой, отборонованной граблями земле. Но это не все. Когда мы утром пошли по этой дороге в полк на завтрак, то глаз радовала следующая картина. На всех деревьях, опять-таки насколько видит глаз, были на уровне 1,5 метра нанесены масляной краской три круговые полосы примерно 10 см шириной: две белые и между ними - красная. Нам сообщили, что все это мероприятие называется «окультуриванием местности», но мы уже поняли, что это обычное мероприятие по добыванию типичным кадровым офицерством звезд на погоны потом. Но я был на сборах всего два месяца, а сколько же солдаты срочной службы пролили пота во имя этих звезд?
Вот Золотарь мне пишет: «А винтовку тебе, а послать тебя в бой!» А ты сам-то, типичный, в бой ходил с винтовкой, чтобы такие команды мне давать? Может, наоборот, может, тебе, как у Высоцкого, «спуститься в штрек» на всю оставшуюся жизнь, чтобы отработать те деньги, что проел и пропил за время, пока «доставал» себе звезды на погоны вместо того, чтобы изучать свою профессию?
Золотарь настаивает на том, что мы, штатские, не имеем права вести дискуссии об армии без них — без типичных офицеров. Во-первых, всю армию за свои деньги содержим мы — штатские. Во-вторых, если бы мы обсуждали то, как быстрее получить звезды на погоны и как побольше обожрать казну, то тогда да — тогда без квалифицированного совета типичных кадровых офицеров не обойтись. Но нам-то звезды на погоны не нужны. Нам нужна армия, способная нас защитить.
И нельзя церемониться с людьми, которые берут у общества деньги якобы на его защиту, а на самом деле ни воевать, ни умирать за него не собираются. С такими нигде не церемонятся. В 1948 году, через три года после войны, американский генерал Бердер в журнале «Либерти» в статье «Не трусят ли американцы?» дал такую статистику: «10 процентов всего офицерского состава армии были осуждены полевым судом за уклонение от участия в сражениях, из которых 4 тысячи уклонились от боя, нанеся себе повреждения».
О репрессиях
Как вы видели, Александр Захарович прямо-таки навязчиво проводит две мысли: во-первых, что «мы были нищими», во-вторых, «не умели воевать». Причем на умение воевать ничего не влияло — «не умели воевать» и в начале войны, «не умели воевать» и в конце ее. Конечно, А. 3. Лебединцев, с одной стороны, охотно приводит это объяснение, чтобы прикрыть однополчан и не говорить об их трусости и подлости, но с другой стороны, он просто повторяет то, что уже почти 50 лет вдалбливает в голову обществу наша «историческая наука».
Как только умер Сталин, «историки» получили задание от ЦК КПСС (в этом нет сомнений, если смотреть на их «труды») объяснять потери в войне тем, что Сталин якобы не дал привести войска в боевую готовность накануне нападения немцев на СССР, а накануне войны уничтожил лучшие кадры Красной Армии.
Что касается приведения войск в боевую готовность, то многолетняя работа «Дуэли», мои заочные дискуссии с главным историком МО РФ, президентом Академии военных наук, генералом армии М. Гареевым и начальником Генштаба генералом армии А. Квашниным, которые были рассмотрены в Министерстве обороны на заседании под руководством министра обороны маршала Сергеева, дали эффект: сегодня «серьезные историки» уже помалкивают о том, что войска Красной Армии на 22 июня 1941 года якобы ничего не знали о предстоящем нападении немцев. Но вопли об «уничтожении лучших кадров», из-за которого якобы и остальные кадры не умели воевать, продолжаются.
Начало этой клевете положено очень давно. К примеру, считающийся выдающимся военным историком, издавший десятки книг по военной истории, преподаватель Академии Генштаба, доктор исторических наук, полковник В. Анфилов еще в начале 60-х сочинил на эту тему «научную» брехню: «Последняя проверка, проведенная инспектором пехоты, — говорил в декабре сорокового года на совещании начальник управления боевой подготовки генерал-лейтенант В. Курдюмов, — показала, что из 225 командиров полков, привлеченных на сбор, только 25 человек оказались окончившими военные училища, остальные 200 человек — это люди, окончившие курсы младших лейтенантов и пришедшие из запаса». И даже в 2000 году Анфилов продолжает этой брехней хвастаться в «Независимой газете» (04.10.2000):
«Этот факт я привел еще в книге «Начало Великой Отечественной войны» (Воениздат, 1962 г.) и дал ссылку на архивный документ (Архив МО СССР, ф. 2, оп. 75593, Д- 49, л. 63). Симонов решил вложить эти сведения в уста героя романа — Серпилина. 19 марта 1964 г. писатель прислал мне «Роман-газету» 1, 1964 г. С дарственной надписью: «Виктору Александровичу Анфилову на память с благодарностью. Через несколько месяцев пришлю Вам и вторую книгу, одно из самых важных для меня мест которой не могло бы быть написано, не прочти я Вашего интереснейшего исследования о начальном периоде Великой Отечественной войны. Уважающий Вас Константин Симонов».
Однако в выступлении на декабрьском 1940 года Совещании начальника управления боевой подготовки РККА генерал-лейтенанта В. Курдюмова ничего подобного и близко нет, нет этих чисел и в докладе инспектора пехоты генерал-лейтенанта А. Смирнова. То есть В. Анфилов подло и нагло придумал эту брехню, сославшись на якобы архивные документы. И эта брехня тут же начала тиражироваться сотнями миллионов экземпляров. И продолжает тиражироваться.
Вот к Дню Победы 2003 года в «Независимой газете» (25.04.2003) очередной «историк» А. Печенкин поясняет читателям вину Сталина, «поставившего свою страну перед катастрофой»:
«Действительно, РККА пережила за эти годы глубокие потрясения, структурную перестройку и значительные кадровые изменения. Четырежды менялись начальники Генштаба, командующие Военно-воздушными силами и Военно-морским флотом. Лишились своих постов, а затем погибли 9 заместителей наркома обороны, почти все командующие военными округами и многие командиры корпусов и дивизий. Кроме того, из армии были уволены свыше 40 тыс. офицеров, из которых только 12 тыс. (т.е. одна четверть) были затем реабилитированы и возвращены в строй. Сменились многие преподаватели и начальники военно-учебных заведений. Все это не могло не отразиться на подготовке военных кадров и на уровне образования офицерского корпуса. Из 579 тыс. советских офицеров лишь 7,1% имели высшее образование, 55% — среднее, 24,6% окончили различные ускоренные курсы, а 12,4%вообще не имели военного образования. Отличительными чертами командиров РККА были патриотизм, относительная молодость, отсутствие боевого опыта и небольшой командный стаж. Большинство командиров частей и соединений прослужили в занимаемых должностях менее одного года».
Печенкин не поясняет, сколько же должен офицер находиться в своей должности — 10 или 20 лет, чтобы уметь воевать, и радовало ли офицеров, если бы они в одной должности на радость Печенкину сидели по 20 лет, но, как видите, вина Сталина в «убийстве лучших кадров» тиражируется для наивных читателей «Независимой газеты» и надежно вкладывается в их головы. Так надо ли удивляться тому, что и Александр Захарович гибель тысяч солдат своей дивизии объясняет тем, что офицеры-де были необразованными и поэтому не умели воевать?
Уверен, что и у этой книги найдется масса читателей, которые жаркое состояние кадрового офицерства РККА тоже свяжут с репрессиями в армии 1937—1941 годов. Дескать, перебил Сталин всех умных и остался только с дрянью. Ошибутся эти читатели, и сильно ошибутся: перед войной как раз и была сделана попытка очистить армию от негодяев.
Хорошие порядки в любой организации завести не просто, а всяческая дрянь заводится легко, и вывести ее потом очень трудно. Читателям, наверное, уже все уши прожужжала «демократическая» пресса, а не только Печенкин, что в 1937—1941 годы Сталин, дескать, расстрелял 40 тыс. генералов и офицеров Красной Армии, чуть ли не каждого четвертого. На самом деле — это число всех офицеров и генералов, уволенных из армии в то время, а собственно, за участие в антисоветском мятеже было уволено всего около 4-х тыс. человек, часть из которых действительно была арестована и осуждена, в том числе и к расстрелу. Вы спросите, кто же еще был уволен? А вот кто:
«За последнее время пьянство в армии приняло поистине угрожающие размеры. Особенно это зло укоренилось в среде начальствующего состава. По далеко не полным данным, в одном только Белорусском особом военном округе за 9 месяцев 1938 г. было отмечено свыше 1200 безобразных случаев пьянства, в частях Уральского военного округа за тот же период — свыше 1000 случаев и примерно та же неприглядная картина в ряде других военных округов. Вот несколько примеров тягчайших преступлений, совершенных в пьяном виде людьми, по недоразумению одетыми в военную форму. 15 октября четыре лейтенанта, напившиеся до потери человеческого облика, устроили в ресторане дебош, открыли стрельбу и ранили двух граждан. 18 сентября два лейтенанта при тех
же примерно обстоятельствах в ресторане, передравшись между собой, застрелились. Политрук, пьяница и буян, обманным путем собрал у младших командиров 425рублей, украл часы и револьвер и дезертировал из части, а спустя несколько дней изнасиловал и убил 13-летнюю девочку. 8 ноября пять пьяных красноармейцев устроили на улице поножовщину и ранили трех рабочих, а возвращаясь в часть, изнасиловали прохожую гражданку, после чего пытались ее убить. 27 мая капитан Балакирев в пьяном виде познакомился в парке с неизвестной ему женщиной, в ресторане он выболтал ряд не подлежащих оглашению сведений, а наутро был обнаружен спящим на крыльце чужого дома без револьвера, снаряжения и партбилета. Пьянство стало настоящим бичом армии», — негодовал в своем приказе 0219 от 28.12.1938 г. нарком обороны К. Е. Ворошилов.
Армию, как и все государственные структуры, нужно было очистить от негодяев, от неспособных, от ленивых. Но чем больше ее чистили, тем больше становилось недовольных и среди военной дряни. Ведь армия была местом, где можно было «хорошо устроиться». Начальствующий состав получал большие продуктовые пайки и по сравнению с гражданскими лицами имел массу побочных удобств. Скажем, уже командиру полка полагался особняк или большая квартира, конь для строя, автомобиль для поездок и конный экипаж для выездов. Лишаться всего этого «заслуженным революционерам» и «героям Гражданской войны» было очень обидно.
В журнале «Военно-исторический архив» даны биографические справки на 69 лиц начальствующего состава Красной Армии в звании комкора (примерно генерал-лейтенанта), расстрелянных за участие в заговоре в 1937—1941 года. (Для «полноты счастья» к ним составители «мартиролога» добавили и самоубийц). Из этих 69 человек 48 были царскими офицерами в чинах до подполковника. Они вступили в Красную Армию, польстившись на обещания Троцкого обеспечить им быструю карьеру. Прошло 20 лет, они сидят на вторых и третьих ролях, а какие-то унтер-офицеры командуют округами! Разве не обидно?
Ну разве не обидно было, скажем, комкору Г. К. Восканову, подполковнику царской армии, награжденному пятью ореднами, включая Георгиевский крест, сидеть на должности заместителя председателя центросовета Осоавиахима СССР и смотреть на унтера В. К. Блюхера, который уже маршал и командует Дальневосточным фронтом? А вообще необученный Ворошилов — нарком! В то время действительно множеством округов командовали те, кто в царской армии был рядовым или унтер-офицером (Буденный, Белов, Апанасенко).
Но и это не все. После Гражданской войны Красную Армию сократили до 500 тыс. человек, но с началом 30-х начался ее рост (1933 г. - 900 тыс., 1936 г. - 1,5 млн) и, следовательно, рост количества командных должностей. Казалось бы, что в этих условиях должен был начаться служебный рост и этих генералов. Но на самом деле из этих 69 человек 35 не только не сохранили свои должности 20-х годов, но и резко их снизили уже к 1934 году, когда ни о каком заговоре и мятеже против Советской власти еще и слухов не было. Вот, скажем, комкор Н. В. Куйбышев, кавалер трех орденов Красного Знамени, в царской армии — капитан, в Гражданскую войну командовал армией. В 1929 году он командующий Сибирским военным округом - хозяин Сибири! А с 1930 году - он секретарь распорядительных заседаний Совета труда и обороны. Не обидно ли?
На мой взгляд, о репрессиях прекрасно написал историк В. И. Алексеенко, ветеран войны, авиаинженер и летчик-истребитель. Поскольку я хочу из первого сборника «Война и мы» дать обширный объем его статьи по этому вопросу, то дам ее не курсивом, как цитату, а прямым шрифтом, как наши с Александром Захаровичем тексты.
