Крах 1941 - репрессии ни при чем! - Глава 6. В ВОЙНЕ С ФИНЛЯНДИЕЙ

Глава 6. В ВОЙНЕ С ФИНЛЯНДИЕЙ

(ноябрь 1939 — март 1940 г.)

Начавшееся 30 ноября 1939 г. вторжение советских войск . в Финляндию было, как известно, спланировано заранее. В соответствии с этим планом главная советская группировка — 7-я армия — наносила удар между Финским заливом и Ладожским озером, т.е. на Карельском перешейке, в направлениях на Выборг и Кексгольм. В тыл перекрывавшей Карельский перешеек линии укреплений (известной в нашей стране как «линия Маннергейма») должна была Яыйти наступавшая в Приладожской и Средней Карелии, между Ладожским и Онежским озерами, 8_гя армия. Развернутой в Северной Карелии, между Онежским озером и Северным полярным кругом, 9-й армии надлежало, наступая тремя группировками в западном направлении, выйти К Ботническому заливу и прервать сообщение Финляндии .Со Швецией, через которую финны могли получать военные материалы из других стран. Отрезать Финляндию от внешнего мира, захватив порт Петсамо и продвигаясь затем через Лапландию все к тому же Ботническому заливу, должна была и развернутая между полярным кругом и Баренцевым морем 14-я армия.

В течение декабря 1939 г. финны, однако, сумели остановить советское наступление на всех направлениях. 7-я армия уперлась в занятую финской армией «Перешеек» Главную оборонительную полосу «линии Маннергейма». Безуспешные попытки прорвать ее — особенно упорные в ^районе Сумма и на реке Тайпален-йоки — продолжались вплоть до 28 декабря (25-го из войск, действовавших на кексгольмском направлении, образовали 13-ю армию). Правда, не удался и контрудар, предпринятый 23-го финнами, но севернее Ладожского озера инициативу они перехватили. К 25 декабря их 4-й армейский корпус и группа полковника П. Талвела остановили две из шести стрелковых дивизий 8-й армии (18-юуЛеметти и 168-ю у Киттеля), другие две (56-ю у Коллаа и 155-ю у Иломантси) остановили и слегка потеснили, а еще две (75-ю и 139-ю) группа Талвела в сражении 12— 23 декабря у Толваярви разбила и отбросила. Из четырех стрелковых дивизий 9-й армии к 28 декабря одна (44-я у Суомуссалми) была остановлена частями 9-й пехотной дивизии из группы «Северная Финляндия», другую (122-ю у Йоутисъярви и Пелкосенниеми) Лапландская группа финнов остановила и потеснила, а еще две (54-я в районе Кухмо и 163-я в сражении 11—28 декабря у Суомуссалми — Юнтус- ранта) были разбиты и отброшены (первая — бригадой подполковника А. Вуокко из группы «Северная Финляндия», а вторая — группой полковника X. Сииласвуо, преобразованной в ходе боев в 9-ю пехотную дивизию)¹. Под впечатлением от этих неудач 19 декабря Москва приказала перейти к обороне и наступавшим от Петсамо на Рованиеми войскам 14-й армии.

В январе 1940 г. положение советских войск еще больше ухудшилось. В первых числах этого месяца 4-й армейский корпус финнов окружил (в районе Леметти — Уома — Киттеля, у северо-восточного побережья Ладожского озера) всю левофланговую группировку 8-й армии — 18-ю и 168-ю стрелковые дивизии и 34-ю легкотанковую бригаду, а финская 9-я пехотная дивизия (в районе Суомуссалми — Раа- те) — 44-ю стрелковую дивизию 9-й армии. К 7 января 44-я сумела вырваться из «котла», но потеряла при этом все тяжелое вооружение, понесла огромные потери и полностью утратила боеспособность... Попытка окружить (в районе Витавара — Хаповара) и правофланговую группировку 8-й армии — 75-ю и 139-ю стрелковые дивизии, — предпринятая тогда же группой Талвела, не удалась; в конце января советские войска у Витавара даже несколько потеснили противника. Но одновременно переброшенные на юг части 9-й дивизии финнов окружили и расчленили (в районе Кухмо)  еще одну дивизию советской 9-й армии — 54-ю стрелковую. В середине января финны приступили к планомерному расчленению и ликвидации окруженной группировки 8-й армии, а формируя внешний фронт окружения, вышли на подступы к главной базе снабжения этой армии — Питкяранте.

Тем временем советские войска готовились возобновить наступление на Карельском перешейке, где 7-ю и 13-ю армии 8 января 1940 г. объединили в Северо-Западный фронт. Предпринятые 7-й армией в первых числах февраля попытки улучшить свои позиции позволили вклиниться в оборону финнов только на участке 100-й стрелковой дивизии. Однако в ходе начавшегося 11 февраля 1940 г. в центре «Карперешейка», на фронте Муоланъярви — Кархула, генерального наступления Северо-Западного фронта 50-й стрелковый корпус 7-й армии при поддержке 20-й тяжелой танковой и 1-й легкотанковой бригад сумел-таки прорвать главную полосу «линии Маннергейма» в районе Сумма — Ляхде. Другие корпуса 7-й армии добились лишь вклинений в эту полосу, а ударная группировка 13-й армии, перед которой находилась еще только передовая полоса «линии Маннергейма», прорвала лишь эту передовую. Тем не менее прорыв 50-го корпуса вынудил финнов отойти 17—19 февраля с главной на вторую оборонительную полосу на всем фронте 7-й армии. После небольшой оперативной паузы 26—29 февраля 7-я прорвала и вторую полосу, а ударная группировка 13-й армии — и главную и вторую. И, наконец, в начале марта 7-я армия, преодолев и третью (тыловую) оборонительную полюсу «линии Маннергейма», а частью сил обойдя ее по льду выборгского залива, вышла к Выборгу и захватила плацдарм на западном берегу Выборгского залива. В то же время наступление 13-й армии с рубежа реки Вуокса на Кексгольм захлебнулось.

 К северу же от Ладожского озера перелома в ходе боевых действий советская сторона добиться так и не смогла. Предпринимавшиеся в феврале 1940 г. попытки южной группы 8-й армии (преобразованной 12 февраля в 15-ю армию) и сформированных в 9-й армии группы майора Кутузова и лыжной бригады» полковника В.Д. Долина деблокировать 18-ю, 54-ю и 168-ю дивизии и 34-ю легкотанковую бригаду провалились, и в течение февраля 18-я дивизия и 34-я бригада были практически уничтожены. В начале марта финны так же планомерно стали уничтожать и 54-ю дивизию, которую спасло лишь наступление Ребольской оперативной группы 9-й армии (оттянувшей на себя часть финских сил) да заключение 13 марта мирного договора... Только перед самым прекращением боевых действий, в начале марта, удалось и несколько облегчить положение 168-й дивизии, очистить от финнов несколько островов на Ладожском озере и обезопасив тем проходившие по льду коммуникации прижатой к озеру 168-й.

В том же начале марта 1940 г. войска 8-й и 15-й армий перешли в наступление в направлениях на Лоймола и Сортавала, однако сумели лишь оттеснить противника на несколько километров. И только 52-я стрелковая дивизия 14-й армии, возобновившая в те дни наступление на Рованиеми и практически не встречавшая сопротивления противника, продвинулась к 7 марта в глубь Финляндии на 150 км и овладела Наутси.

Потеря укреплений на Карельском перешейке и общее истощение людских и материальных ресурсов маленькой Финляндии вынудили финнов согласиться на советские условия мира, и 13 марта 1940 г. боевые действия закончились.

Уровень выучки советских командиров, штабов и войск, участвовавших в финской кампании, достаточно подробно освещают опубликованные документы Наркомата обороны, Ставки Главного Военного совета и фронтового и армейского командования², материалы совещания комначсостава Красной Армии при ЦК ВКП(б) 14—17 апреля 1940 г., доклад штаба 8-й армии начальнику Генерального штаба о выводах из опыта боев, доклады начальника артиллерии Красной Армии командарма 2-го ранга Н.Н. Воронова (от 1 апреля 1940 г.) и наркома обороны К.Е. Ворошилова (не датированный) об итогах финской кампании, а также подведший эти же итоги приказ нового наркома обороны Маршала Советского Союза С.К. Тимошенко № 120 от 16 мая 1940 г. Материал для анализа дают также факты, выявленные П.А. Аптекарем (большая часть которых была введена в научный оборот Б.В. Соколовым)³.