В. И. АЛЕКСЕЕНКО. Следует также остановиться на репрессиях вообще и на вопле «историков» о том, что репрессии якобы сгубили «цвет» Красной Армии и оставили ее без командиров. Полное издание книги Жукова подобные «историки» так «дополнили»: «Накануне войны в Красной Армии почти не осталось командиров полков идивизий с академическим образованием. Более того, многие из них даже не кончали военных училищ, а основная их масса была подготовлена в объеме курсов командного состава» (т. 1,с.352).
Во-первых. Эта сентенция звучит довольно-таки глупо по отношению к самому маршалу Жукову, который, как и маршал Рокоссовский, не имел никакого формального военного образования.
Во-вторых. Получается, что поражения в сражениях начала войны, которыми Жуков сам, кстати, командовал, он объясняет тем, что у него, дескать, подчиненные не служили по 100 лет в армии и не окончили по 10 академий. Неграмотные были. Грамотных репрессировали, остались одни неучи. А давайте вспомним, как обстояло дело с офицерскими кадрами у наших врагов.
| Характеристика командиров основных подразделений, частей и соединений войск Красной Армии на 1.01.41г. (в %) | ||||
| Командиры | ||||
| Корпусов (105 чел.) | Дивизий и бригад (359 чел.) | Полков (1833 чел.) | Батальонов (8425 чел.) | |
| По возрасту | ||||
| До 35 лет | - | 1 | 9 | 65 |
| 36-40 лет | 11 | 25 | 53 | 30 |
| 41-45 лет | 56 | 49 | 33 | 4 |
| 46-50 лет | 29 | 23 | 5 | 1 |
| 51-55 лет | 4 | 2 | - | - |
| По воинским званиям | ||||
| Лейтенант | - | - | - | 0,1 |
| Ст. лейтенант | - | - | - | 25,9 |
| Капитан | - | - | 1 | 58,2 |
| Майор | - | - | 54.3 | 13,9 |
| Подполковник | - | 1,7 | 23,8 | 1,4 |
| Полковник | 1,9 | 61.3 | 20,9 | 0,5 |
| Генерал-майор | 85,7 | 34 | - | - |
| Генерал-лейтенант | 12,4 | - | - | - |
| По стажу службы в армии | ||||
| До 10 лет | - | - | 9 | |
| 11-15 лет | - | 3 | 23 | 66 |
| 15-20 лет | 4 | 15 | 27 | 15 |
| 21 год и более | 96 | 82 | 50 | 10 |
| По военному образованию
|
||||||
| Высшее | 52 | 40 | 14 | 2 | ||
| Среднее | 48 | 60 | 60 | 92 | ||
| Ускоренное | - | - | 26 | 6 | ||
| Без образования | - | - | 3 чел. | 7 чел. | ||
| По партийности | ||||||
| Члены и кандидаты в члены ВКП(б) | 99 | 98 | 86 | 82 | ||
Надо напомнить волкогоновым и прочим «историкам», что после Первой мировой войны и до середины 30-х годов в немецкой армии служили всего 4 тыс. офицеров. После того как Гитлер начал разворачивать армию до военной численности, в нее начали призываться офицеры из запаса, которые кончили службу чуть ли не 20 лет назад, и начали производиться в офицеры фельдфебели и унтер-офицеры. То есть к началу войны стаж службы в офицерских должностях у подавляющего числа немецких офицеров был в пределах 5-7 лет. Если качеством офицера считать его стаж службы в армии и окончание какого-то специального учебного заведения, то тогда немецкие офицеры по этим формальным признакам были значительно хуже командиров РККА. В таблице, по данным архива Главного управления кадров Красной Армии, дана следующая характеристика командования.
Как видно из этих данных, в Красной Армии даже командиры батальонов на 94% имели среднее или высшее образование. А по стажу службы половина командиров полков, 82% командиров дивизий и 96% командиров бригад служили в армии более 20 лет. Даже среди командиров батальонов тех, кто служил в армии менее 10 лет, было менее 10%. Это результаты «репрессий»? Кстати, входе репрессий за предвоенное пятилетие было осуждено за контрреволюционные преступления военными трибуналами (а только они рассматривали такие дела) - 2218 командиров Красной Армии, а в 1937 году в Красной Армии служили 206 тыс. человек начальствующего состава.
Да, Блюхер, Тухачевский, Егоров, Якир и другие заговорщики в Гражданскую войну командовали фронтами и армиями, а посему могут считаться людьми с большим полководческим опытом. Но во Франции маршал Пэтен, генералиссимус Гамелен уже в Первую мировую войну командовали армиями и были героями. Это не помешало им в 1940 году практически за две недели сдаться более слабым немцам.
А из 19 гитлеровских фельдмаршалов сухопутных войск в Первую мировую никто не имел чина выше майора. Первую мировую войну А. Роммель окончил капитаном в должности командира роты, Вторую мировую начал в 1939 году командиром батальона личной охраны фюрера, в январе 1941 года стал генерал-майором, ауже в июне 1942 года буквально проскочив три генеральских звания - фельдмаршалом. Причем А. Роммель на Западе считается одним из лучших полководцев гитлеровской Германии наряду с Э. Манштейном, который Первую мировую войну также окончил капитаном, но о котором даже недовольный своими генералами Гитлер впоследствии сказал: «Возможно, Манштейн - это лучшие мозги, какие только произвел на свет корпус генштаба».
Так каких офицеров Жукову не хватало? И в чем тут виноват Сталин и репрессии?
Связывать поражения Красной Армии с какими-либо довоенными репрессиями в ней с точки зрения научной истины совершенно бессмысленно. Но в ходе этих репрессий были, по моему мнению, и невинно пострадавшие. Поэтому сегодня важно понять, почему это произошло, чтобы подобное не повторилось в будущем. А вот для понимания этого все эти волкогоновы как раз ничего не делают, они тщательно пытаются скрыть истинные причины предвоенных репрессий.
В статье «Кадры военные» в «Военной энциклопедии» по репрессиям в авиации волкогоновы пишут: «В ВВС в течение 1938-1941 гг. несколько раз обновлялся весь высший состав. Вслед за Алкснисом, репрессированным в 1938 г., были репрессированы последовательно сменявшие друг друга начальники ВВС А. Д. Локтионов, Я. В. Смушкевич, П. В. Рычагов. Все трое были расстреляны в октябре 1941 г., как шпионы и враги народа. Только П.Ф.Жигареву, ставшему командующим ВВС в июне 1941 г., удалось избежать общей участи» (т. 3, с. 444).
А в «дополнении» к «Воспоминаниям...», там, где Жуков дает высокую оценку выступлению начальника Главного управления ВВС Красной Армии П. В. Рычагова на совещании в НКО в декабре 1940 года, дописывается: «Трагическая гибель этого талантливого и смелого генерала в годы культа личности Сталина была для нас большой потерей. Вскоре после совещания он был расстрелян» (т. 1, с. 289).
Во-первых, уточним. П. В. Рычагов был освобожден от должности начальника ГУ ВВС КА12 апреля 1941 года и направлен на учебу в Академию Генштаба. Арестован он был через 2,5 месяца, 24 июня 1941 года, то есть не только не после совещания в декабре 1940 года, но и не как начальник ГУ ВВС.
Но нас должно заинтересовать другое - почему Жуков вспомнил о Рычагове, но молчит о Я. В. Смушкевиче? Ведь в отличие от Рычагова, дважды Герой Советского Союза Я. В. Смушкевич был не просто знакомым Г. К. Жукова по службе, он был не только Герой за войну в Испании, но и Герой за сражение на Халхин-Голе, то есть он был боевым соратником Жукова. Почему же ему такое невнимание?
Дело в том, что после проверки результатов «чистки» армии в 1937-1938 годы в ее рядах были восстановлены около 12 тыс. ранее уволенных командиров. После этого было принято решение, что ни один военнослужащий не может быть арестован органами НКВД, если на это не дал согласия его прямой начальник. То есть следователи НКВД должны были сначала убедить начальника, что его подчиненный - враг народа, и арестовать подчиненного, только получив подпись-согласие начальника.
Так вот непосредственным начальником Я. В. Смушкевича был Г. К. Жуков, так как Смушкевич с августа 1940 года и до своего ареста 7 июня 1941 года был помощником начальника Генштаба, а с января 1941 года - начальником Генштаба был Георгий Константинович. Вот он и стенает о невинном Рычагове, но помалкивает о Смушкевиче, с кем Рычагов проходил по одному делу и на арест которого Жуков дал согласие.
По одному делу с ними проходил и начальник НИИ ВВС генерал-майор А. И.Филин, который был арестован 23 мая 1941 года, а расстрелян 23 февраля 1942 года. А. И. Филин был моим командиром и учителем, и я никогда не поверю, что он был врагом народа. Но надо и понять, что тогда происходило.
Приближалась война, а хороших самолетов у советских ВВС было очень мало. Конечно, искали причины, почему страна затрачивает столько сил, а результата нет. А тут еще и давление на НИИ ВВС авиаконструкторов, которые пытались протолкнуть на вооружение Красной Армии свои недоработанные машины. Принимали или отклоняли эти машины начальники Главного управления ВВС КА, а непосредственно изучали их мы - НИИ ВВС. И мы могли дать отрицательное заключение на машину, у которой на бумаге великолепные летные данные, но недостатков очень много. Но ведь для того, чтобы понять причину, почему мы отказали, надо в этом разобраться, вникнуть в подробности. С другой стороны, мы могли принять машину, которая вроде на бумаге и хуже, но промышленность могла ее освоить, а недостатки ее могли быть устранены. Опять - кто это поймет, кроме специалистов?
Естественно, принимая одни самолеты и отклоняя другие, НИИ ВВС наживал себе уйму заинтересованных врагов, в том числе и среди авиаконструкторов, которые легко извращали дело так, что руководители ВВС якобы специально ставили на вооружение плохие машины и не пропускали хорошие, то есть были врагами народа.
С весны 1941 года в НИИ ВВС работала комиссия, которая кропотливо собирала компромат на руководство института, через них - на руководителей ВВС. Я помню эту комиссию, помню, как она на несколько месяцев парализовала нашу работу. Но что комиссия - это мелочь, которой поручено написать бумагу, вот она и старается. Ведь пока эту бумагу не подпишут высшие чины Красной Армии, она бумажкой и останется.
Нокогда высшие чины и начальники подписывают и утверждают бумагу, превращая ее в обвинительный документ, они же обязаны вникать в текст, не подписывать огульного обвинения на своих товарищей! Так должно быть, но я думаю, что когда нарком обороны и другие подписывали акт по нашему НИИ ВВС, то они доверились своим подчиненным - членам комиссии - и в технические подробности не вникли.
А что после этого могли поделать НКВД и трибунал, если все высшие руководители наркомата обороны да, видимо, и ряд авиаконструкторов утверждали своими подписями, что Рычагов, Смушкевич и Филин враги? Отпустить их?
А что мог поделать Сталин? Бросить все и, не веря руководству НКО, самому ехать на аэродромы, смотреть и сравнивать результаты испытательных полетов, самому выяснить, существует или нет техническая возможность устранения тех или иных дефектов авиамоторов и т. д. и т. п.?
В истории нашей авиации есть блестящие страницы, есть трагические, но есть и грязные. И с этими грязными страницами тоже надо разбираться, чтобы не повторить их в будущем. А от того, что Сталина неустанно и бессовестно забрасывают грязью волкогоновы и им подобные, история наших грязных страниц не прояснится и будущие поколения умнее не станут.
О военном образовании
Ю. И. МУХИН. Поскольку и Печенкин, и В. И. Алексеенко затронули тему военного образования, то я хочу высказать по этому поводу крамольную мысль, которая многим покажется идиотской: наша система высшего образования, включая и военное, в большинстве-случаев не приносит ни обществу, ни образованцу ничего, кроме вреда. Если бы вместо тех четырех-шести лет, которые студент околачивается в учебном заведении, он сразу же пошел работать в то Дело, в котором он хочет стать специалистом, то он за это время в Деле стал бы специалистом гораздо лучшим, чем после протирания штанов в институте и получения диплома.
Отвлекитесь от магии стереотипа высшего образования и посмотрите со стороны - в чем оно заключается? Некие люди читают нужные книжки, а затем содержание этих книжек устно пересказывают студентам на лекциях. Естественный вопрос: а что, желающие стать специалистами в каком-либо Деле сами эти книжки не могут прочитать? Могут. Так в чем же дело? Вы скажете, что преподаватель объяснит непонятное. Ну что же, это довод, но если вы уже работаете в Деле, то в нем найдется гораздо больше гораздо более знающих специалистов, которые объяснят вам все, что по Делу требуется, и гораздо лучше, нежели преподаватели, поскольку, как говорили раньше американцы, кто умеет — тот делает, а кто не умеет - тот учит, как делать.
Многим и довольно давно была видна вредоносность того, что молодых людей, вместо того, чтобы приставить сразу к Делу, собирают на несколько лет в университетах, академиях, институтах и т. д., где профессора, достаточно далекие от Дела, заставляют их заучивать нечто, что, по их мнению, является знаниями о Деле. Еще в конце XIX века об этом писал классик психологии Ле Бон, тогда же об этом высказался в романе «Воскресение» Лев Толстой, выведя образ прокурора, закончившего и гимназию, и университет с золотой медалью, но являвшегося в своем деле исключительным идиотом. Однако университетские профессора и академики в обществе имеют столь значительный вес, что общество без всяких на то оснований считает их болтовню святой водой из кладезя мудрости и никакие, и ничьи доводы о том, что нужно вдуматься в смысл того, что происходит с образованием, в обществе не имеют эффекта. Общество глубоко уверено, что без дипломов о высшем образовании мы пропадем. В глазах общества только тот является специалистом, кто имеет такой диплом, даже если этот придурок посылает вверенный ему батальон переплыть Днепр и топит этим за раз 700 человек.
Идиотизм высшего образования хорошо виден именно на подготовке офицеров. Как вы поняли из горестных сетований Печенкина и Анфилова, немецкие офицеры во время войны били советских потому, что не все советские офицеры имели бумажку о том, что они несколько лет терли галифе о скамьи училищ и академий, давая этим хорошо зарабатывать таким профессорам, как Ан-филов. Но вот такой, пожалуй, комичный случай. На Нюрнбергском процессе советский обвинитель Руденко свой допрос и доказательство вины начальника Генерального штаба вооруженных сил Германии В. Кейтеля решил построить на противопоставлении военного образования Кейтеля и Гитлера: дескать, Гитлер был простой ефрейтор, а Кейтель имел много дипломов об окончании военных академий. И Руденко, уверенный, что у начальника Генштаба не может их не быть, начинает «коварно» расспрашивать Кейтеля об этих дипломах:
«Руденко: Подсудимый Кейтель, уточните, когда вы получили первый офицерский чин?
Кейтель: 18 августа 1902 г.
Руденко: Какое вы получили военное образование?
Кейтель: Я вступил в армию в качестве кандидата в офицеры, служил сначала простым солдатом и, пройдя затем все следующие чины — ефрейтора, унтер-офицера, — стал лейтенантом.
Руденко: Я спросил вас о вашем военном образовании.
Кейтель: Я был армейским офицером до 1909 г., затем около шести лет полковым адъютантом, во время Первой мировой войны я был командиром батареи, а с весны 1915 г. находился на службе в генеральном штабе.
Руденко: Вы окончили военную или другую академию?
Кейтель: Я никогда не учился в военной академии. Два раза я в качестве полкового адъютанта принимал участие в так называемых больших командировках генераль -ною штаба, летом 1914 г. был откомандирован в генеральный штаб и в начале войны 1914 г. возвратился в свой полк».
Как вы поняли из этого диалога, в нашем понимании начальник Генштаба вооруженных сил Германии фельдмаршал Кейтель вообще не имел ни малейшего военного образования. Ни то, что не имел счастья обучаться у профессоров Академии Генштаба, но даже училища военного не закончил по в общем-то простой причине — в Германии просто не было ни военных училищ, ни академий. В Германии офицеры учились не у профессоров, а у офицеров.
Фельдмаршал Модель, которого Гитлер во время войны перебрасывал с фронта на фронт на самые тяжелые участки, также не имел ни малейшего военного образования. Поступил в армию рядовым, в 1910 году стал прапорщиком, а в 1918 году его перевели на службу в Генеральный штаб.
Фельдмаршалы Манштейн и Роммель, по мнению американского историка С. Митчема, закончили военные академии, но дело в том, что у американцев и полицейское училище, выпускающее рядовых полиции, называется академией. Манштейн и Роммель поступили до Первой мировой войны на службу рядовыми, а спустя несколько лет, по мнению американца, учились в неких «военных академиях», причем Манштейн начал учебу в академии уже прапорщиком и после нескольких месяцев был выпущен лейтенантом, а Роммель начал учебу унтер-офицером и после академии стал прапорщиком. То есть эти немецкие «академии» были в лучшем случае чем-то вроде наших курсов младших лейтенантов. Больше никаких дипломов у Манштейна и Роммеля не было. Поэтому у нас любой офицер по наличию бумажек о военном образовании был просто генералиссимусом по сравнению с ними. Если бы воевать нужно было не умением, а дипломами об окончании училищ и академий, то генерапы и офицеры Красной Армии за месяц бы загнали немцев в Африку. Но не получилось, дипломы не помогли. По этому поводу можно сказать и так: немецкие офицеры учились воевать у немецких офицеров, поэтому и воевали как офицеры, а наши офицеры учились воевать у преподавателей, поэтому и воевали как преподаватели.
И вот тут возникает вопрос — если все наши «серьезные» историки вопят, что у наших предвоенных офицеров образование было хуже, чем у немецких, то почему тогда за 60 лет после войны в СССР и России не вышло ни одной работы, посвященной немецкому военному образованию? Ответ напрашивается один: потому и не было, что после такой работы немедленно встал бы вопрос — а на кой черт тогда нам все эти училища и академии?
С точки зрения обучения офицеров Красной Армии я с удивлением увидел еще один поразивший меня факт. Дело в том, что у нас в промышленности ни одно сложное решение, а тем более рискованное решение, не принимается без совета с теми, кому его нужно будет исполнять. Правда, совещания порой превращаются бюрократами в самоцель — в имитацию полезной деятельности этих бюрократов, но бюрократы таким образом извращают все, чем занимаются. А сами совещания являются составной частью управления производством, Делом. Но, кроме этого, совещания являются постоянно действующим университетом. Вот представьте, что на каком-либо заводском объекте аварийная ситуация и перед принятием по ней решения главный инженер собирает совещание цеховых инженеров и заводских специалистов. Все высказывают свои соображения, рассматривают десятки вариантов причин аварийной ситуации (они не всегда видны), предлагаются десятки способов их устранения, причем их высказывают не только мастера, но и главные специалисты. Проблема рассматривается со всех сторон — и технологами, и механиками, и электриками, и снабженцами, и транспортниками и т. д. В результате молодой мастер за совещание узнает столько, причем применительно к конкретному Делу, сколько ему не узнать за все годы, проведенные в институте. Резко расширяется его кругозор: он начинает понимать смысл устройства завода, начинает понимать, как привлечь ресурсы всего завода к своей работе и в каких случаях это делается, начинает понимать, кто на заводе чем занимается и за что отвечает. Причем все это не абстрактная лекционная заумь, а решение конкретного Дела, которое ему уже сейчас нужно решать и потребуется решать в будущем.
И вспоминая то, что я прочел у Александра Захаровича, вспоминая то, что читал у других мемуаристов, я вдруг с удивлением заметил, что офицеры никогда не совещаются, тем более с исполнителями. Лебединцев участвовал в десятках боев, но ни разу не сообщил о том, чтобы командир, дающий приказ, обсудил его с теми, кому его исполнять, и пытался найти оптимальное решение с их помощью. Мне могут сказать, что армия — это не колхоз и что там единоначалие. Но на производстве да и в любом Деле тоже единоначалие, и у нас на заводе никто и никогда не принимал решения по результатам голосования. Это разные вещи. За решение несет ответственность тот, кто дает приказ или распоряжение, но ведь он обязан найти лучший вариант решения, прежде чем сформулировать его в приказе! Как же найти лучшее решение, если не узнать мнения исполнителей?
Уж кто-кто, а немецкая армия знала толк в единоначалии, и тем не менее ее офицеры и генералы совещались с исполнителями. Немецкий генерал Ф. Меллентин в своей книге «Танковые войска Германии» приводит рассказ начальника штаба 3-й мотопехотной дивизии 14-го танкового корпуса полковника Динглера о ходе наступления немцев на Сталинград летом 1942 года:
«Сопротивление, оказанное русскими между Доном и Волгой, было сравнительно слабым. Как правило, наши подвижные войска обходили узлы сопротивления противника, подавлением которых занималась шедшая следом пехота. 14-й танковый корпус без особою труда выполнил поставленную задачу, заняв оборонительные позиции фронтом на север. Однако в полосе 3-й моторизованной дивизии находились одна высота и одна балка, где русские не прекращали сопротивления и в течение нескольких недель доставляли немало неприятностей немецким войскам.
Динглер указывает, что сперва этой высоте не придавали серьезного значения, полагая, что она будет занята, как только подтянется вся дивизия. Он говорит: «Если бы мы знали, сколько хлопот доставит нам эта самая высота и какие большие потери мы понесем из-за нее в последующие месяцы, мы бы атаковали более энергично». Динглер делает следующий вывод:
«Этот случай послужил нам полезным уроком. Если нам не удавалось выбить русских с их позиций, осуществить прорыв или окружение в момент, когда мы еще быстро продвигались вперед, то дальнейшие попытки сломить сопротивление противника обычно приводили к тяжелым потерям и требовали сосредоточения больших сил. Русские — мастера окапываться и строить полевые укрепления. Они безошибочно выбирают позиции, имеющие важное значение для предстоящих боевых действий. Так было и с этой высотой, где русские могли долго обороняться и держать под наблюдением наши тылы».
Балка, удерживаемая русскими, находилась в тылу 3-й моторизованной дивизии. Она была длинной, узкой и глубокой; проходили недели, а ее все никак не удавалось захватить. Изложение Динглером боевых действий показывает, какой стойкостью отличается русский солдат в обороне:
«Все наши попытки подавить сопротивление русских в балке пока оставались тщетными. Балку бомбили пикирующие бомбардировщики, обстреливала артиллерия. Мы посылали в атаку все новые и новые подразделения, но они неизменно откатывались назад с тяжелыми потерями — настолько прочно русские зарылись в землю. Мы предполагали, что у них было примерно 400 человек. В обычных условиях такой противник прекратил бы сопротивление после двухнедельных боев. В конце концов русские
были полностью отрезаны от внешнего мира. Они не могли рассчитывать и на снабжение по воздуху, таккакнаша авиация в то время обладала полным превосходством. В ночное время одноместные открытые самолеты с большим риском часто прорывались к окруженным русским и сбрасывали незначительное количество продовольствия и боеприпасов.
Не следует забывать, что русские не похожи на обычных солдат, для которых снабжение всем необходимым имеет большое значение. Мы неоднократно имели возможность убедиться в том, как немного им нужно.
Балка мешала нам, словно бельмо на глазу, но нечего было и думать о том, чтобы заставить противника сдаться под угрозой голодной смерти. Нужно было что-то придумать».
И что же делает штаб немецкой мотопехотной дивизии? Продолжает тупо гонять в атаки свои батальоны, пока наши пулеметчики не выбьют всю их пехоту? Ждут, пока начальство им даст по 300 орудий на километр фронта? Нет. Динглер продолжает:
«Истощив весь запас хитроумных уловок, которым нас, штабных офицеров, в свое время учили, мы пришли к выводу, что нужно обратиться за помощью к боевым командирам, непосредственно выполняющим задачу. Поэтому мы вызвали наших лейтенантов и попросили трех из них разобраться в обстановке и предложить что-либо полезное. Через три дня они представили свой план. По этому плану предполагалось разделить балку на несколько участков и расположить танки и противотанковые орудия прямо против окопов pyccfdfx, после чет наши штурмовые подразделения должны были подползти к окопам и выбить оттуда противника».
То есть наша пехота жгла немецкие танки гранатами и бутылками с горючей смесью, если танки приближались к окопам. И немцы сосредоточили танки на нескольких участках и с них шквальным огнем не давали нашим бойцам поднять голову из окопа, поставить на бруствер пулемет. И немецкая пехота подползла на расстояние броска гранаты и забросала ими наши окопы. Но обратите внимание, немецкие генералы и их штабы отнюдь не брезговали посовещаться с командирами взводов и рот.
И закончу этот эпизод воспоминаний Динглера, чтобы показать, насколько хороший солдатский материал наша Родина вручала кадровым офицерам и генералам Красной Армии. Динглер пишет: «Мы были поражены, когда обнаружили, что вместо 400 человек их оказалось около тысячи. Почти четыре недели эти люди питались травой и листьями, утоляя жажду ничтожным количеством воды из вырытой ими в земле глубокой ямы. Однако они не только не умерли с голоду, но еще и вели ожесточенные бои до самого конца».