1. КОМАНДИРЫ И ШТАБЫ

А. Общевойсковые, пехотные и танковые

Оперативно-тактическое мышление. Нельзя не отметить, что высшее советское командование вполне прониклось отвечающим характеру современной войны «маневренным мышлением». И нарком К.Е. Ворошилов, и начальник Генерального штаба Красной Армии командарм 1-го ранга Б.М. Шапошников, и непосредственно руководивший в первые дни военными действиями против Финляндии командующий войсками Ленинградского военного округа (ЛВО) командарм 2-го ранга К.А. Мерецков с самого начала требовали не оттеснять противника малоэффективными лобовыми ударами, а обходить его (прибегая для этого к маневру силами), вклиниваться в промежутки между его группировками и выходить ему в тыл — отнюдь не задерживаясь при этом из-за отдельных очагов сопротивления, которые достаточно лишь блокировать частью сил⁴. Действовать во фланг и тыл, окружать и уничтожать («а не выдавливать и отгонять») противника требовали и последовательно командовавшие 9-й армией комкоры М.П. Духанов и В.И. Чуйков; идею окружения противостоящей группировки противника заложил в Свой план февральского наступления и командующий 13-й армией командарм 2-го ранга В.Д. Грендаль⁵. '

Обходные маневры уже в декабре 1939-го пыталась осуществлять и часть командиров соединений и частей: в 7-й армии — командиры 168-го и 245-го стрелковых полков (из состава соответственно 24-й и 123-й стрелковых дивизий); в 8-й — комдив-56 (или командир его 37-го стрелкового полка), комдив-139, комдив-155, командиры 118-го и 337-го горнострелковых полков 54-й дивизии; в 9-й — комдив-44. Если верить заявлению комдива-122 на апрельском совещании при ЦК ВКП(б), «как правило», «в лоб никогда не била» И 122-я дивизия 9-й армии;⁶ развивать действия на флангах финнов требовал и командир 47-го стрелкового корпуса той же армии комдив И.Ф. Дашичев...

В то же время приказ командующего Северо-Западным йфонтом командарма 1-го ранга С.К. Тимошенко об итогах первых дней февральского наступления на Карельском перешейке отметил полное отсутствие обходных и фланговых  маневров. Правда, в феврале у командиров дивизий и полков зачастую «не было никакой возможности для маневров из-за глубокого снега [снежный покров вне дорог был уже значительно толще, чем в декабре. — А.С.], болот и обширных минных полей»⁷. Но часть командиров соединений «маневренным мышлением» действительно не отличалась. Так, только в лоб атаковала в декабре 1939-го 163-я стрелковая дивизия 9-й армии, хотя глубина снежного покрова отнюдь не препятствовала потом ее частям отходить колоннами по льду озера Кьянтаярви... Командир 1-го стрелкового корпуса 8-й армии 9 декабря прямо приказал своей 139-й дивизии атаковать финские позиции под Толваярви с фронта, а не развивать успех отряда, уже обошедшего эти позиции с фланга...

И, наконец, не подлежит никакому сомнению отсутствие «маневренного мышления» у основной массы младшего и среднего и значительной части старшего комсостава. Прямых свидетельств тому в нашем распоряжении немного; так, известно, что штабы батальонов и полков 155-й стрелковой дивизии в декабре 1939-го «под разными предлогами уклонялись от применения фланговых и обходных маневров»⁸ (хотя действия обходных отрядов, созданных в 436-м и 659-м стрелковых полках по распоряжению комдива-155, показали, что такие маневры в тех условиях были вполне осуществимы), что исключительно лобовыми ударами пытались тогда же решить поставленную задачу командир 3-го батальона 305-го стрелкового полка 44-й стрелковой дивизии и сам комполка-305, что средние командиры 17-го отдельного лыжного батальона 9-й армии в январе 1940-го, «узнав смутно, где противник, лезли ему в лоб»⁹. Но известно и то, что младший, средний и часть старшего комсостава Красной Армии, участвовавшего в финской кампании, отличалась безынициативностью и неумением принять решение в боевой обстановке — качествами, никак не сочетающимися с «маневренным мышлением»! «Большинство краскомов — на один шаблон, — отмечал беседовавший с попавшими в финский плен советскими командирами белоэмигрант, офицер русской армии А. Маевский. — [...] Какие-то автоматы, а не люди, с вечной боязнью всякой ответственности, с ограниченным казенными рамками мышлением, с каким- то дико-схоластическим пониманием своей службы»¹⁰. Можно указать, что здесь произошел своего рода естественный отбор что больше всего шансов угодить в плен и должно было быть у тех, кто не умел думать и принимать адекватные обстановке решения. Однако аналитические материалы советского происхождения подтверждают, что это была именно общая для Красной Армии картина. Так, безынициативность младших и средних командиров констатировал  начальник штаба 1-го стрелкового корпуса (того самого, к которому принадлежали боявшиеся обходов батальонные штабисты 155-й дивизии) майор С.П. Иванов. «Большие трудности в бою встречаются у командиров из-за плохого знания ими наших военных законов-уставов и плохого знания военной истории», — писал об участвовавшем в финской войне среднем и старшем комсоставе пехоты и артиллерии начальник артиллерии Красной Армии Н.Н. Воронов¹¹. Поскольку знание уставов и военной истории как раз дает командиру базу для принятия отвечающих обстановкe решений, перед нами фактически указание на неумение принимать адекватные решения. На то, что этим пороком отличался и младший комсостав пехоты, Воронов указал еще определеннее: «Редко можно услышать команды и приказания младшего командира в бою. Младший командир, попав в такую тяжелую зимнюю обстановку, быстро тушуется и теряется среди своих подчиненных [...]¹². О том, что Младшему командиру пехоты нельзя ставить задачи, требующие умения принимать решения и проявлять инициативу, говорил уже на апрельском совещании при ЦК ВКП(б) и командующий 14-й армией комкор В.А. Фролов...

А финнам бросилось в глаза, что в начале войны неумение принять соответствующее обстановке решение демонстрировал и высший комсостав Красной Армии, упорно державшийся первоначального решения и продолжавший бросать свои соединения раз за разом в проваливавшиеся атаки у Суммы и на Тайпален-йоки.

В 8-й армии «оборонительный бой страдал плохой организацией системы огня»;¹³ иными словами, комсостав демонстрировал непонимание характера современной обороны, того, что ее сила заключается в ее огне.  Нельзя не отметить и случаи откровенной тактической неграмотности старшего и высшего комсостава. Так, в попавших в окружение 18-й стрелковой дивизии и 34-й легкотанковой бригаде командиры и штабы неграмотно организовывали оборону — их войска окапывались там, где их застало окружение, не стараясь занять более выгодные позиции (и, в частности, занять или удержать командные высоты). Штабы 8-й и 9-й армии, планируя осенью 1939-го свои наступательные операции в Финляндии, задали войскам абсолютно нереальные темпы продвижения. «В среднем, —отмечал, ознакомившись с оперативным планом 9-й армии, майор С.Г. Чернов из оперативного отделения штаба ЛВО, — темп операции запланирован 22 км в сутки, в то время, когда свои войска к Границе шли 12—16 км в сутки с большой растяжкой частей и отставанием техники (артиллерии главным образом). Как же можно планировать такие темпы на территории противника?! [...] При планировании, видимо, противник в расчет вообще не принимался и бездорожье также не учитывалось [...]»¹⁴. Более чем вдвое превышали те, что были достигнуты в действительности, и темпы, запланированные штабистами 8-й армии. А 9-й танковый батальон 13-й легкотанковой бригады и 217-й отдельный танковый батальон командование бросило в атаку прямо на... каменные надолбы, в которых не были проделаны проходы...

Что же ухудшилось здесь по сравнению с «предрепрессионным» временем?

Что до «маневренного мышления», то рискнем утверждать, что более ясных и правильных директив, чем высшее командование Красной Армии времен финской кампании (К.Е. Ворошилов, Б.М. Шапошников и К.А. Мерецков), здесь не смог бы дать никто, а значит, и пресловутые М.Н. Тухачевский, И.Э. Якир, И.П. Уборевич и иже с ними...

На уровне командиров соединений «маневренное мышление» к концу 1939-го было распространено не только не хуже, чем до репрессий, но едва ли не лучше! Вспомним, как в «предрепрессионном» марте 1935-го из шести проверенных командиров соединений БВО — округа, где, по К.Е. Ворошилову, служили «наиболее квалифицированные, более подготовленные» командиры РККА! — «значительную еше склонность» «к фронтальному маневру и недостаточную оригинальность и смелость в тактическом маневре» продемонстрировали пять¹⁵. Вспомним, как в октябре 1936-го, на Долоцких учениях в том же БВО обходной маневр долго не решался применить не просто командир механизированной бригады передового округа, а известный теоретик боевого применения танковых (т.е. подвижных!) войск — комбриг-16 С.Н. Амосов. А в декабре 1939-го в 8-й и 9-й армиях к обходным маневрам прибегла, как мы видели, уже, как минимум половина из десяти командиров дивизий (решения которых из этих десяти опубликованные источники и литература не освещают). К обходу и окружению противника стремился (и принимая решение на наступательный бой 28 декабря 1939 г. в районе Суомуссалми и заставляя перед тем командира своего 305-го полка не бить противника в лоб, а обойти его с фланга) даже комдив-44 комбриг А.И. Виноградов, которого принято считать типичным представителем командиров, выдвинувшихся в результате репрессий — «не вполне соответствовавших занимаемым постам и не имевших необходимых знаний и опыта»...¹⁶  В среде командиров частей «маневренное мышление» в финскую войну также было укоренено явно не хуже, чем до репрессий. Одни командиры и начальники штабов полков в декабре 1939-го стремились обойти противника, другие не желали этого делать, но ту же картину являет нам и «дорепрессионный» 1935-й, когда, например, командиры 79-го и 80-го стрелковых полков 27-й стрелковой дивизии БВО и их Коллеги из ОКДВА делали ставку (правда, зачастую без учета обстановки и местности) на «смелый маневр, обход и окружение пр[отивни]ка», а командиры полков ЛВО «маневренным» мышлением не овладели. («Возможности, которые имеются в войсковых частях в смысле подвижности, гибкости, маневренности и т.д., — признавал 8 декабря 1935 г. На Военном совете при наркоме обороны (далее — Военный совет) комвойсками ЛВО Б.М. Шапошников, — сплошь и рядом не используются комсоставом [...]¹⁷.) В ЛВО по сравнению с 35-м ситуация даже улучшилась: в тех дивизиях 8-й И 9-й армий, которые входили в 1935—1939 гг. в состав этого укрута — 18-й, 54-й (до 1 июля 1936 г. — Мурманская стрелковая) и 56-й — в декабре 39-го как минимум трое из десяти командиров стрелковых полков (сведений о решениях остальных найти не удалось) стремились уже решить задачу при помощи обхода противника, маневром...