«Учился много, но ничему не научился»
О том, что давало советским офицерам военное образование, можно рассмотреть на примере генерала, у которого такого образования было максимально возможное количество. В жидкой кучке официальных диссидентов СССР видное место занимал генерал-майор Петро Григоренко (именно так, по-украински: не Петр, а Петро). За рубежом он выпустил толстую книгу воспоминаний, которые бессовестно назвал «исповедью» (Петро Григоренко. «В подполье можно встретить только крыс». Нью-Йорк, 1981). Я прочел первую часть книги, в которой Григоренко повествует о себе еще до того, как он подался в борцы с (его словами) «лживым общественным строем» (стр. 273), поскольку эта его «борьба» была мне уже неинтересна.
Я пытался в «исповеди» Григоренко найти и ответ на вопрос, почему он вдруг полез в диссидентство? Искренне во что-то поверил или что-то понял, чего не понимали другие? Нет, исключено, поскольку книга его исключительно лжива, в ней нет искренности, причем Петро пишет ее так, что все вокруг в дерьме, а он «на коне в белом фраке». Это не исповедь, а самолюбование. Судя по этой книге, у Григоренко была абсолютно неправильная самооценка — Петро, нисколько в этом не сомневаясь, считал себя человеком исключительно умным вообще и исключительным специалистом в военном деле в особенности.
Подспудно в книге идет рефрен: «лживый общественный строй» явно недооценивал Григоренко, а вот если бы это был «правдивый общественный строй», то Петро уже давно бы был маршалом. Причем эта его уверенность базируется не на реальных деловых качествах Григоренко (его «военные» мысли в книге порой даже не ошибочные, а идиотские), а на том, что он окончил две военные академии - инженерную и Генерального штаба — и написал после войны кандидатскую диссертацию. Из книги Григоренко следует, что какие бы победы ни одержали генералы без такой подготовки, как у него, но против Григоренко они все дураки. Григоренко в своей книге, к примеру, даже «защищает» от Хрущева Сталина как военного специалиста (нимало не заботясь о том, нуждается ли Сталин в защите такого профессионала, как он). Тем не менее вот его искренняя оценка военного дарования Сталина и Жукова (с. 406): « Теперь посмотрим на эти личности с точки зрения их военной подготовки. Оказывается, в этом отношении они похожи друг на друга. Ни тот, ни другой военного образования не имеют. То, что Жуков командовал в мирное время полком, дивизией, корпусом и округом, — военного образования заменить не может» — безапелляционно пишет Петро, даже не пытаясь хоть как-то пояснить, почему же армии всей Европы разогнали немецкие офицеры и генералы, которые не то что академий, военных училищ никогда не кончали?
А что же ему самому мешало стать маршалом, кроме «лживого общественного строя»? Думаю, что это была и просто трусость, и трусость как боязнь брать на себя командирскую ответственность.
Хотя в книге Григоренко не жалеет красок, чтобы описать свою личную храбрость, но поверить в нее трудно, и не только из-за фантастических подробностей. Скажем, он уверяет, что был ранен в ногу, когда в воронку диаметром 15-20 м и глубиной Зм, в которой он находился, попал снаряд калибра 210 мм! Военный «профессионал» после двух академий, не смущаясь, пишет: «Наша воронка тоже попала под обстрел. 210-миллиметровая батарея, с предельной дальности беглым огнем обрабатывает нашу воронку. Снаряды ложатся пока что вокруг, ударяют в своеобразный бруствер (взрывной выброс) с наружной стороны или перелетают через воронку. Я лежу на западной части бруствера, изнутри. Наблюдаю, что делается в районе переднего края. Разрывы кругом, но к нам в «братскую могилу» пока что снаряды не залетают. Вдруг более громкий разрыв и почти тотчас удар по кости правой ноги. Осматриваюсь по сторонам. Вижу и узнаю от других: один снаряд врезался в задний бруствер (восточный) с внутренней стороны. Убит один автоматчик. Несколько человек, в том числе и я, ранены» (с. 299). То, что он был ранен — несомненно, но 210-мм снарядом?! Простите, это такие снаряды (вес 113 кг), которые оставляют после себя воронки более глубокие, чем та, в которой он сидел. Я акцентирую внимание на этом вопросе, чтобы показать, что Петро на самом деле очень редко слышал взрывы снарядов вокруг себя, поэтому не способен был по силе взрыва оценить, что это за снаряд, да и не знал элементарных сведений об артиллерии.
Итак, началась война, подполковник Григоренко служил на Дальнем Востоке незначительным клерком в штабе невоюющего Дальневосточного фронта. Осенью 1941 года его назначают (он уверяет, что добровольно попросился) начальником штаба отправляемой под Москву дивизии. Однако Григоренко всю свою службу пользовался «мохнатыми лапами» мафии выпускников Академии Генштаба, и его по чьей-то просьбе уже с эшелона снимают как, по его словам, очень ценного штабного работника, без которого штаб Дальневосточного фронта просто развалится. Я бы в это поверил, но этого очень ценного штабного работника вскоре отсылают из штаба командовать бригадой тут же в тылу. Тогда в чем же была его ценность как работника штаба фронта? Почему его не отправили на фронт в 1941 году?
После перевода в командный состав Григоренко готовят в командиры дивизии и даже посылают на запад месяц постажироваться в этой должности на фронте. И в конце концов, его в зиму 1943 года выталкивают на фронт, где дружки в Москве направляют его принять 66-ю гвардейскую стрелковую дивизию 10-й гвардейской армии 2-го Прибалтийского фронта.
Однако он, якобы по убедительной просьбе командующего армией, становится заместителем начальника штаба 10 гв. армии по вспомогательному командному пункту. Что это за должность, понять нельзя, поскольку он об этих своих функциях ни разу не упоминает, но из описания того, что он делал в штабе, становится ясно, что он служил при армейском штабе «подполковником на побегушках»: сопровождал в поездках командующего, возил Члену Военного совета приказы на подпись, ездил с мелкими поручениями в дивизии и был ранен в такой поездке «210-мм снарядом».
После лечения и отдыха его посылают на 4-й Украинский фронт, здесь он тоже избегает ответственности командных должностей своего уровня, хотя, как он сам пишет, командиром 151-го стрелкового полка, к примеру, был подполковник Мельников, который до войны не две военные академии окончил, а всего лишь учительский институт, и был директором сельской школы. Но Петро все же не смог избежать должности начальника штаба 8-й стрелковой дивизии и в этой должности он, по его словам, в 1945 году совершил несколько удивительных полководческих подвигов.
Однако представить себе его подвиги очень трудно из-за обилия разных глупостей в их описании. Сомнение вызывает и то, что, кроме звания полковника, которое он буквально выпросил у Члена Военного совета фронта Мехлиса, его не наградили за эти подвиги никаким орденом, хотя в конце войны ордена давали чуть ли не пригоршнями. Он уверяет, что это оттого, что он потребовал орден Суворова, но Москва не уважала 4-й Украинский фронт и не дала ему этот орден. На самом деле так не делалось: Москва могла и не дать просимую награду, но вообще без награды не оставляла никогда: не наградили бы орденом Суворова 2-й степени, дали бы третьей или орден Кутузова, или Богдана Хмельницкого.
Думаю, что дело здесь в военной некомпетентности Григоренко. Описывая наступательные бои 8-й дивизии, он упоминает номера и командиров всех входящих в нее стрелковых полков, однако ни разу не упомянул о дивизионном артиллерийском полку, о придаваемых дивизии артполках, об артиллерийских командирах своей дивизии. Но в конце войны наступление без артиллерии оыло немыслимо, ее в Красной Армии было огромное количество, и в связи с этим возникает мысль, что Григоренко не только очень плохо разбирался в артиллерии, но и не способен был организовать взаимодействие родов войск, а поэтому не только не участвовал в разработке замыслов боев 8-й дивизии, но, по сути, и не понимал их.
Так что все подвиги Григоренко, скорее всего, являются брехней, и 8-й дивизии он, скорее всего, запомнился тем, что вблизи переднего края всегда появлялся в каске и с автоматом. Он, кстати, долго, нудно и глупо объясняет, почему он так поступал и почему так надо поступать, даже если вся дивизия над тобой смеется, как 8-я дивизия смеялась над ним, но мой отец тоже рассказывал, что и их начальник штаба дивизии имел палку на винтовочном ремне, которую забрасывал за спину, как винтовку, если надо было идти к переднему краю. Коллега Григоренко был уверен, что немецкие наблюдатели примут его за простого солдата и не станут тратить снаряды на такую малозначительную цель.
Как только кончилась война, Григоренко, подделав бумагу о липовом отпуске, приехал в Москву за должностью. Тут ему, уже полковнику, друзья в Главном управлении кадров предложили дивизию на Дальневосточном фронте, от которой он опять малодушно отказался. Петро уверяет, что не знал о предстоящем участии Дальневосточного фронта в войне с Японией, но поскольку он все время крутился возле Генштаба, в котором служили его дружки, то я в это незнание плохо верю. После войны боевых генералов, в том числе и в Москве, было много, дружки помочь не могли, и Петро пошел преподавателем в Академию имени М. В. Фрунзе, в которой защитил диссертацию и за 15 лет высидел к пенсии звание генерал-майора. Этих генерал-майоров в Москве всегда было как собак нерезаных, и, конечно, Петро мог быть очень недоволен такой карьерой такого выдающегося полководца, как он. И Петро подался в диссиденты.
У меня уже были подобные работы, в которых я анализировал мемуары и приходил к совершенно иному выводу, нежели тот, который пытается навязать читателю автор воспоминаний. Пожалуй, одной из первых я анализировал книгу Б. Ельцина «Исповедь на заданную тему», посвятив Ельцину главку «Неумен, решителен, злобен» в своей книге «Путешествие из демократии в дерьмократию и дорога обратно». Тогда, в 1993 г., я показал, что анализ «Исповеди» Ельцина позволяет сделать вывод, что он исключительный дурак в профессиональном и деловом смысле, поскольку от природы глуп, но одновременно болезненно самолюбив, от чего беспринципно подл, злобен и решителен. Спустя некоторое время меня разыскали коллеги Ельцина по его работе в Свердловске и Москве и подтвердили мою характеристику Борьке, порой удивляясь, как ее можно было сделать только по хвалебной книжке Ельцина о себе. Впоследствии эту характеристику в своих воспоминаниях подтвердили и те, кто работал с Ельциным позже, скажем А. Коржаков.
Но Ельцин — фигура заметная, а кто подтвердит мою характеристику такого в целом мелкого диссидентского прыща на теле СССР, каким был Григоренко? Фронтовиков-то практически не осталось. Но по странному совпадению, когда уже был набран вышеприведенный текст, А. 3. Лебединцев принес мне в подарок подшивки «Военно-исторического журнала» за несколько лет. Я просмотрел оглавления журналов ив 10 за 1990 год наткнулся на публикацию служебных характеристик на Григоренко. Мне стало самому интересно, насколько Петро в моем видении соответствует тому, что видели в нем его сослуживцы.
Но сначала вот о чем. В хвалебных писаниях Григоренко о себе есть масса мест, подозрительных по лживости, но фактов опровергнуть их нет, поскольку гложут сомнения — а вдруг действительно могло быть именно так, как он пишет? К примеру, он пишет, что закончил Академию Генштаба с отличием, но не защищал дипломную работу. Как и почему это могло быть, мне непонятно. По словам самого Григоренко, после окончания 3-го курса перед защитой осенью 1939 года их направили стажироваться на Халхин-Гол, а он уже написал дипломную работу, поэтому его выпустили из академии без защиты. Но при чем тут время написания дипломной работы и ее защита? Это вещи совершенно разные, и если защиты не было, то, значит, что-то произошло, о чем Григоренко молчит.
Так вот вместе с характеристиками в В ИЖе напечатан донос Григоренко секретарю ЦК ВКП(б) Андрееву на руководство Академии Генштаба. Григоренко сумел за три года учебы собрать такой компромат.
«а) В лекции о Варшавской операции 1920 г. комдив Меликов взял на себя задачу доказать, что враг народа Тухачевский в то время не был врагом. «Аргументировал» он это тем, что, во-первых, нет материалов, подтверждающих его вражескую работу в этот период; во-вторых, сам Тухачевский очень сильно «переживал» поражение, т. к. ему уже был преподнесен бинокль с надписью: «Победителю под Варшавой», и ею очень «угнетало», что теперь этот подарок обращался в насмешку над ним, и, наконец, в-третьих, если признать, что Тухачевский вредил, то встает вопрос, что делали партия, Ленин, Сталин, Дзержинский, который все время был на польском фронте.
б) В одной из лекций об операциях 1919 г. на Восточном фронте он посвящает значительную часть лекции реабилитации другого врага народа — С. С. Каменева.
в) В 1-й лекции об обороне Царицына профессор Меликов почти истерически кричал о гениальности т. Сталина, а о самих событиях говорил настолько бессвязно, что человеку, который не читал книгу т. Ворошилова «Сталин и Красная Армия», понять что-либо было невозможно. Схему же, которая иллюстрировала эту, с позволения сказать, лекцию, иначе, как пасквилем на сталинский план обороны Царицына, назвать нельзя».
Обратите внимание на исключительную подлость доноса. Историк Меликов не статью в «Правду» пишет, а учит военных специалистов. Если бы он писал, что Тухачевский и Каменев были предателями, то он бы извращал весь военный смысл их операций, то есть он бы совершил подлость по отношению к курсантам. Кроме того, как может ученый опираться только на воспоминания действующего лица события, которые так или иначе не могут не быть тенденциозными? Если вся история содержится в книге Ворошилова, то зачем нужен лектор?
Выдав компромат, Григоренко в доносе переходит к оргвыводам: «Руководство академии (начальниккомбриг т. Шлемин и комиссар бригадный комиссар т. Гарилов) заняло позицию невмешательства вдела академии и пустило учебу на самотек». А далее, само собой, идут «Мои предложения: 1. Решительно перестроить учебный план. 2. Создать высококачественные учебные пособия. 3. Добиться от руководства академии настоящего большевистского руководства».
Если учесть этот донос, то уже не удивляют такие строки в воспоминаниях Григоренко: «Я сдал дипломную работу научному руководителю комбригу Кирпичнико-ву, и он ее докладывал государственной комиссии в мое отсутствие. Работа была оценена «отлично». Мне был прислан диплом с отличием» (с. 230). Как говорится, на, собака, твой диплом, лишь бы тобой тут не воняло!
Но обратите внимание на исключительную наглость, с которой Петро «прыгал на начальство». И вот эта взвешенная, точно рассчитанная и чаще всего абсолютно безнаказанная наглость окружающими, скорее всего, могла восприниматься как смелость.
Четыре года Григоренко служил на Дальнем Востоке под командой генерала Апанасенко, фамилию которого Григоренко по националистическим надобностям переделал в Опанасенко, как и свое имя Петр в Петро. И Григоренко признает, что Апанасенко был умен, прям, честен и ни перед кем не прогибался. Как я уже писал, весной 1943 года Григоренко послали на месяц на фронт стажером командира дивизии. Из Москвы запросили у Апанасенко служебный отзыв на Григоренко, и Апанасенко дал такой:
«Предан партии Ленина—Сталина и социалистической Родине. Окончил инженерную академию в 1934 г. и Академию Генерального штаба в 1939г. Учился много, но ничему не научился. Командного опыта почти не имеет, вял, неповоротлив, в работе имеет много недостатков. Сам дисциплинирован, смел, к подчиненным мало требователен, нуждается в повседневном контроле и руководстве».
К лету 1943 года Апанасенко отпросился у Сталина на фронт и погиб в Курской битве. Его сменил генерал Пуркаев, который в конце 1943 года и отправил окопавшегося в тылу выпускника двух академий на фронт, послав вслед за ним такой служебный отзыв:
«В Красной Армии с 1931 г. Окончил инженерную академию в 1934 г., Академию Генштаба КА в 1939 г.
Бригадой командовал один год и 3 месяца. За это время показал низкие волевые качества, мягкотел, не требователен и не организован. На всем протяжении в бригаде была низкая дисциплина, неорганизованность, слабая выучка личного состава. Т. Григоренко неоднократно предупреждался за плохую работу, но добиться лучших результатов не смог. Имеет хорошую оперативно-тактическую подготовку, но практически организовать взаимодействие родов войск и управлять соединением не умеет. Сам дисциплинирован, но навести твердую дисциплину в частях в силу своей нетребовательности не может. Страдает чрезмерным зазнайством, переоценкой своих знаний и способностей, а на деле их не оправдывает.
По своему складу характера на командной должности использовать нельзя. Лучше использовать на оперативно-штабной работе.
За неорганизованность, отсутствие должной дисциплины в бригаде и слабое воспитание личного состава, вследствие чего в начале ноября с. г. было массовое отравление личного состава бригады, от должности командира бригады отстранен.
ВЫВОД: Командовать соединением не может, на командную должность можно назначить не выше командира полка. Лучше использовать на оперативно-штабной работе в крупном штабе или начштаба бригады, дивизии».
Этот отзыв, видимо, и послужил причиной того, что Григоренко, направленного из Москвы командовать дивизией, в 10-й армии к командованию не допустили, а оставили ошиваться при штабе, чтобы к нему присмотреться. Когда он убыл на лечение, непосредственный командир Григоренко, начальник штаба 10-й армии генерал Си-дельников дал ему такую «боевую характеристику», хотя Григоренко в бою и близко не был:
«Подполковник Григоренко в занимаемой должности с января 1944 г. Прибыл из тыловых частей с должности командира бригады. Опыта штабной работы в боевых условиях не имеет. По причине излишнего самолюбия авторитетом у товарищей и подчиненных не пользуется. К вопросу организации управления войсками относится поверхностно. Инициативы не проявляет. В военном отношении подготовлен достаточно. Смел и решителен.
Для приобретения опьпа работы в боевой обстановке необходимо назначить тов. Григоренко начальником штаба стрелковой дивизии, действующей на активном участке армии».
По поводу того, откуда у довольно трусливого, на мой взгляд, Григоренко в характеристике взялось «смел и решителен» приведу такой эпизод.
В штабе 10-й армии «подполковник на побегушках» развозил начальству разные бумаги на подпись. Вот он привез боевой приказ по армии Члену Военного совета фронта, члену ЦК ВКП(б) И. А. Булганину, которого он в воспоминаниях для пущего эффекта сделал членом Политбюро. Булганин в присутствии своего порученца, полковника, предложил Григоренко показать приказ и, по словам Григоренко, между ними состоялся такой диалог:
— Ну что ж, раскладывайте карты.
— Я не могу этого сделать, пока в помещении есть посторонние.
— Кто же здесь посторонний? — улыбнулся он.
— В списке допущенных к плану операции нет полковника.
— Ну я его допущу. Что, вам написать это?
— Нет, мне достаточно и вашего устного распоряжения. Я разверну карты и сделаю полный доклад, но по окончании этого обязан буду донести в Генштаб, что произошло разглашение плана операции.
— Ну, если такие строгости, не будем нарушать. Законы надо уважать всем. Даже и члену Политбюро.
Он подчеркнул последнее слово.
— Оставьте нас одних, — обратился он к полковнику. И тот вышел» (с. 295).
Согласитесь, что подполковник, который «прыгает» на генерал-лейтенанта и партийного деятеля, может приобрести репутацию смелого. Но смелость — это способность принимать рискованные решения. А чем рисковал наглый Петро, прикинувшийся этаким солдафоном, когда требовал от Булганина соблюдения инструкции и грозил тому пожаловаться на ее несоблюдение в Генштаб? Наоборот, он и у Булганина в глазах стал этаким туповатым, но чрезвычайно надежным исполнителем. Григоренко явно пытался понравиться Булганину и пролезть к нему в свиту подальше от фронта. Это же как кокетка,
которая грубостью задевает равнодушного к ней мужчину» чтобы он обратил на нее внимание. Но Булганин внимания не обратил и, надо думать, именно за это Петро изо всех сил поливает его в своих воспоминаниях грязью. Странное отношение у военных к начальству. Бравый солдат Швейк рассказывал анекдот, в котором денщика спросили, сможет ли он съесть дерьмо своего офицера. Тот отвечал, что сможет, но только, чтобы в дерьме не было волосинок, а то он страшно брезглив. Так и с Гри-горенко. Согласно воспоминаниям, он всю жизнь, не считаясь ни с чем, требовал, чтобы начальство его публично уважало, раза три рассказывает пустые байки про то, как его начальник дал команду его подчиненному не сообщать об этом Григоренко и как Петро выговаривал за это начальнику. Но вот начальник штаба дивизии подполковник Григоренко просит личного разговора у командира корпуса генерал-майора Гастиловича и, угрожая, делает ему выговор за то, что Гастилович его прилюдно обматерил: «Лучше вызовите меня одного и тогда, если я заслужил, ругайте, как хотите. Можете даже ударить. Из уважения к Вам и это снесу. Но публичной ругани могу не снести» (с. 320). Это же каким холуем нужно быть, чтобы прямо предложить начальнику бить себя по морде? Честь и достоинство отсутствуют начисто, осталось только стремление, чтобы об этом никто не узнал. С такими талантами и не стать маршалом? Конечно, обидно!
По Сеньке шапка
И вот, окончив училища и академии, офицеры со временем становятся генералами, встают во главе армии и начинают ее обучать, воспитывать, вооружать, одним словом — строить. Вопрос: какой построят армию те, кто поступает на службу, чтобы обеспечить свое материальное положение? Правильно, они, даже сами об этом не думая, перестроят армию так, чтобы с ее помощью было легче обеспечивать себя деньгами. Способность такой армии воевать отодвигается на второй план и становится десятым вопросом. О том, как армия превращается в инструмент по вытряхиванию денег из собственного государства, кадровые военные писать в своих мемуарах стесняются, более того, Лебединцев уникален тем, что он, пожалуй, единственный, кто написал хотя бы о материальных доходах офицеров до войны и во время войны.
Сегодня, к примеру, все офицерство дружно жалуется на маленькие зарплаты, но я не помню случая, чтобы на низкие доходы жаловались генералы нынешней армии. Генералов, судя по всему, нынешние доходы устраивают. Правда, тут опять та же беда — никто из генералов не спешит поделиться с обществом тем, как и за счет чего эти доходы формируются. Поэтому рассмотреть этот вопрос придется на примере императорской армии России, благо один из ее военных министров, А. Редигер, поступил в армию именно для того, чтобы обеспечить себе соответствующую жизнь, и в своих воспоминаниях описывает многие подробности материального устройства кадрового офицерства того времени.
Редигер был по-немецки меркантилен, но и относительно честен. То есть он искал деньги, радовался им, но старался, чтобы его доходы не обременяли его совесть, -брал, где мог и что мог, но в рамках тогдашних традиций. После отца остались знаки ордена св. Анны 1-й степени — продал, на вырученные деньги купил золотую цепочку на часы, которая служила ему всю жизнь. Эмир Бухарский наградил его орденом с бриллиантами — бриллианты снял и продал (и с российских орденов тоже), заменив их стекляшками. Как профессор академии Генштаба мог получать пенсию только при определенном преподавательском стаже, которого у него не хватало, - пересчитал по коэффициентам всю свою службу и эту пенсию себе оформил, когда служил уже в военном министерстве и больше не преподавал. Все, что у царя мог выпросить (пособия, аренды и т. д.), - все выпросил.
Но когда он в 1904 году стал военным министром и попал в состояние хронической нехватки денег для армии, то вынужден был хотя бы пытаться вводить экономию и, надо думать, именно из-за этого его возненавидел генералитет. А этот генералитет да и штаб-офицерский корпус представляли собой богадельню, набитую стариками в состоянии маразма, которые получали несусветно высокое содержание, никакой службы не несли, но ни в коем случае не хотели уходить на пенсию (до 7 тысяч в год), так как у них еще не все внучки замуж повыходили и им нужны были деньги. Редигер пытался освободить от них армию, но безвольный Николай II испугался потока жалоб от родовитого старья и так ничего и не сделал. Или такой момент.
С началом русско-японской войны генералитет действующей армии врал в Петербурге об огромной стоимости продовольствия и фуража в Маньчжурии, и Минфин отослал войскам огромные деньги, но цены там были настолько низкие, что в распоряжении генералитета на Дальнем Востоке оказалось до 40 млн рублей непотраченных сумм (четверть всего годового бюджета военного министерства). Редигер попытался отнять эти деньги у генералитета на нужды всей армии, но на него ополчились все, как на губителя «доброй традиции русской армии», по которой командир получал деньги на содержание вверенных ему войск и самолично пользовался «экономией» от них. Вообще-то Редигер, пока не стал министром, был не против этой «доброй традиции». В начале воспоминаний он пишет, что его отец, генерал-майор Генштаба и начальник штаба Гренадерского корпуса (генерал-квартирмейстер) был беден, так как «Генеральный штаб представлял из себя замкнутый корпус, чины которого были плохо обставлены». Поэтому он попросил о служебном понижении, но на командирскую должность. Ему дали даже не дивизию, а всего лишь 2-й Ростовский гренадерский полк. «Отец командовал им шесть лет, и это позволило ему поправить свои средства», — пишет Редигер. Но, став министром, взвалив на себя проблемы финансирования армии, Редигер стал уже по-другому смотреть на эту «экономию». Царь сначала тоже не посмел нарушить эту пресловутую «добрую традицию», но генерал Каульбарс в сентябре 1905 года по старческому маразму послал царю из этой «экономии» в подарок миллион рублей на постройку флота, тут уж и Николай возмутился и отобрал всю «экономию» в казну. Армии так ничего из этих денег и не досталось.