Что же до среднего и значительной части старшего комсостава (т.е. командиров взводов, рот, батальонов и штабистов батальонного и полкового звена), то «маневренным» мышлением и необходимой для его развития инициативностью они не отличались как в финскую войну, так и в «предрепрессионный» период. Ни в Украинском (УВО), ни в Мосфвском (МВО), ни в Ленинградском округах, констатировал 9 декабря 1935 г. на Военном совете заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза М.Н. Тухачевский, «инициативности, самостоятельности, вклинивания во фланг и тыл противнику» у командиров батальонов, рот и взводов «нет в той мере, как это нужно. [...] Отрывов просто боятся [а ведь, не оторвавшись от соседних подразделений, обойти и окружить противника невозможно. —А. С.]». «Войска, — вторил ему выступивший вслед за ним командующий ОКДВА Маршал Советского Союза В.К. Блюхер, — не проявляют нужной инициативности, быстроты действия со стороны командиров батальонов, командиров рот и командиров взводов»¹⁸. «Стремления охватить, обойти, окружить противника» явно не проявлял тогда и средний, и часть старшего комсостава БВО: у командиров подразделений, проверенных 17 марта.1935 г. на тактическом учении в 27-й стрелковой дивизии, это стремление отсутствовало; в проверенной в сентябре 43-й стрелковой «инициатива, решительность, расчетливая дерзость» у командиров взводов и рот тоже проявлялась «недостаточно»...¹⁹

Из директивы М.Н. Тухачевского от 29 июня 1936 г. явствует, что средний комсостав советской пехоты отличался безынициативностью и в 36-м. Судя по ОКДВА (в которую направляли отнюдь не худшие командные кадры), ничуть не инициативнее, чем в финскую, были в том году в РККА и старшие командиры, командовавшие стрелковыми батальонами. Ведь в ОКДВА отсутствие инициативы отмечалось в том году буквально у всех проверяемых на тактических учениях комбатов. Нежелание своих командиров подразделений и батальонных и полковых штабов бить противника по частям (т.е. нежелание проявлять инициативу) признали тогда даже составители отчета этой армии об итогах боевой подготовки в 1935/36 учебном году (от 30 сентября 1936 г.; в  дальнейшем подобные документы будут именоваться годовыми «отчетами)... Явно та же картина была в РККА и в первой, «дорепрессионной» половине 37-го. Не случайно отсутствие  средних командиров и комбатов «стремления найти фланг противника, атаковать во фланг и уничтожить противника, закрыв ему отход» было выявлено тогда в обеих стрелковых дивизиях КВО (24-й и 96-й), действия комсостава которых на тактических учениях освещены сохранившимися источниками²⁰. Не случайно же об отсутствии у среднего и старшего комсостава инициативы говорят и документы целого ряда тогдашних соединений такого крупнейшего военного округа, как ОКДВА...

Ничуть не инициативнее, не сообразительнее, чем в финскую, был в «предрепрессионные» времена и младший комсостав пехоты. Младший командир, констатировал в  своем докладе от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке ; РККА» М.Н. Тухачевский, «слабо руководит в бою своей частью, не решается проявить инициативу, [...] не вклиняется в образовавшуюся в боевом порядке пр[отивни]ка брешь и т.п.»²¹. В проверенном 9 июля 1936 г. комиссией Управления боевой подготовки РККА (УБП РККА) взводе 5-го стрелкового полка «ударной» (!) 2-й стрелковой дивизии передового (!) БВО командиры отделений не проявляли инициативы даже в открытии огня, а отделенные, проверенные тогда же 243-м стрелковом полку соседней 81-й стрелковой дивизии, «мало реагировали» «на внезапные контратаки мелких подразделений противника»²², т.е. как раз на то, что было характерно для финской кампании! «Тактическая подготовка младшего командира», указывалось в директивном письме начальника Генерального штаба РККА Маршала Советского Союза А. И. Егорова от 27 июня 1937 г., «страдает теми же недочетами, что и подготовка среднего и старшего командира»...²³

Конечно, встречались среди «предрепрессионных» командиров подразделений и исключения (для трех самых крупных военных округов нам, правда, известно только одно: по наблюдениям начальника УБП РККА командарма 2-го ранга А.И. Седякина, в 24-й стрелковой дивизии КВО августе 1936 г. средние и младшие командиры были «тактически активны, инициативны и действовали грамотно, сознательно, оригинально»²⁴). Но исключения встречались и в финскую войну: так, 2 декабря 1939 г. обходной маневр (причем через болото) выполнил 3-й батальон 68-го стрелкового полка 70-й стрелковой дивизии 7-й армии под Мустамяки, а 19 декабря — батальон 596-го стрелкового полка 122-й стрелковой дивизии 9-й армии под Йоутисъярви...

Общим неумением принимать соответствующие обстановке решения и старший, и средний, и младший комсостав советской пехоты также отличался и до чистки РККА. Так, в 1936-м это неумение было повсеместным даже в передовом БВО: в четырех из пяти (2-й, 37-й, 43-й, 48-й и 81-й) освещаемых с этой стороны источниками стрелковых дивизий были налицо и организация атак «по шаблону, без учета обстановки и местности», и «неуверенность в ситуации, требующей проявления хитрости, находчивости и инициативы», и «недостаточно быстрое реагирование на действия противника»...²⁵ В 5-й стрелковой дивизии БВО указанное неумение доходило до посылки роты в штыковую атаку на... бетонный дот, а в 1-й особой и 66-й стрелковых дивизиях ОКДВА — до отсутствия реакции на попадание подразделения под кинжальный или еще более губительный фланговый пулеметный огонь. Еще и в первой половине 1937-го неумение быстро разобраться в обстановке и принять адекватное решение было «общим слабым местом» среднего и старшего комсостава (а значит, и «страдавшего теми же недочетами» младшего) и (согласно годовому отчету округа от 15 октября 1937 г.) в БВО²⁶, и (судя по документам ее частей и соединений) в ОКДВА, и в МВО, где в первой же дивизии, проверенной тогда на этот счет УБП РККА (6-й стрелковой) даже «указания целей» для поражения огнем командиры подразделений ждали «от старшего начальника»...²⁷

К сожалению, мы не можем сказать, проявлял ли умение действовать в соответствии со сложившейся обстановкой высший комсостав «предрепрессионной» РККА. Ведь на маневрах тех лет, где все действия были, как правило, расписаны заранее, ему не приходилось сталкиваться с таким крушением своих первоначальных планов, как под Суммой и на Тайпален-йоки в декабре 1939-го. С другой стороны, это обстоятельство не позволяло ему тренироваться в поиске быстрого выхода из вновь сложившейся ситуации, что отнюдь не свидетельствует в пользу предположения о большей гибкости, его оперативно-тактического мышления. Характерен случай, имевший место на знаменитых Белорусских маневрах 1936 г. Командир оборонявшейся 37-й стрелковой дивизии «красных» комдив И.С. Конев неожиданно получил козырь, о котором на войне можно только мечтать: его войска захватили приказ, из которого стало ясно направление удара «синих». Перехват такого приказа настоящим противником, подчеркнул тогда начальник УБП РККА командарм 2-го ранга А.И. Седякин, наверняка привел бы к неудаче наступления «синих» — «особенно против современной германской дивизии»²⁸. Но Конев никак на изменившуюся обстановку не отреагировал — не стал ни концентрировать на угрожаемом участке противотанковую артиллерию, ни проводить контрартподготовку... Зачем? Исход столкновения «сценарием» маневров определен заранее!