Щедрость царя не знала границ: министр, приезжавший к нему в Петергоф, обязан был в царском дворце давать на чай всем встречным лакеям — «кучеру, трем швейцарам и их помощникам, швейцарам и лакеям при помещении, буфетчику, кухонному мужику и проч.», — причем в сумме получалось, что «каждая раздача требовала около 100 рублей». Царь понимал, что это дорого, поэтому давал министрам по 8000 рублей «экстраординарных сумм» на эти цели. (Редигер на экономию из этих сумм (не любил ездить к царю) купил два первых тогда в России автомобиля.)
Я понимаю, что перечисляемые мной суммы сегодняшнему читателю ни о чем не говорят, но вы запоминайте их, чтобы сравнить их с суммами, которые я дам ниже. Итак. Предшественник Редигера на посту военного министра Куропаткин получал в год 18 тысяч жалованья, 3,6 тысячи на экипаж и 8 тысяч «финских денег». Дело в том, что сначала и в княжестве Финляндском были свои национальные войска, и финны платили 22 тысячи марок военному министру России за управление ими, но к воцарению Куропаткина в министерстве финские войска были упразднены, и царь давал Куропаткину 8 тысяч рублей, «чтобы не обидно было». Куропаткин, объединив два дома себе под жилье, потратил на свою казенную квартиру 700 тысяч рублей плюс тратил 20 тысяч ежегодно на ее содержание. В 46 комнатах был не только бильярд Куропаткина, но и бильярд для прислуги. (Редигер в эту квартиру переехать постеснялся.) Когда Куропаткин вызвался командовать войсками в войне с Японией, он запросил 15 тысяч в месяц и 100 тысяч на обустройство в действующей армии. (Царь дал 12 и 50 тысяч соответственно.)
Казалось бы, если это хороший полководец, то ведь и денег не жалко. Но ведь война показала, что это был за спец! Более того, он и министром был тем еще! Уже несколько лет до войны Россия под боком Японии создавала военные базы, так трудно ли было догадаться, что конфликт с Японией вероятен? А между тем.
«Впоследствии (15 декабря 1908 года) Владимир Сахаров писал мне:
«В войне с Японией у нас плана кампании, как известно, совсем не было; по крайней мере так думаю я, бывший начальник штаба армии и главнокомандующего, и это подтверждается тем, что 28 января 1904 года будущий командующий и главнокомандующий говорил мне, что для предстоящей, видимо, войны с японцами придется собрать армию, пожалуй, даже корпусов в шесть, а мы, как известно, имели таковых к концу кампании восемнадцать».
Таким образом, и вооруженные силы Японии оказались совершенно неизученными, несмотря на то, что наш военный министр сам ездил в Японию!» — восклицает Редигер.
Но разве Куропаткин ездил в Японию, чтобы оценить вероятного противника? Оно ему надо! Все генералы и высшие чиновники России ездили много и очень охотно. Дело доходило до того, что полки, бригады и дивизии в мирное время размещали как можно дальше друг от друга, чтобы корпусные генералы могли как можно больше ездить, посещая вверенные им войска. Тут дело в еще одной «доброй традиции». Генералам за проезд платили не по фактическим затратам, а так, как будто они ехали на лошадях. Выгода получалась огромная. Редигер и с этим пытался бороться, и в этом вопросе тоже нажил себе врагов. Он отменил в военном ведомстве этот идиотизм, но, как только его сняли, все было восстановлено. В цифрах «поездки на лошадях» выглядели так. Когда царь уволил Редигера из министров, то назначил его членом Военного совета и в комиссию по изучению бедственного состояния военно-морского флота. Редигер вместе с адмиралами в салон-вагоне съездил в Севастополь и обратно и честно предъявил казне счет за дорожные расходы в 134 рубля 35 копеек, а адмиралы «за проезд на лошадях» — по 1500 рублей.
И раз уж мы затронули тему флота, вспомним и о нем. Госдума и царь (по настоянию Думы) «решили выяснить лишь причины, почему наши суда строились дольше и обходились дороже, чем где-либо, и почему вообще наши расходы на флот (без судостроения), при его слабом боевом составе, продолжали поглощать почти такие же средства, как в Германии с ее сильным флотом?»
Что касается стоимости боевых кораблей, то тут все понятно: русские промышленники, как настоящие патриоты, закладывали в сметы на строительство кораблей 100% своей прибыли, в результате броненосец в Англии за тонну стоил 674 рубля, в Германии — 764 рубля, в России — 1200 рублей. А вот расходы на содержание флота удивляли, особенно огромным количеством небоевых судов: от учебных до портовых буксиров. Дотошный Редигер начал «копать» и выяснил: «По отношению к общему тоннажу всего флота тоннаж судов, не имеющих боевого значения, то есть старых судов, утративших уже это значение, а равно учебных судов, транспортов и вспомогательных судов у нас определяется в 42,91%, тогда как в Англии эти суда составляют всего 1,04%, в Японии - 11,11%, в Германии — 13,24%, во Франции — 5,79%. Содержание этих судов обходится весьма дорого, ремонт же старых судов с каждым годом поглощает все большие суммы».
Причем с открытием навигации все эти суда Российского флота устремлялись в море, сжигая сотни тысяч тонн угля и изнашивая механизмы. Формально якобы плавали для того, чтобы готовить новые экипажи, поскольку сверхсрочники на флоте получали оскорбительно мало и матросы после срочной службы уходили в запас. Сверхсрочник-комендор орудия главного калибра имел жалованье 200 рублей в год, а в Петербурге даже неквалифицированные землекопы получали не менее рубля в день. Кто же будет за такие деньги служить сверхсрочно? А на подготовку одного комендора расходовалось боеприпасов и стволов на сумму в 100 тысяч рублей. То есть, если платить сверхсрочнику-комендору даже 1000 рублей в год (годовое жалованье подполковника в армии), то за 20 лет его сверхсрочной службы это составит всего 20 тыс. рублей. За это время не придется готовить минимум четырех новых комендоров, затраты на подготовку которых составили бы 400 тыс. рублей. Экономия минимум в 380 тысяч. Но моряки на это категорически не шли. Почему? Потому, что при такой экономии казне нужно было бы уменьшить количество учебных судов, а значит, уменьшить количество офицерских и адмиральских должностей во флоте. По этой причине вешали на любую посудину Андреевский флаг и включали ее в состав флота. А выгоняли флот в море в бессмысленные плавания потому, что всем офицерам доплачивались «морские» и «походные» деньги. Короче, кадровое офицерство и армию, и флот строили не для войны, а для того, чтобы можно было хватануть из казны как можно больше.
(Редигер все это положение с флотом изложил царю в секретном докладе, а царь это все похерил — «оставил без последствий». Но, правда, после напоминаний Редигера дал тому бриллианты к ордену Александра Невского).
К революции 1905 года во множестве примкнули и солдаты. Взбунтовался даже 1-й батальон Преображенского полка, в котором царь считался командиром. И Редигер вынужден был отвлечься от того, сколько получали его коллеги, и написать и о солдатах.
«Нищенская обстановка солдата, который бывал сыт лишь при особой распорядительности и честности его начальников. Жалованье его было ничтожно до смешного: рядовой в армии получал 2 рубля 10 копеек в год! Белье и сапожный товар отпускались такого дрянного качества, что нижние чины продавали их за бесценок и покупали взамен собственные вещи; отпуск на шитье сапог был ничтожен, и на это приходилось им доплачивать рубля два из своего же кармана. Короче, без помощи из дому солдат не только бедствовал, но почти не мог существовать! Подмогой ему являлись вольные работы, но даже из заработанных грошей он сам получал лишь треть, другая треть вычиталась в артельную сумму на его продовольствие, а еще треть шла в пользу не бывших на работах. Что нижние чины бедствуют, знали все и даже жалели их; но при громадном составе армии прибавка лишь одной копейки вдень на человека вызывала расход в 4 миллиона рублей в год, а поэтому сожаление оставалось совершенно платоническим, и все привыкли смотреть на нищенское положение солдата как на нечто нормальное или по малой мере неизбежное, к серой безропотной массе относились свысока и считали, что если издавна она находилась в таком положении, да беды от этого не было, то нечего разорять финансы на улучшение ее быта. Одеяла и постельное белье были заведены лишь в немногих частях, особо заботливыми и распорядительными начальниками. Чайное довольствие в мирное время давалось лишь в местностях, особенно неблагоприятных в климатическом отношении».
Вообще-то о чайном довольствии солдат вопрос поднимался еще в 1904 году, но требовалось 2 млн рублей, и поскольку это была не квартира Куропаткина с бильярдом для прислуги, то решили довольствовать солдат чаем с 1908 года. (Были и робкие голоса, что по примеру других стран надо бы включить в рацион солдат и рыбу, но это было чересчур дорого!) Революция, однако, подстегнула события, и царь пошел на расходы. К концу 1905 года солдатам и унтер-офицерам произошла, как пишет Редигер, «существенная прибавка», выразившаяся в добавлении «к отпускающемуся пищевому довольствию четверти фунта мяса в день, и сала, и введение чайного довольствия; установление отпуска одеял, постельного белья, утиральников, носовых платков и мыла и увеличение отпуска денег на шитье сапог с 35 копеек до 2 рублей 50 копеек в год; отпуск всего белья в готовом виде и отпуск по одной гимнастической рубахе с погонами в год».
Кстати, на чайное довольствие сахара было положено три золотника — чуть больше чайной ложки в день, или одна столовая ложка на два дня.
Как мы видим, кадровое офицерство в лице российских генералов и адмиралов при царе устроилось прекрасно, сделав армию инструментом по откачке денег из казны, что не замедлило сказаться в Первую мировую войну. И сегодня российские генералы довольны, надо думать, потому, что и сегодня у нас армия соответствующая. Как при царе.
Снова о тупости и нежелании знать военное дело
Вдумываясь в то, о чем написал Лебединцев, начинаешь по-новому оценивать мемуары наших военачальников, которых можно разделить на две части: кадровых — тех, которые и в войну занимали должности, аналогичные тем, что они занимали до войны, и тех, кого выдвинула война. К первым можно отнести: Г. К. Жукова, который до войны командовал Киевским военным округом, что по аналогии равноценно фронту, кроме того, он был и начальником Генштаба РККА; и И. С. Конева, который до войны командовал Забайкальским военным округом, а во время войны - фронтом. Ко второй части полководцев можно отнести полковника И. Д. Черняховского, который до войны командовал дивизией, а к 1944 году — Западным фронтом, комдива К. К. Рокоссовского, самого, пожалуй, сильного полководца той войны, комбрига А. В. Горбатова, который до войны сидел в тюрьме, так как десять кадровых офицеров на суде показали, что он враг народа, и сотни других генералов, которых генералами сделала война, а не услужение начальству.
Давайте немного поговорим о первых. Жуков, пожалуй, как никто, интересовался личной карьерой, и пожалуй, как никто, не интересовался военным делом. Вот посмотрите: весна 1941 года, Жуков — начальник Генерального штаба. Он знает, что летом начнется война с немцами, он уже подписал директивы в западные округа с приказом срочно подготовить план обороны границ. Он знает, что с нападением немцев на СССР ему надо будет руководить уничтожением агрессора. Ему не надо было самому собирать разведданные о том, как немцы — гроссмейстеры войны — воюют. Разведывательное управление Генштаба подготовило и положило ему на стол доклад «О франко-немецкой войне 1939—1940 гг.», в котором проанализировало причины молниеносного разгрома Германией англо-французских союзников. Вы полагаете, что Жуков бросился изучать этот доклад? Нет, он на нем написал: «Мне это не нужно». Вы думаете, что война что-то изменила и интерес к военному делу у Жукова возрос? Давайте посмотрим, как он организовывал штурм Берлина. Основной идеей этого штурма была ночная атака подготовленной немецкой обороны. Немного о принципе таких атак.
Ночные атаки были делом обычным, вот и Александр Захарович вспоминает о трех своих и одной — Петрова. Но тут две тонкости. Это должна быть либо абсолютно внезапная для противника атака (как в случаях, описанных Лебединцевым), либо оборона противника должна быть неподготовленной. (Командир танковой бригады, дважды Герой Советского Союза В. С. Архипов в глубине обороны немцев успешно водил свои танки в атаку с зажженными фарами.)
Немецкий историк, по воспоминаниям немецких очевидцев, об этом пишет так.