Что же касается плохой организации системы огня в обороне (т.е. непонимания характера современной обороны), то известно, что комсостав 27-й стрелковой дивизии БВО отличался этим и весной 1935-го, комсостав 77-го стрелкового полка 26-й стрелковой дивизии ОКДВА — и в марте 1936-го, а комсостав 6-й стрелковой дивизии МВО — л перед самым началом массовых репрессий: «не изучив» даже «принципов» (!) оборонительного боя, он на учебном сборе дивизии 6—20 июня 1937 г. не стремился даже — в точности, как его коллеги из 18-й стрелковой дивизии и 34-й легкотанковой бригады в январе 1940-го! — привести «занимаемый район обороны» «в оборонительное состояние»...²⁹

Случаи, когда танки бросали в атаку на неразрушенные : надолбы, в документах «предрепрессионных» лет не описаны, но посылка пехоты 5-й и 43-й стрелковых дивизий в атаку на неподавленные бетонные доты на Полоцких учениях 4 октября 1936 г. (см. об этом в предыдущей главе) стоит идиотизма тех, кто три года спустя отдавал приказ 9-му и 217-му танковым батальонам. Стоит его и решение бросить сабельные эскадроны в лобовую атаку на... танки, которое на военной игре, прошедшей в 20-х числах марта 1935 г. под руководством начальника 2-го отдела Штаба РККА А. И. Седякина в Бобруйске, принял командир 4-й кавалерийской дивизии БВО Г.К. Жуков...

Ну, а нежелание учитывать в оперативных танах условия местности и силу сопротивления противника в «предрепрес- сионных» советских штабах было таким же обычным делом, что и в штабах 1939 г. Согласно докладу начальника 2-го отдела Генштаба РККАА.И. Седякинаот 1 декабря 1935 г. «Об итогах бодвой подготовки РККА за 1935 учебный год и о задачах на HJ36 г.» и директивному письму К.Е. Ворошилова от 28 декабря 1935 г., «с отступлениями от вероятных условий войны», лишь «поверхностно затрагивая» вопросы инженерного обеспечения боевых действий и подготовки путей сообщения и не усвоив толком необходимость «правильного учета местности и действий противника», операции в Красной Армии планировали и тогда³⁰. «Случаи неумения» ставить войскам задачи, «сообразуясь с местностью, метеорологическими условиями, пространством и временем», констатировала и директива наркома обороны № 22500сс от 10 ноября 1936 г. «Об итогах оперативной подготовки за 1936 год и о задачах на 1937 год». И «встречались» эти случаи явно часто: ведь даже беззастенчиво замазывавший свои недостатки годовой отчет КВО от 4 октября 1936 г. и тот признал, что «достаточное умение» учитывать при разработке плана операции пространственный и временной факторы у «некоторых» высших командиров отсутствовало тогда даже и в этом передовом округе...³¹

Взаимодействие. «Общевойсковые командиры, — констатировалось в подводившем итоги первого периода войны приказе командующего Северо-Западным фронтом командарма 1-го ранга С.К. Тимошенко № 0028 от 26 января 1940 г., — не умеют правильно организовать взаимодействие пехоты, инженерных войск, артиллерии и танков»³². О том, что стояло за этой общей формулировкой, отчасти можно судить по потрясающему признанию, которое сделал на апрельском совещании при ЦК ВКП(б) бывший командующий 13-й армией командарм 2-го ранга В.Д. Грендаль. ВТай- паленском секторе, заметил он, только в ходе позиционной войны (начавшейся там в конце декабря 1939 г.) «пришли к выводу, что бросать танки на неподавленную систему ПТО [противотанковой обороны. — А.С.] нельзя, так как танки несли большие потери, так же как нельзя бросать пехоту на неподавленную систему стрелково-пулеметного огня»³³. Иными словами, организация взаимодействия родов войск до этого «открытия Америки» была такой, что цели своей не достигала (а может быть, и вовсе игнорировалась).

К началу прорыва «линии Маннергейма» ситуация улучшилась лишь незначительно. «Если в звене корпус — дивизия, — констатировалось в приказе командующего Северо-Западным фронтом № 04606 от 9 февраля 1940 г., — вопросы взаимодействия при атаке артиллерии, пехоты, авиации и танков разрешаются в основном правильно, то в звене полк — батальон — рота этого взаимодействия осуществлять еще не умеют»³⁴. Так же обстояли дела и в 8-й армии (командиры стрелковых батальонов, отмечал на апрельском совещании командир 473-го гаубичного артполка этой армии майор Н.В. Мухин, «правильно поставить задачи артиллерии не могли»³⁵). А ведь практическая работа по организации взаимодействия родов войск в бою осуществлялась тогда именно на батальонном и ротном уровнях! (Выступая на апрельском совещании, командующий 8-й армией командарм 2-го ранга Г.М. Штерн указал, что «основная работа по организации взаимодействия прежде всего с артиллерией, а в ряде случаев и с танками, заканчивается» теперь «не в батальоне и дивизионе, а в стрелковой роте и батарее»; то же явствовало и из выступлений высших командиров 7-й армии — начальника артиллерии этой последней комкора М.А. Парсегова, командира 50-го стрелкового корпуса комкора Ф.Д. Гореленко, начарта 19-го стрелкового корпуса комбрига С.И. Оборина и командиров 70-й и 123-й стрелковых дивизий комдива М.П. Кирпоноса и комбрига Ф.Ф. Алабушева³⁶.)

Хуже того, и комбаты и комроты на протяжении всей финской кампании вообще не желали организовывать взаимодействие пехоты и артиллерии — не организовывали поддержку своих подразделений огнем 45-мм батальонных и Противотанковых и 76-мм полковых пушек. Здесь не помогало ничего — ни приказ наркома обороны командующим войсками ЛВО и 7-й, 8-й, 9-й и 14-й армиями № 0315/оп от 7 декабря 1939 г. о запрещении действий рот и батальонов без сопровождения 45-мм и 76-мм орудиями, ни содержавшие то же требование оперативные директивы Ставки главного командования командармам-8 и -9 от 10 декабря, ни директива Ставки всем четырем командармам № 0418 от 12 декабря, ни директива Ставки командарму-8 № 01199 от 18 января 1940-го... В 8-й армии без поддержки батальонных и полковых пушек пехота атаковала и в январе; в 7-й и 13-й армиях сопровождение пехоты этими орудиями (а также отдельными 76-мм пушками дивизионной артиллерии) «почти отсутствовало» и в начале февраля³⁷, да и позднее тоже. «Всеобщая жалоба на командиров рот и батальонов за то, что они не ставят четких боевых задач приданной им батальонной и полковой артиллерии», — подытоживал по окончании войны начальник артиллерии Красной Армии Н.Н. Воронов³⁸. «Вот, например, — живописал он на апрельском совещании при ЦК ВКП(б), — [...] командир орудия тов. Егоров, который из 45-мм пушки бил на высоте 65,5 [на участке 123-й стрелковой дивизии 7-й армии. — А.С.] по щелям бронебетонного ДОТа с дистанции 70 м, он мне рассказал, что на протяжении трех месяцев ни один пехотный командир ему задачу не поставил. Когда он приходил к командиру роты и сам спрашивал задачу, то ему отвечали: «Ты мне надоел, открывай огонь по лесу»...³⁹ Так же обращались и с оснащенной теми же «сорокапятками» противотанковой артиллерией. «Командир батареи должен требовать, чтобы ему поставили задачу, — возмущался выступавший перед Вороновым начарт 19-го стрелкового корпуса С.И. Оборин. — Ведь до чего у нас доходит дело: противотанковая артиллерия — это неотъемлемое оружие боя, а в результате приходилось принимать самые жесткие меры для того, чтобы ее использовали»⁴⁰.

Впрочем, то элементарное для 30-х гг. XX в. положение, что «основа всех вопросов — это взаимодействие всех родов войск в бою», положение, которое (как напомнил на апрельском совещании командарм 2-го ранга В.Н. Курдюмов), к 1940 г. было «хорошо изложено в наших уставах и проверено на боевом опыте последних войн»⁴¹, — это положение в финскую войну игнорировали зачастую и командиры более высокого, чем ротный и батальонный, уровня! Ведь упомянутая выше директива Ставки № 0418 от 12 декабря 1939 г., потребовавшая «обратить особое внимание на то, чтобы продвижение нашей пехоты осуществлялось обязательно под прикрытием артиллерийского огня», отделяла эту проблему от проблемы использования батальонной и полковой артиллерии и подчеркивала необходимость поддержки пехоты также и дивизионной, а «где возможно» — и 152-мм корпусной артиллерией⁴². Значит, без артиллерийской поддержки пехоту тогда бросали в бой и командиры дивизий и корпусов.

Такой вывод подтверждается и практикой использования в 8-й и 9-й армиях в январе—феврале 1940-го отдельных лыжных батальонов. Этим не имевшим никакой артиллерии формированиям ставили те же задачи, что и «нормальным пехотным частям», и бросали их в бой ни противника, имеющего кое-какие укрепления и снабжен и » по меньшей мере мелкокалиберной артиллерией»⁴. Иными словами, пехоту снова посылали в бой без поддержки артиллерии — и делали это командиры от дивизии и выше: ведь «лыжбаты» находились именно в их распоряжении. Известно, что использовать лыжников подобным образом считал возможным и Военный совет 9-й армии (т.е., в частности, командарм-9 комкор В.И. Чуйков и начальник штаба армии комдив Д.Н. Никишев), проектировавший даже формирование целых лыжных бригад без единой пушки.