«Наступила ночь. И началось то, чего немцы за это время перегруппировавшиеся к обороне, еще никогда не испытывали. На поле битвы стало светло, как днем, и воздух наполнился адскими звуками: танки Рыбалко надвигались на немецкие позиции с зажженными фарами и включенными сиренами, безостановочно стреляя из пушек. На броне танков сидели пехотинцы двух стрелковых дивизий, 167и 136-й. Таким паровым катком они глубоко въехали в немецкий фронт. Рыбалко рассчитывал, что слепящие фары вызовут панику. Он также помнил об эффекте «иерихонского средства», которое использовали немецкие «Штуки»(Немецкие пикирующие бомбардировщики Ю-87) против советских пехотинцев , — сирены, завывающие при пикировании «Штук», неизменно приводили русскую пехоту в состояние, близкое к паническому. Рыбалко надеялся достичь сходного результата своей пронзительной, ослепляющей бронированной армадой. И он преуспел в этом на многих участках ослабленного фронта 13 и 7-го корпусов.
Более эффективным, естественно, был огонь многочисленных бригад Т-34. Несмотря на контратаки своей танковой группы, 7-я танковая дивизия генерала фон Мантойфеля не смогла помешать русским форсировать Ирпень в восьми километрах западнее Киева и двинуться по Житомирской дороге в направлении Фастова, важнейшего железнодорожного узла юго-западнее Киева».
Но обратите, внимание, Рыбалко начал атаку в ночь с 4-го на 5-е ноября — в сырую украинскую осень, когда ни танки, ни взрывы снарядов не поднимают пыли.
Немцы пытались повторить подвиг Рыбалко, и вот пример ночной атаки, о которой Жуков теоретически не мог знать потому, что в это время исполнял свои генерал-адъютантские функции (представитель Сталина) на фронте у Рокоссовского. В это время плацдарм, который занимала армия А. В. Горбатова, подвергся ночным немецким атакам. Причем немцы все же действовали грамотнее Жукова — тоже во влажное время года, когда взрывы поднимают в воздух еще немного пыли. Тем не менее 1 марта 1944 года результат немецких атак в рассказе Горбатова был таков.
«Вечером враг произвел особо сильную артподготовку. Огонь сосредоточивался на плацдарме по нашим первой и второй траншеям. Спустя полчаса противник перенес огонь на переправы, не допуская подхода наших резервов, и пошел в наступление пехотой. Потом заревели и двинулись танки. Не обогнав еще своей пехоты, танки включили фары, и на фоне их света были видны густые цепи наступающих. Со своего НП — с вышки, установленной на берегу реки, я по свету фар насчитал пятьдесят танков и на этом прекратил счет. Мы наблюдали частые вспышки выстрелов наших орудий Прямой наводки, слышали сплошной треск стрелкового оружия и грохот орудийной стрельбы. Море огненных всплесков переливалось над полем, где наступал противник, над плацдармом и мостами — это рвались тысячи снарядов. С тревогой вслушивались и вглядывались мы в картину ночного боя. Выдержат ли защитники плацдарма такое суровое испытание?
Немецкие танки, обогнав свою пехоту, выключили свет, и наступающих цепей не стало видно. Я пожалел об этом, считал, что огонь нашего стрелкового оружия будет не столь метким и станет слабее; но треск выстрелов из винтовок, автоматов и пулеметов не слабел, а стрельба из орудий прямой наводки все нарастала.
Вдруг фары снова зажглись почти одновременно на всем участке, но это уже были отдельные и короткие вспышки света, притом в сторону противника, и в эти мгновения была снова видна его пехота, но уже отступающая. На НП раздались восклицания: «Танки повернули назад!», «Атака отбита!». Немного позднее было получено донесение с плацдарма, подтверждающее, что атака гитлеровцев всюду отражена.
От имени Военного совета армии всем защитникам плацдарма и артиллеристам, стрелявшим с левого берега, я объявил благодарность и в то же время предупредил их, чтобы готовились к отражению повторных атак.
Через два часа противник перешел снова в яростное наступление, но уже с меньшим количеством танков. Наши герои, воодушевленные предыдущим успехом, отбивали эту атаку с еще большим мужеством, и она, а также последовавшие за ней в эту ночь третья, четвертая и пятая атаки захлебнулись. Чуть забрезжил рассвет, многие тысячи глаз начали всматриваться в лежащую впереди местность. Первыми показались силуэты шестнадцати подбитых танков и самоходок, некоторые из них еще дымились. А когда стало совсем светло, мы увидели поле, усеянное трупами фашистов».
Вот такую же картину увидели на рассвете и немцы, оборонявшие Зееловские высоты под Берлином, когда Жуков, вопреки уже имевшемуся немецкому горькому опыту, повел на них 1-й Белорусский фронт в ночную атаку. Только тел убитых солдат и сгоревших танков было чуть ли не в сотню раз больше, и это были советские танки и убитые советские люди. Историк В. М. Сафир, проанализировав боевые донесения тогдашних подчиненных Жукова, сообщает (Военно-исторический архив, 20, 2000, с. 138—140) подробности о ночном штурме Зееловских высот:
«Если перечислять недостатки операции, то список этот будет слишком велик, поэтому ограничимся только главными примерами:
— «артиллерийская подготовка проведена по пустому месту, так как противник накануне перенес свои огневые точки» (1079 сп 312 сд);
— «танки не были приготовлены к ночной стрельбе. В момент наступления стреляли вслепую» (командир танковой роты 68-й ТБр);
— «боевые порядки фактически перепутались, что дало возможность противнику наносить нам ущерб даже неприцельной стрельбой» (1083 сп 312 сд и др.);
— «большинство ранений произошло не на минных полях противника, а на наших» (политотдел 69-й армии);
— «наступила ночь, и вот начался кошмар: идут волны наших бомбардировщиков и сгружают свой груз на мой штаб,
на колонны и боевые порядки 8 гв. мки 11гв. тк, жгутнаши танки... убивают людей. этою мы на 4 часа прекратили наступление» (Катуков, 1 гв. ТА). Нечто подобное происходило и в зоне действия 3 гв. ТА Рыбалко:«.. .двое с половиной суток мы были под ударом своей авиации».
Что касается идеи Г. К. Жукова использовать 143 прожектора, то иначе как казусом или скорее грубой ошибкой это назвать нельзя.
Вот оценки:
— «прожекторный свет дал возможность противнику сосредоточить свой огонь по местам скопления наших войск, чем объясняются такие большие потери» (69 А);
— Чуйков (8-я гв. армия):«... мы отлично знали, что после 25-минутного артналета такой мощности, как было на плацдарме, ничего нельзя было увидеть ... все поле закрывается стеной пыли, гари и всем, чем хотите. Василий Иванович (Казаков, командующий артиллерией фронта. — В. С), когда мы с Вами сидели на высоте 81,5, когда засветились прожекторы, которые находились в 200—300 метрах от нас, мы их с вами не видели и не могли определить, светят они или нет... реальной помощи войска от этого не получили» (выделено мной.—В. С.)-Подобных примеров не перечесть».
Зато сочтены потери — на штурме Берлина Жуков положил 179,45 тыс. советских солдат, из которых потеряны безвозвратно 37,61 тыс.
Теперь о воспоминаниях второго кадрового полководца — Конева. Я уже писал о крайней неэффективности советской артиллерии из-за отсутствия авиационной корректировки огня, и маршал Конев в своих воспоминаниях тоже об этом пишет:
«Вражеская авиация не могла действовать большими группами, но одиночные разведывательные самолеты все время летали над полем боя, в том числе летал и наш старый враг — разведчик «Фокке-Вульф», или, как мы ею называли, «рама». Так что возможности для наблюдения, хоть и ограниченные, у немцев еще оставались.
«Рама» доживала тогда свои последние дни. Но те, кто видел ее, не могли забыть, сколько неприятностей она доставила нам на войне. Я не раз наблюдал на разных фронтах действия этих самолетов — они были и разведчиками, и корректировщиками артиллерийского огня — и, скажу откровенно, очень жалел, что на всем протяжении войны мы так и не завели у себя ничего подобного этой «раме». А как нам нужен был хороший, специальный самолет для выполнения аналогичных задач!»
А за пять лет до этого, в декабре 1940 года, генерал-лейтенант Конев выступал на Совещании высшего руководящего состава РККА (23—31 декабря 1940 г.), на котором обсуждалось, что еще нужно Красной Армии, чтобы выиграть войну и не понести больших потерь. Командующий Забайкальским военным округом генерал-лейтенант Конев не скрыл этого от присутствующих, более того, не пожалел слов о том, что для победы главное — это точно исполнять приказы нашего мудрого наркома обороны т. Тимошенко, который руководствуется указаниями еще более мудрой Ленинско-Сталинской партии. В промежутках между обоснованием этой тонкой мысли он также пояснил, что все, кто еще не успел получить звание генерал-лейтенанта, обязаны учиться, в том числе:
«Я ставлю вопрос об обязательном изучении истории партии, об изучении марксизма-ленинизма, об изучении военной истории, изучении географии как обязательною предмета для командного состава. А у нас еще существует такое положение, когда изучение марксизма-ленинизма поставлено в зависимость от настроения. Мы не можем позволить, чтобы наши командиры были бы политически неграмотными, в таком случае они не могут воспитывать бойцов Красной Армии. Изучение истории партии, изучение марксизма-ленинизма является государственной доктриной и обязательно для всех нас».
Вот при помощи этой доктрины наши генералы огонь артиллерии и вели. И на совещании никто, ни один генерал не озаботился тем, что советская артиллерия накануне войны не имеет практически никаких средств разведки и корректирования огня, кроме оставшихся с Первой мировой биноклей и стереотруб.
А ведь упомянутый самолет-разведчик, прозванный нашими войсками «рамой», а немцами названный Фокке-Вульф-189, Красная Армия могла бы иметь с первых дней войны, заикнись Конев на совещании об этом, а не об изучении истории партии.
Дело в том, что на взятые у немцев в 1939 году кредиты мы закупили у них чертежи и технологию постройки целого ряда боевых самолетов, в том числе и этого FW-189, а к июню 1940 года получили и образцы самолетов.
Авиаконструктор Петляков в июне 1940 года перерисовал чертежи истребителя-бомбардировщика «Мессершмит-110» с небольшими изменениями, и промышленность СССР по этим чертежам и образцу успела изготовить к концу года уже два серийных самолета, названных Пе-2, а в первом полугодии 1941 года их было выпущено уже 458.
Чем, сидя 20 лет на шее советского народа, занимался генералитет РККА?
Эта довоенная грамотность Конева, а вот он демонстрирует свой послевоенный профессионализм.
«Во время Берлинской операции гитлеровцам удалось уничтожить и подбить 800 с лишним наших танков и самоходок. Причем основная часть этих потерь приходится на бои в самом городе.
Стремясь уменьшить потери от фаустпатронов, мы в ходе боев ввели простое, но очень эффективное средство — создали вокруг танков так называемую экранировку: навешивали поверх брони листы жести или листового железа. Фаустпатроны, попадая в танк, сначала пробивали это первое незначительное препятствие, но за этим препятствием была пустота, и патрон, натыкаясь на броню танка и уже потеряв свою реактивную силу, чаще всего рикошетировал, не нанося ущерба.
Почему эту экранировку применили так поздно? Видимо, потому, что практически не сталкивались с таким широким применением фаустпатронов в уличных боях, а в полевых условиях не особенно с ними считались».
Выше написаны ужасные по своему смыслу слова, но они требуют пояснения.
Есть два способа пробить броню. По одному броню пробивает твердый и тяжелый снаряд, который в стволе пушки разгоняют до очень большой скорости. Сегодня в таких снарядах применяют урановые сердечники, плотность которых в 2,5 раза выше, чем у стали, а разгоняют их до скорости выше 1100 м/сек. За счет высокой энергии они и пробивают броню.
По второму способу броню пробивают высоким давлением сосредоточенного (кумулятивного) взрыва. Для этого во взрывчатке снаряда делают кумулятивную выемку в виде конуса. При взрыве ударная волна в этой выемке идет навстречу друг другу, и в точке, в которой сходятся волны со всей поверхности, образуется очень высокое давление. Если разместить эту точку на броне, то давление взрыва ее проломит. Но если эту точку отодвинуть от брони, то взрывная волна рассеется и броню не пробьет. Для кумулятивных снарядов очень важно, чтобы они взрывались точно на броне и были по отношению к ней строго ориентированы, иначе толку от такого взрыва не будет никакого.
Откуда я это знаю? Из детства, из начала 60-х. В школе ежегодно собирали бумажную макулатуру, а в это время уже отменили допризывную подготовку. Поэтому в макулатуре я нашел старый школьный учебник допризывной подготовки, прочел его и понял, как действуют кумулятивные снаряды и что делать, чтобы они не сожгли танк. Нужно между ними и броней поставить препятствие, тогда они взорвутся на препятствии, взрывная волна за ним рассеется, и танку ничего не будет. Именно этой цели служат описываемые Коневым экраны, а не тому бреду, что был у него в голове, когда он диктовал свои мемуары.