Явно к высшему комсоставу принадлежали и те, как выразился на апрельском совещании И.В. Сталин, «философы, которые говорили, что всю артиллерию надо оставить в тылу, посадить дивизию на лыжи и в качестве стрелков пустить». «Вы понимаете? Финны укреплены, у них станковые пулеметы, у них 37-мм орудия, есть 3-дюймовые, — возмущался вынужденный разъяснять азбучные истины вождь. — [...] Пока не подвезли артиллерию — обороняйся. Нечего соваться без артиллерии, подвези, потом суйся»⁴⁴. Во всяком случае, командующий 15-й армией командарм 2- го ранга М.П. Ковалев и возглавлявший левофланговую группу этой армии комбриг К.А. Коротеев от таких «философов» отличались немногим. Первый из них, организуя предпринимавшиеся 10—24 февраля 1940 г. наступления на острова Максиман-саари и Петя-саари, что на Ладожском озере, не ввел в дело значительную часть артиллерии и оставил пехоту без поддержки даже и 76-мм полковых пушек, считая, что «в условиях финского театра» с его лесами и глубоким снегом непосредственно сопровождающая пехоту полковая артиллерия «вряд ли применима»⁴⁵. (А ведь к тому времени было уже совершенно ясно, что «полковая пушка оказалась вполне пригодной для условий финского театра». «Полковая артиллерия подвижна, и она себя оправдала», — уверенно заявил на апрельском совещании командир 122-й стрелковой дивизии 9-й армии полковник П.С. Шевченко. «Полковая артиллерия является ценной, и она себя целиком оправдала», — вторил ему командир 100-й стрелковой дивизии 7-й армии комбриг А.Н. Ермаков⁴⁶.) 25-ю мото- кавалерийскую дивизию, пытавшуюся 10 февраля 1940 г. деблокировать войска, окруженные под Леметти, не дожидаясь подхода своего артполка, идти в бой без артиллерии заставил, по-видимому, тоже Ковалев (тогда еще командовавший южной группой 8-й армии)... Коротеев же в ходе наступления 15 февраля на Максиман-саари и Петя-саари ответил попросившему поддержать его артиллерией командиру 204-й воздушно-десантной бригады дословно следующее: «Хватит сосать артиллерию, прокладывайте себе дорогу своим огнем» (и это при том, что в бригаде по штату имелось лишь 12 45-мм пушек и 18 50-мм минометов!)⁴⁷.

«[...] За все время непрерывных наступательных боев, которые вела наша дивизия и наш батальон, не было ни одной артподготовки перед наступлением», — вспоминал служивший батальонным связистом в 278-м стрелковом полку 17-й стрелковой дивизии 13-й армии А.И. Деревенец⁴⁸. Вина за это лежала на командирах не ниже полкового...

В начале войны не считали также нужным организовывать взаимодействие родов войск при захвате дотов. «Были попытки», отмечал на апрельском совещании начальник инженеров Северо-Западного фронта комбриг А.Ф. Хренов, «железобетонные укрепления захватить или силами только пехоты, или силами саперов, или танками [...]»⁴⁹. Но ведь решение на захват хотя бы одного дота принималось на более высоком, чем командир роты или батальона, уровне...

От прямого нежелания организовывать взаимодействие родов войск мало чем отличалось и широко распространенное в среде высшего комсостава нежелание дать подчиненным время на организацию этого взаимодействия. «Общевойсковые начальники, — говорил на апрельском совещании бывший командарм-13 В.Д. Грендаль, — часто торопят артиллерию в смысле сроков готовности. [...] От этого земля не провалится, если на один день отложим, и финны не убегут. А чем все это кончается, если не налажено взаимодействие частей, не закреплено как следует все, что нужно, нам известно»⁵⁰. По крайней мере, в 8-й армии в начале войны такому же давлению сверху подвергались и общевойсковые, пехотные и танковые командиры. «Учитывая краткость светлого времени дня в Финляндии в декабре, — отмечалось в докладе штарма-8 начальнику Генштаба о  выводах из опыта боевых действий (в дальнейшем — отчет 8-й армии), — надо признать, что времени на организацию взаимодействия пехоты с артиллерией по-настоящему всегда не хватало, так как для этого требовалось бы весь день заниматься организацией взаимодействия, а наступать уже на следующий день. Но это было невозможно, так как высшие инстанции (армия, корпус) беспрерывно упрекали в медленном продвижении и требовали ускорения темпов. [...] Требование быстроты темпов продвижения фактически исключало артподготовку. [...] Требования быстроты продвижения и беспрерывные упреки в медленных темпах мешали и налаживанию взаимодействия пехоты с танками», а также танков с артиллерией и саперами...⁵¹

При подготовке наступления в условиях позиционной обороны, как было перед прорывом «линии Маннергейма», мартовским наступлением на острова Максиман-саари и Петя-саари и мартовским же наступлением под Лоймолой, организацию взаимодействия родов войск к концу войны все же удалось довести до уровня, обеспечивавшего достижение целей наступления или хотя бы некоторое продвижение вперед. Но в ходе маневренных боевых действий (когда на отработку взаимодействия уже не было нескольких недель и даже дней) этот уровень по-прежнему был невысоким. Ведь, как можно понять из процитированного выше выступления Н.Н. Воронова, жалобы на нежелание командиров стрелковых рот и батальонов организовать как следует взаимодействие с полковой артиллерией имели место на протяжении всей войны. Из подведшего итоги финской кампании приказа наркома обороны С.К. Тимошенко № 120 от 16 мая 1940 г. явствует, что перемен к лучшему не произошло здесь и в полковом звене, а на уровне соединений навыки, приобретенные к началу прорыва «линии Маннергейма», закрепить не удалось. «Старший и высший комсостав, — гласила содержавшаяся в приказе итоговая оценка, — слабо организовал взаимодействие, [...] неумело ставил задачи артиллерии, танкам и особенно авиации»⁵². Такой же вывод еще на апрельском совещании при ЦК ВКП(б) сделал и командующий 15-й армией командарм 2-го ранга В.Н. Курдюмов: «[...] У штабов нет навыков и умения организовать взаимодействие родов войск на поле боя»...⁵³ (Не исключено, что на эти итоговые оценки повлияли действия войск, прибывших на фронт уже после прорыва «линии Маннергейма» — не прошедших школу подготовки к ее прорыву. Так, в 7-й армии без должной поддержки со стороны артиллерии и танков еще 22—23 февраля 1940 г. действовала 95-я стрелковая дивизия, а в 91-й стрелковой взаимодействия пехоты, артиллерии, танков и саперов не было еще и за два дня до окончания войны, 11 марта.)

Однако на уровне соединений взаимодействие родов войск в Красной Армии «слабо организовывалось» и в 35-м. Напомним вывод начальника Генштаба РККА А.И. Егорова, доложенный им на заседании Военного совета 8 декабря 1935 г.: «практического умения организовать во времени и пространстве необходимое взаимодействие стрелковых, механизированных и авиационных соединений при решении поставленных задач» еще только предстоит добиться⁵⁴. В штабах входивших в состав передового (!) КВО 6-го стрелкового корпуса и 51-й стрелковой дивизии в июне 1935 г. не умели наладить даже взаимодействие пехоты с артиллерией (то, что надо было уметь еще в Первую мировую!), а штаб 17-го стрелкового корпуса на сентябрьских Киевских маневрах не смог добиться взаимодействия с «танковой группой дальнего действия» даже после чуть ли не месячной подготовки... Штаб 27-й стрелковой дивизии передового же БВО весной, а штабы соединений Приморской группы ОКДВА еще и осенью 1935-го после завязки боя взаимодействие между пехотой, танками и артиллерией переставали организовывать вообще...

Явно не лучше, чем в декабре 1939-го, обстояли здесь дела и в 1936-м. Все штабы соединений трех самых крупных военных округов, о которых сохранилась информация на этот счет (штабы 15-го стрелкового корпуса КВО и 34-й, 35-й и 69-й стрелковых дивизий ОКДВА), взаимодействие родов войск организовывали тогда слабо. В третьем таком округе — БВО — командир 27-й стрелковой дивизии комбриг П.М. Филатов 3 октября 1936 г. на больших тактических учениях под Полоцком нанес контрудар силами одних лишь стрелковых батальонов, послав их в бой без поддержки отдельного танкового батальона дивизии и «почти без артподдержки»⁵⁵.

Явно не лучшей, чем в декабре 1939-го, была здесь ситуация и перед самым началом массовых репрессий. Свидетельства приказа комвойсками КВО № 0100 от 22 июня 1937 г. («командный состав [...] не умеет конкретно организовать взаимодействие различных родов войск в условиях сложной боевой обстановки», «штабы всех родов войск» «слабо подготовлены для выполнения задач по [...] организации взаимодействия родов войск»⁵⁶), а также годового отчета БВО от 15 октября 1937 г. (характеризующего, как мы показали в главе 1, и «дорепрессионную» ситуацию) и доклада штаба ОКДВА об итогах боевой подготовки в декабре 1936 — апреле 1937 гг. (от 18 мая 1937 г.; в дальнейшем — отчет штаба ОКДВА от 18мая 1937г.), согласно которым их комсостав не умел организовать взаимодействие родов войск в процессе боя — эти свидетельства следует распространять и на звено «дивизия — корпус». Во-первых, потому, что составители этих документов не оговорили обратное, а во-вторых, потому, что все освещаемые источниками штабы тогдашних стрелковых дивизий ОКДВА (штадивы-21, -35 и -105; по корпусам и по штабам соединений БВО информации не осталось) «плохо организовывали общевойсковой [т.е. основанный на взаимодействии различных родов войск. — А.С.] бой и плохо управляли приданными специальными подразделениями»...⁵⁷

Явно не лучше, чем их преемники в начале февраля 1940-го, организовывали взаимодействие родов войск и «предрепрессионные» командиры и штабы стрелковых полков. Ведь в трех крупнейших военных округах они не справлялись с этой задачей во всех освещаемых сохранившимися источниками случаях! В 79-м и 80-м стрелковых полках 27-й стрелковой дивизии БВО в марте, а в частях Приморской группы ОКДВА еще и осенью 1935 г. штабы совсем не организовывали взаимодействие родов войск в процессе боя; в 153-м стрелковом полку 51-й стрелковой дивизии КВО в июне 1935-го они не умели организовать взаимодействие с артиллерией; командир 118-го и начштаба 119-го стрелковых полк&в 40-й стрелковой дивизии ОКДВА в январе 1936 г. не сумели увязать действия пехоты и танков, даже решая тактическую летучку... Приведенные в предыдущем абзаце свидетельства неумения комсостава КВО, БВО и ОКДВА организовать взаимодействие родов войск даже и непосредственно перед началом чистки РККА должны (как не утверждающие обратное) относиться и к полковому звену. За это говорит и отраженный сохранившимися источниками факт неумелого использования штабами стрелковых полков 92-й и 105-й стрелковых дивизий ОКДВА приданных им на мартовских маневрах 1937 г. артиллерии и танков.

Командиры стрелковых батальонов и рот в феврале 1940-го взаимодействия родов войск «осуществлять еще не умели», но они не умели делать этого и в 1935-м. Пехотные комбаты, указывалось в письме М.Н. Тухачевского К.Е. Ворошилову от 1 декабря 1935 г., «все еще не овладели умением организовывать взаимодействие с артиллерией и танками на местности»⁵⁸ (напомним, что в те годы центр тяжести практической работы по организации взаимодействия родов войск находился именно в батальоне, что реальное взаимодействие можно наладить, только увязав все его вопросы на местности). Еще в сентябре 1935-го уточнить на местности вопросы взаимодействия с командирами артиллерийских дивизионов комбатам не всегда удавалось даже на показных Киевских маневрах и даже в «ударной» 44-й стрелковой дивизии...

Как явствует из доклада Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», в обстановке, приближенной к боевой (т.е. не репетируя своих действий заранее и действуя на незнакомой местности), взаимодействие родов войск командиры стрелковых батальонов плохо, «зачастую» просто неграмотно организовывали и в 36-м⁵⁹. Так было тогда даже в передовом КВО: безбожно «лакировавший» действительность годовой отчет этого округа от 4 октября 1936 г. и тот признал «недостаточно твердое еще усвоение» указаний Тухачевского по «вопросам организации и ведения боя батальоном» (в переводе на русский это означает, что со взаимодействием родов войск дела у комбатов И.Э. Якира обстояли совсем плохо: ведь в директиве М.Н. Тухачевского от 29 июня 1936 г. подчеркивалось, что именно «в батальонном звене согласовывается и организуется сложное взаимодействие различных родов войск...)⁶⁰. Так было и в передовом же БВО: в обеих его дивизиях, о которых сохранилась информация на этот счет (2-й и 37-й стрелковых), командиры и батальонов и рот в 1936-м слабо увязывали свои действия с артиллерией и танками (не умея, в частности, толком поставить им задачу). Так было и в уже начинавшей воевать ОКДВА: на 8 из 11 освещаемых источниками батальонных и отрядных учений 1936 г. организация взаимодействия родов войск оказалась плохой.

То же и перед самым началом чистки РККА. «Взаимодействие штабов стрелковых батальонов со штабами артдивизионов (поддерживающих) не отработано», — значилось в директивном письме А.И. Егорова от 27 июня 1937 г.⁶¹. Организация взаимодействия родов войск в звене «батальон — дивизион», констатировалось в отчете штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г., «остается неудовлетворительной»; из документации целого ряда тогдашних дальневосточных дивизий (21-й, 59-й, 66-й и 69-й) явствует, что немногим лучше обстояли дела и на ротном уровне⁶². Явно та же картина была тогда и в двух других крупнейших округах. Ведь приводившиеся выше оценки приказа комвойсками КВО № 0100 от 22 июня 1937 г. и годового отчета БВО от 15 октября 1937 г., констатирующие неумение комсостава организовать взаимодействие родов войск, должны (раз не утверждают обратное) относиться и к звену «рота — батальон»...

Прямое нежелание командиров стрелковых подразделений организовывать взаимодействие родов войск также встречалось и до чистки РККА. В одной из двух освещаемых с этой стороны источниками тогдашних дивизий БВО — 37-й Стрелковой на тактических учениях в октябре 1936 г. командиры и батальонов и рот — в точности, как и их коллеги в финскую войну! — забывали в процессе боя ставить задачи поддерживавшей их артиллерии (а в 110-м стрелковом полку не ставили и перед боем...). Комбаты 1-й Тихоокеанской стрелковой дивизии ОКДВА на опытном учении в июне 1936- го батальонную и приданную им полковую артиллерию использовали «совершенно недостаточно»; взаимодействие же с дивизионной один из них не стал организовывать вообще...⁶³ В ОКДВА, согласно отчету ее штаба от 18 мая 1937 г. командиры стрелковых батальонов (в отличие, правда, от командиров рот) не ставили в ходе боя задач артиллеристам еще и весной 1937-го. В 40-й стрелковой дивизии на мартовских маневрах приданную им дивизионную артиллерию комбаты вообще «считали за обузу»!⁶⁴

Прямое нежелание командиров соединений и частей организовывать взаимодействие родов войск также было распространено и в «предрепрессионной» РККА. Вновь напомним:

— о командире 17-й стрелковой дивизии МВО Г.И. Бондаре, бросившем в сентябре 1935 г. на учениях 3-го стрелкового корпуса под Гороховцом свои части в наступление без какой бы то ни было артподготовки;

— о «некоторых» (по выражению К.Е. Ворошилова) общевойсковых начальниках [общевойсковыми формированиями считались лишь дивизии и корпуса], «забывавших» ставить в процессе боя задачи артиллерии даже на долго репетировавшихся Киевских маневрах 1935 г.;⁶⁵

— и, наконец, о том, что, согласно докладу М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», командиры механизированных бригад и механизированных корпусов бросали тогда на учениях свои танки на противотанковую оборону без поддержки пехоты и (комкоры — «зачастую», а комбриги — постоянно!) артиллерии⁶⁶.

В декабре 1939-го командиры соединений (или частей) 13-й армии не понимали, что нельзя бросать пехоту «на неподавленную систему стрелково-пулеметного огня», но в БВО они не понимали этого и в октябре 1936-го, когда на больших тактических учениях под Полоцком посылали пехоту 5-й и 43-й стрелковых дивизий на доты Полоцкого укрепрайона, которые не подавила артиллерия и не ослепили дымовыми завесами саперы.

Что до нежелания дать подчиненным командирам время на организацию взаимодействия родов войск, то и оно было распространено в Красной Армии еще до ее чистки. Как мы показали в главе 1, ситуация, описанная 21 ноября 1937 г. на Военном совете командующим войсками БВО командармом 1-го ранга И.П. Беловым («Принято всеми считать, что, раз часть подошла к рубежу, с которого можно броситься в атаку или пойти в наступление, значит [...] все немедленно вперед. Считается плохим командиром тот, который немного замешкался. Все забывают, что в любых условиях бой должен быть организован [т.е. что должно быть организовано и взаимодействие родов войск. — А.С.]»⁶⁷), была обычной и до массовых перемещений комсостава летом и осенью 37-го.

В заключение заметим, что неудачные попытки прорвать . в декабре 1939-го «линию Маннергейма», провалившиеся прежде всего из-за плохой организации взаимодействия родов войск, также не являются чем-то, характерным лишь для «пострепрессионной» Красной Армии. Не лучшим взаимодействие родов войск было и при штурме Полоцкого укреп- района, проведенного 5-й и 43-й стрелковыми дивизиями БВО 4 октября 1936 г., в ходе больших тактических учений под Полоцком. О каком-либо взаимодействии пехоты с артиллерией в докладе наблюдавшего за учениями заместителя начальника УБП РККА комбрига М.Н. Герасимова не . упоминается; не всегда осуществлялось и взаимодействие с ' саперами, которые ставили перед атакующей пехотой ды- ‘ мовые завесы. Отмеченное же в докладе взаимодействие с танками Т-28 из 1-й тяжелой танковой бригады и Т-26 из отдельных танковых батальонов дивизий свелось лишь к отправке на них и за ними части стрелковых взводов, связь с которыми была тут же потеряна. Главные силы стрелковых ,батальонов и рот шли на доты открыто и (судя по упомянутому Герасимовым «безразличному отношению к огню противника») шли, так и не дождавшись их подавления⁶⁸. «С большими перебоями» «взаимодействие пехоты, танков и артиллерии» осуществлялось и при штурме 52-й стрелковой | Дивизией в последних числах февраля 1937 г на тактических |учениях 23-го стрелкового корпуса БВО Мозырского укрепрайона⁶⁹.