То, что я пацаном знал, как действует кумулятивный снаряд, в этом ничего странного нет — мало ли чем любопытные пацаны интересуются. А вот почему этого не знал маршал Конев, которого Хрущев назначил главнокомандующим Сухопутных войск, а потом — Варшавского договора? Почему он не знал о своей профессии того, что уже знали пацаны?
Ведь немцы применяли кумулятивные снаряды в артиллерии с начала войны, свою пехоту вооружали сперва магнитными противотанковыми кумулятивными минами, а затем, с конца 1943 года, — одноразовым гранатометом с кумулятивной гранатой, который получил название «фаустпатрон». Этими фаустпатронами широчайшим образом снабдили всю немецкую армию, даже танкистов, и только Конев этого не знал. В Красной Армии тоже примерно с 1943 года самым широким образом в артиллерии использовались кумулятивные снаряды, авиация применяет против немецких танков кумулятивные бомбочки, которых в 1943-1944 годы изготовили почти 13 млн. штук. С весны 1943 года на вооружение советской пехоты поступила ручная противотанковая кумулятивная фаната РПГ-43, а с осени такая же, но усовершенствованная, РПГ-6. Одновременно немцы с этого же времени стали ставить экраны на свои танки прямо на заводах при их постройке. Но Конев был «не в курсе дела».
И погнал на улицы Берлина под выстрелы фаустников незаэкранированные танки. Надо же, 800 танков сгорело, минимум 2 тысячи танкистов погибли, кто бы мог подумать?!
Так ведь Жуков и Конев — это же еще и из лучших кадровых полководцев РККА. А кто сегодня вспомнит таких кадровых полководцев — предвоенных командующих военными округами, как Герасименко, Кузнецов, Ремезов, Черевиченко, Ковалев, Кичалов, Тюленев, Калинин?
Думаю, нет смысла итожить остальные качества кадрового офицерства, скажем его подлость. Тут только вспомнишь, как эти кадровые скопом шельмовали своего Верховного главнокомандующего, и руки опускаются.
Стоит, пожалуй, пару слов сказать о непрерывных сетованиях Александра Захаровича на «нашу нищету». Бумаги не было, бинтов не было, фонариков не было и т. д. и т. п. Думаю, что определенная часть нашего офицерства считала и считает, что богатство страны растет на деревьях. И у нас таких деревьев было мало, а вот у немцев — много.
На самом деле богатство страны создают люди в промышленности и сельском хозяйстве. И откуда же взяться богатству, если этих людей тупо гонять на немецкие пулеметы?
Что делать?
Проблема описана: общество отрывает от своих детей и от себя деньги и содержит на них армию - кадровых военнослужащих, обещающих так изучить военное дело и быть настолько храбрыми, чтобы в случае опасности от внешнего врага это общество защитить. И за деньгами, выделяемыми обществом для своей защиты, в армию набивается огромное количество подонков, которые ни военное дело не изучают, ни подвергать себя опасности не собираются. Это типичные паразиты. И когда начинается война, их подлость, трусость и дурость оборачиваются огромными потерями для общества. Возникает естественный вопрос — да на кой хрен нам нужна армия с таким кадровым офицерством?! Начнется война, и мы опять будем ждать, пока в командование вступят бухгалтера и художники-оформители? Так ведь долго будем ждать: эти кадровые угробят их в боях своими тупыми и подлыми приказами.
После такого исследования полагается дать рекомендации, что делать, чтобы армия еще в мирное время была укомплектована достойными людьми, чтобы и в мирное время командные должности в ней занимал тот, кто пришел в армию защищать Родину, а не обжирать ее. И таких рекомендаций могло бы быть много, поскольку проблема уж очень многогранна. К примеру, становится видна бессмысленность всех этих военных училищ и академий, очевидна вредность комплектования армии офицерами таким путем. Можно было бы рассмотреть путь, каким немцы комплектовали офицерами свои вооруженные силы перед войной. Но кому это надо?
Правящий режим обворовывает Россию и украденные деньги в иностранной валюте прячет за рубежом, куда и члены режима удерут, в случае если Россия будет способна это воровство пресечь. Но сильная Россия, с сильной армией, способна будет этих воров из-за границы вернуть вместе с украденными деньгами, а слабая Россия, со слабой армией, этого не сможет. И правящий режим делает все, чтобы Российскую армию ослабить, он заинтересован именно в том, чтобы во главе ее были подонки, не знающие военного дела и не собирающиеся защищать Родину на поле боя. Но даже если бы у нас во главе страны вдруг откуда-то взялись бы патриоты, то что делать с народом?
Ведь либералы уже более 15 лет через все СМИ вдалбливают в головы населения, что патриотизм — это признак подлеца, что Родину защищают только идиоты, что у умного человека родина там, где жрать вкуснее, а работы меньше, что от службы в армии надо «косить» любым способом. Но офицеры появляются в армии именно из этого народа и другого народа у нас в запасе нет. Если в нашем обществе сегодня смерть за Родину, мужество и храбрость считаются глупостью, то как же нашим офицерам быть храбрыми и самоотверженными? Они тоже не дураки — деньги берут, а отдавать их службой не собираются. Да и как им служить? Вот какие-нибудь «умные», типа Киселева, Познера или Сванидзе, в случае войны будут сидеть в тылу, а офицер что — свою жизнь за них в бою положит только потому, что режим ему платил 150 у. е. в месяц? А ху-ху не хо-хо? Чтобы офицер шел на смертный бой, нужно, чтобы весь народ готов был идти на этот бой. И по-другому не будет!
Это при монархии подданный заплатил царю налоги, и этим его служба в государстве окончилась. Теперь царь за эти деньги должен нанять войско и этого подданного защищать.
Но у нас давно уже не монархия, у нас гражданское общество, а в точном смысле этого слова гражданин — это тот, кто находится под защитой государства и служит ему одновременно, ибо его защита от его службы и происходит. Иными словами, гражданин, чтобы иметь защиту от внешнего врага, сам должен быть военнослужащим. Если все уклоняются от службы в армии, то и армии не будет. Поэтому в гражданском обществе исключений быть не может — если ты гражданин, то ты и обязан защищать Родину с оружием в руках.
Поэтому национальному правительству России требуется в первую очередь разделить население на граждан и подданных. Гражданин тот, кто дал воинскую присягу, либо мать, растящая будущего гражданина или гражданку. Здоровье не в счет: я не знаю такой болезни, при которой мужчина или женщина не в состоянии удержать в руках АКМ. Речь идет не о реальной воинской службе в мирное время, а готовности защищать Родину, если это потребуется.
Все, у кого такой готовности нет, — подданные. Они платят только налоги (как и граждане), но находятся под защитой государства, то есть граждан. Соответственно в гражданском обществе, как и при монархии, подданные не могут определять законы страны и контролировать их исполнение. Иными словами, они не могут избирать законодательную, исполнительную и судебную власти. Это обязанность только граждан.
Начинать надо с этого. Без ясного понимания, кто мы и что мы, обсуждать пути улучшения офицерского корпуса бессмысленно.
Верховный Главнокомандующий
Но закончить книгу я бы хотел не этим. Вскоре после Победы 24 мая 1945 года И. В. Сталин созвал на банкет по случаю Победы высший генералитет тогда еще Красной Армии. И случай был не тот, и никаких упреков либо критических замечаний он своему генералитету и офицерам как таковым на этом приеме говорить не мог. Ведь их авторитет — это тоже оружие, это тоже страх врагов. Да и армия была уже не та: рядом с Жуковыми уже были рокоссовские, коротковых во многих дивизиях сменили ламко и кошелевы, и в полковых штабах были уже обстрелянные лебединцевы.
Хотя Сталин и считал себя русским грузинского происхождения, но первые тосты он чисто по-грузински поднял за своих гостей. А затем сказал последний тост, очень известный.
«Товарищи, разрешите мне поднять еще один, последний тост.
Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего Советского народа, и, прежде всего русского народа.
Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны.
Я поднимаю тост за здоровье русскою народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение.
У нашего правительства было немало ошибок, были У нас моменты отчаянного положения в 1941—1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской Республики, покидала, потому что не было другою выхода. Иной народ мог бы сказать Правительству: вы не оправдали
наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим, другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего Правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества, — над фашизмом.
Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!
За здоровье русского народа!»
В коммунистической и русской националистической среде этот тост очень известен - как же, ведь он так греет душу русского, приподнимая его над остальными. Но если вы всмотритесь в текст и попытаетесь понять, зачем Сталин сказал этот тост, то увидите, что это тост покаяния главы СССР перед народом, пострадавшим из-за его ошибок. Русский народ в данном случае выделен из-за непропорциональности своих потерь. Составляя в численности населения СССР около 53%, русские (великороссы, малороссы и белорусы) в числе фронтовых безвозвратных потерь составили 66%. И одновременно этот тост - безоговорочное указание на того, кто действительно победил в этой войне - народ. Победил даже при ошибках Правительства.
Сталин задал тон, и должно было бы последовать понимание со стороны советского генералитета, то есть следующий поднимающий тост генерал или маршал обязан был предложить выпить за солдата, который победил, несмотря на ошибки этих генералов. Но этого не случилось, генералы поднимали бокалы, но не за солдат. Сталин терпел и ждал.
Из присутствующих на банкете военачальников сотни написали мемуары, но ни один из присутствовавших никогда даже не заикнулся о том, как проходил этот банкет далее — после тоста Сталина.
А. 3. ЛЕБЕДИНЦЕВ. Теперь я хочу привести рассказ еще одного современника событий тех лет. Речь пойдет о Банкете Победы, на котором наш Верховный Главнокомандующий, Председатель Ставки ВГК, Председатель Совета
народных комиссаров, народный комиссар Обороны и Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) от имени всех своих должностей решил поблагодарить великий русский народ за его стойкость, выдержку, как старшего брата всех других народов, населявших Советский Союз. Это общеизвестно. Ветераны войны помнят и о том, что Сталин благодарил военные советы фронтов, чокаясь с каждым членом военных советов от имени правительства и ЦК партии, благодарил и поздравлял он Генеральный штаб.
Этот рассказ я услышал от самого старшего из больных нашего неврологического отделения Центрального Красногорского военного госпиталя в самый канун 1974 года, когда сам уже год находился на пенсии. За ужином об опале маршала Георгия Жукова возник спор между одним из сотрудников журнала «Военный вестник» и лечившимся генерал-майором. По окончании ужина мы разместились в комнате отдыха на диванах. Спорщик-генерал вскоре убыл в палату, а в центре внимания оказался престарелый генерал-полковник, бывший в войну заместителем командующего войсками фронта и присутствовавший на Банкете Победы. Начал он свой рассказ с того, что находится в преклонных годах, но еще нигде не прочитал сообщений о том, как проходил банкет для высшего командования Генерального Штаба и фронтовых Членов Военного совета. И вот что рассказал участник Банкета.
Маршал Жуков находился за одним столом с Верховным Главнокомандующим, но в его персональную честь не было сказано ни слова. Всем присутствовавшим это показалось странным. Старшие военачальники стали знаками подавать ему сигнал на перекур. Жуков попросил Сталина сделать перерыв. Вождь дал разрешение. Сам он курил трубку за столом, а все вышли в курительную комнату. Здесь же командующие войсками фронтов попросили маршала Жукова начать короткое выступление, чтобы они могли продолжить здравицу в честь первого маршала Победы.
Жуков свое выступление-тост начал примерно так: «Если бы меня спросили: когда за всю войну мне было тяжелее всего, то я бы ответил, что осенью и зимой при обороне Москвы, когда практически решалась судьба Советского Союза». Выслушав молча эту тираду Жукова, Сталин внезапно оборвал его словами: «Вот вы,товарищ Жуков, вспомнили оборону Москвы. Правильно, что это было очень трудное время. Это была первая победоносная битва нашей армии при защите столицы. А Вы знаете, что многие ее защитники, даже генералы, получившие ранения и отличившиеся в боях, оказались не отмеченными наградами и могут не получить их, т. к. стали инвалидами!» На этот упрек Жуков ответил так: «Товарищ Сталин, я, как и Вы, тоже не отмечен наградами за эту битву, хотя почти все работники Генерального Штаба награждены орденами Ленина (Шапошников, Антонов, Ватутин, Штеменко и др.). Вполне допускаю, что мною допущен в этом деле просчет, и мы поправим это».
Тут Сталин ударил кулаком по столу так сильно, что хрустальная ножка высокого фужера обломилась и красное вино пролилось на скатерть. Вождь, перебивая Жукова, сказал: «А вместе с тем вы не забыли наградить своих бл...ей». Наступила гробовая тишина, в ходе которой Сталин поднялся, удалился из-за стола и больше не вернулся.