В общем (если использовать формулировку приказа наркома обороны № 120 от 16 мая 1940 г.), «старший и высший комсостав» Красной Армии «слабо организовывал взаимодействие» родов войск еще и до массовых репрессий.

Обеспечение боевых действий. «Разведывательная служба, — значилось в приказе наркома обороны № 120 от 16 мая 1940 г., — организовывалась и выполнялась крайне неудовлетворительно»⁷⁰. В начале войны разведку просто не организовывали! Не зря же в директиве командующим 7-й, 8-й, 9-й и 14-й армиями № 0418 от 12 декабря 1939 г. Ставка Главного командования заговорила об элементарных вещах — о том, что «организовать и вести разведку обязан всякий командир, получивший боевую задачу», и потребовала «все боевые действия и передвижения войск обязательно предварять хорошо и заблаговременно организованной разведкой»...⁷¹ Однако болезнь оказалась слишком запущенной. В директиве № 0608 от 21 декабря Ставке пришлось констатировать, что «должной разведки» в войсках всех армий все еще нет (как нет и «непосредственного охранения» и «внимания охране флангов»), а в директиве № 0673 от 24 декабря — что в 7-й армии пехота по-прежнему «не ведет разведки, не охраняется». Так же обстояли дела и в 9-й (где командующий В.И. Чуйков 23 декабря вновь вынужден был потребовать «вести всегда непрерывную разведку и охранение» и где оперативный (!) отдел штаба армии «интересовался только своими войсками, а что касается противника, он совершенно им не интересовался»). Немногим лучше была тогда ситуация и в 8-й армии, где «разведка проводилась нерегулярно и организовывалась часто с нарушением элементарных правил»⁷².

Выступления участников апрельского совещания при ЦК ВКП(б) и апрельский же доклад Н.Н. Воронова подтверждают, что такое положение (когда разведка либо не организуется вообще, либо организуется очень слабо) сохранялось до самого конца войны, т.е. подтверждают справедливость итоговой оценки, данной в приказе № 120. «Нужно повернуть мозги нашим большим и малым командирам к разведке, заставить разведкой заниматься», — возмущался на совещании начальник Главного разведывательного управления Генштаба комдив И.И. Проскуров. «Тысячи писем, — продолжал он, — говорят о том, что разведчики, включая начальников двух [так в тексте публикации; должно быть: «вторых», т.е. разведывательных. — А.С.] отделов [штабов. — А.С.] корпусов и дивизий, занимаются чем угодно, но не разведкой»; разведроты полков не используются, разведбатальоны дивизий используются как обычная пехота. Впрочем, нет и «подготовленных кадров разведчиков...» «Штабные командиры слабо были подготовлены к организации и ведению разведки, опросу пленных и другим видам сбора сведений о противнике», — подытоживал и Н.Н. Воронов; о том же доложил на совещании и член Военного совета 15-й армии корпусной комиссар Н.Н. Вашугин: «У нас разведка была плохо организована, не было хорошо подготовленных разведчиков [...]». «[...] Слабо организуем разведку», — подтвердил, имея в виду всю свою 7-ю армию, командир 123-й стрелковой дивизии комбриг Ф.Ф. Алабушев, чье соединение долго не могло прорвать «линию Маннергейма», в том числе и из-за отсутствия должной разведки переднего края противника⁷³.

Что конкретно означала эта «слабая организация» — об этом можно судить, например, по свидетельствам бывшего бойца 17-го отдельного лыжного батальона 9-й армии П. Шилова. «Что разведывать, куда, на какое расстояние, командиры не объяснили», — вспоминал он о том, как в январе 1940-го вышел в свою первую разведку. На следующее утро «командиры, не имея разведданных», «не зная силы и точного расположения противника», двинули тем не менее батальон в наступление, в ходе которого он столкнулся с такой огневой мощью обороны, что оказался почти уничтожен...⁷⁴

Что касается тылового обеспечения войск, то в приказе наркома обороны № 120 от 16 мая 1940 г. указывалось, что «командование и штабы всех степеней плохо организовали и неумело руководили работой тыла»⁷⁵. Известно, в частности (из приказа Ставки Главного Военного совета № 01084 от 12 января 1940 г.), что командующие 8-й и 9-й армиями комдив И.Н. Хабаров и комкор М.П. Духанов «не сумели» «организовать тылы армии» (что тыл 8-й армии в начале войны «фактически [...] был совершенно не организован», подтверждает и отчет этой армии)⁷⁶. Известно также, что, по крайней мере, значительная часть комсостава 9-й армии вообще не придавала серьезного значения организации снабжения войск всем необходимым! «В операциях, — констатировалось в приказе нового командарма-9 В.И. Чуйкова от 23 декабря 1939 г., — мы имели много случаев... идиотской беспечности, неумения и нежелания организовать бой как следует и этот бой обеспечить всеми видами снабжения»⁷⁷.

Однако заместитель наркома обороны командарм 1-го ранга Г.И. Кулик на апрельском совещании прямо признал, что неумение или даже нежелание организовать разведку у советского комсостава появилось отнюдь не после репрессий 1937—1938 гг.: «22-й год в Красной Армии говорим о разведке»⁷⁸. «Общий для всех начальников и штабов и чрезвычайно опасный прорыв — слабость разведки» — констатировался еще в докладе начальника 2-го отдела Генштаба РККА А.И. Седякина от 1 декабря 1935 г. «Об итогах боевой подготовки РККА за 1935 учебный год...», а выступавшего 9 декабря того же года на Военном совете командующего войсками Забайкальского военного округа И.К. Грязнова просто прорвало: «Разведка — это буквально какой-то жупел Рабоче-Крестьянской Красной Армии»...⁷⁹ И действительно, документы, освещающие ситуацию в трех самых крупных военных округах, свидетельствуют, что оценка Седякина была еще слишком мягкой, что разведка в «дорепрессионном» 1935-м — в точности, как и в финскую войну! — была не просто «слабой», но сплошь и рядом не организовывалась вообще. Что их командиры «забывают» вести разведку непрерывно — это признали тогда годовые отчеты (!) и КВО, и Приморской группы ОКДВА, и автобронетанковых войск ОКДВА, и 34-й стрелковой дивизии Приамурской группы ОКДВА (соответственно от 11, 11, 19 и 6 октября 1935 г.); подчиненные А.И. Седякина констатировали то же самое и для БВО; случаи нежелания комсостава организовывать разведку имелись в половине тех частей УВО/КВО и БВО, по которым сохранились материалы проверок их весной- летом 1935-го московскими инспекторами (в 151-ми 153-м стрелковых полках 51-й стрелковой дивизии и в одном из полков 27-й стрелковой. На учениях 51-й в начале июня 1935 г. из-за этого не знали, что «противник» скрытно отошел на второй рубеж обороны, и в течение двух часов проводили артподготовку по пустому месту, выпустив на ветер полтора боекомплекта...).

По оценкам директивы наркома обороны № 22500сс «Об итогах оперативной подготовки за 1936 год и о задачах на 1937 г.» и приказа наркома № 00105 «Об итогах боевой подготовки за 1936 год и задачах на 1937 г.» (соответственно от 10 и 3 ноября 1936 г.), разведка была «наиболее слабым звеном во всех видах боевой подготовки», «слабым местом подготовки большинства частей и соединений» и в 36-м⁸⁰. «Слабая» или «неудовлетворительная» организация разведки, а то и полное ее отсутствие отмечены и во многих сохранившихся от этого года материалах проверок частей и подразделений БВО и ОКДВА; то, что организация и ведение разведки является «слабым местом» командиров-танкистов ОКДВА, признал даже годовой отчет этой армии от 30 сентября 1936 г.⁸¹. А в КВО — опять-таки согласно его же годовому отчету от 4 октября 1936 г.! — «недочеты в организации и ведении разведки» были тогда таковы, что на учениях часто возникали ситуации вроде той, в какую попал в январе 1940-го 17-й лыжный батальон, когда о противнике ничего не знали до тех пор, пока не попадали под его пулеметный огонь...⁸²

В условиях, приближенных к боевым, разведку в 36-м не организовывали еще чаще. «Разведка по-прежнему не привилась у всех сверху донизу», — констатировал, понаблюдав в конце августа 1936 г. за Полесскими маневрами КВО, начальник УБП РККА А.И. Седякин. Разведку танковых соединений, участвовавших в сентябре в Шепетовских и Белорусских маневрах, он оценил как «немощную» и «недееспособную»⁸³. Из четырех соединений, наступавших на больших тактических учениях под Полоцком 2—4 октября 1936 г., разведка была неплохой лишь в одном и лишь 2 октября, а в двух (1-й тяжелой танковой и 18-й механизированной бригадах) ее вообще не вели. Организацию разведки часто игнорировали и в обеих дивизиях ОКДВА, выведенных на мартовские маневры в Приморье — где войска, как и в финскую войну, действовали в плохо просматривавшейся лесистой местности...

Ну, а в реальной боевой обстановке разведку в том году не организовывали еще чаще, чем на маневрах! Так было, по крайней мере, в двух из трех пограничных конфликтов 36-го на Дальнем Востоке — под Хунчуном 25 марта и у Турьего Рога 27 ноября (где, как мы помним, разведку не стали организовывать даже командир 63-го стрелкового полка полковник И.Р. Добыт и командир отдельного кавэскадрона 40- й стрелковой дивизии — т.е. разведывательной части! — капитан С.А. Бонич...).

Судя по трем крупнейшим округам, не лучше, чем в финскую войну, обстояли тут дела и в первой, «дорепрес- сионной» половине 1937-го. Вывод отчета штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г., согласно которому в этой армии не умеют «достаточно искусно организовывать и вести разведку»⁸⁴, полностью подтверждается источниками, освещающими ее конкретные части и соединения. То, что «организация непрерывной разведки является слабым местом», значилось и в приказе комвойсками КВО № 0100 от 22 июня 1937 г.; то же читаем и в годовом отчете БВО от 15 октября 1937 г.: «вопросы разведки продолжают по-прежнему оставаться узким местом»...⁸⁵

Нежелание комсостава организовывать боевое охранение (и, в частности, охрану флангов) тоже было обычным явлением и до чистки РККА (и в том числе и в обстановке, максимально приближенной к боевой, — на учениях и маневрах). В 35-м (как явствует из доклада А.И. Седякина от 1 декабря 1935 г. «Об итогах боевой подготовки РККА за 1935 учебный год...») пренебрежение охраной флангов вообще было типичным для всей Красной Армии, а в 36-м (согласно докладу М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА») — для всех ее танковых войск! В сентябре 1936-го на «охранение своих открытых флангов» не обращал внимания даже выброшенный в ходе Шепетовских маневров КВО в тыл «противника» авиадесантный отряд;⁸⁶ в октябре на Полоцких учениях в БВО про необходимость охранять свои фланги начисто забывал комсостав почти всех наступавших соединений (5-й и 43-й стрелковых дивизий и 18-й механизированной бригады). В частях 23-го стрелкового корпуса БВО высылать боковое охранение забывали и на тактических учениях под Мозырем в феврале 1937-го, а в 92-й стрелковой дивизии ОКДВА — и на учениях в Приморье в марте 1937-го. А охранение на марше той последней «дорепрессионной» весной «сплошь и рядом» не организовывали во всей Особой Дальневосточной...⁸⁷

В декабре 1939-го невнимание комсостава 44-й стрелковой дивизии к охране своих открытых флангов обернулось выходом противника в тыл дивизии и ее окружением, но 43-я стрелковая дивизия и 87-й стрелковый полк 29-й стрелковой попали по этой причине в окружение еще в «дорепрессион- ном» сентябре 1935-го, на учениях 4-го стрелкового корпуса БВО под Полоцком и Дриссой и 11-го стрелкового корпуса того же округа под Дорогобужем. А 18-й механизированной бригаде БВО «противник» смог выйти ло той же причине в тыл еще в октябре «дорепрессионного» же 1936-го, на больших тактических учениях под Полоцком...

Разведбатальоны стрелковых дивизий в финскую войну использовали как обычные линейные подразделения — но точно так же штабы дивизий поступали и в августе 1936-го на Полесских маневрах КВО. Судя по тому, что к июню того года организацию разведки не отработал даже развед- бат «ударной» 44-й стрелковой дивизии, такое отношение штабов к разведывательным подразделениям было тогда характерно для всего Киевского округа... Использовать свой разведбатальон не умел и тот единственный штаб дивизии ОКДВА, по которому сохранились материалы проверок за 1936 г. (штадив-35), а из отчета штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г. явствует, что «все еще неумелое» использование раз- ведподразделений для этой армии было характерно и накануне чистки РККА.

Разведроты стрелковых полков в финскую войну тоже не использовались по назначению, но, как мы только что видели, даже в уже начавшей воевать ОКДВА их не умели использовать и «дорепрессионной» весной 1937-го (на учениях 92-й стрелковой дивизии в марте этого года разведроты — точно так же, как и разведбатальоны в финскую войну — бросали в бой как обычные стрелковые подразделения).

В финскую войну в Красной Армии не оказалось «подготовленных кадров разведчиков», но в такой важнейшей стратегической группировке РККА, как КВО, их не было и в 1935—1936 гг.! Командиры-разведчики, проверенные вде- кабре 35-го в частях 8-го стрелкового корпуса КВО, не умели ни инициативно действовать в сложной обстановке, ни делать выводы из добытых разведданных, а в 36-м ситуация здесь была такой, что скрыть от Москвы правду не решились даже составители годового отчета округа от 4 октября 1936 г., сознавшиеся, что «на сегодняшний день в штабах дивизий, в штабах корпусов и даже в штабах армий квалифицированных разведчиков нет»⁸⁸.

«Штабные командиры» в финскую войну «слабо были подготовлены к организации и ведению разведки, опросу пленных и другим видам сбора сведений о противнике», но в «предрепрессионный» период точно так же оценивались и штабисты таких крупнейших и стратегически важных группировок РККА, как КВО и ОКДВА. Так, в июне 1935-го разведка, по оценке московских инспекторов, была «наиболее слабым участком в подготовке штабов» войск 6-го стрелкового корпуса КВО; на мартовских маневрах 1936-го в Приморской группе ОКДВА выяснилось, что «организация разведки — слабое место штабов» сформированной для этих учений «5-й стрелковой дивизии»⁸⁹. Во всех дивизионных и корпусных штабах ОКДВА, освещаемых источниками с этой стороны (в штакоре-20, штадиве-34 и штадиве-35), разведку тоже не умели организовать и в 1936-м, а о «незакрепленных навыках в организации и ведении разведки», характерных тогда для штабов дальневосточных стрелковых полков и батальонов, вынуждены были доложить даже беззастенчиво лгавшие в свою пользу составители годового отчета ОКДВА от 30 сентября 1936 г. «Во всех штабах слабы практические навыки в деле организации ближней разведки и особенно разведки поля боя», — признали и составители годового отчета КВО от 4 октября 1936 г., тоже стремившиеся «замазать» свои недостатки⁹⁰.

То, что дальневосточные «штабы не научились еще достаточно искусно организовывать и вести разведку», было признано и в отчете штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г., а то, что «вопрос организации непрерывной разведки» «продолжает оставаться» «наиболее слабым местом в подготовке штабов» и в КВО, констатировалось еще и в приказе по этому округу № 0100 от 22 июня 1937 г.⁹¹.

Среди причин, не позволивших 7-й армии (и, в частности, ее 43-й стрелковой дивизии) прорвать «линию Маннергейма» в декабре 1939-го, было и отсутствие должной разведки переднего края укрепленных районов. Но точно так же, не вскрыв ни расположения дотов, ни системы огня, 43-я дивизия атаковала укрепрайон и в октябре 1936-го, на Полоцких учениях БВО! Рядом с ней точно так же, без разведки, наступали 5-я стрелковая дивизия и 1-я тяжелая танковая бригада, а 52-я стрелковая дивизия БВО точно так же, вслепую, штурмовала на учениях укрепрайон (только уже не Полоцкий, а Мозырский) и в «дорепрессионном» феврале 1937- го... Непрерывности ведения разведки при подготовке прорыва оборонительной полосы не добивались тогда — согласно годовому отчету самого же округа от 4 октября 1936 г. — и в передовом КВО.

Из-за отсутствия должной разведки в январе 1940-го был почти целиком скошен огнем 17-й лыжный батальон, но подразделения 27-й стрелковой дивизии БВО под «губительный] огонь обор[оны]» попадали по этой причине еще 17 марта 1935 г. на тактических учениях под Лепелем...⁹²

Командующие 8-й и 9-й армиями «не сумели» «организовать тылы армии» — но они явно не сумели бы это сделать и в 35-м. Ведь, как отмечалось в докладе А.И. Седякина от 1 декабря 1935 г. «Об итогах боевой подготовки РККА за 1935 учебный год...», отрабатывая в том году планирование армейских операций, вопросы подготовки путей сообщения в войсковом тылу и организации снабжения войск затрагивали лишь «поверхностно». «Организация бесперебойного снабжения войск» в ходе операции, указывалось и в директивном письме К.Е. Ворошилова от 28 декабря 1935 г., «в ряде округов и флотов» «не получила надлежащего изучения и усвоения»⁹³. В числе этих округов был даже передовой Киевский — и сам признавший в своем годовом отчете от 11 октября 1935 г., что «значение оперативного тыла все еще остается слабым местом в оперативной подготовке значительной части общевойсковых командиров и штабов»...⁹⁴

«Организовать тылы армии» командармы не сумели бы и в 36-м. Напомним косноязычное, но исчерпывающее заключение директивы наркома обороны № 22500сс «Об итогах оперативной подготовки за 1936 год...»: «Отсутствует планирование тылом»... Годовой отчет КВО (от 4 октября 1936 г.) опять признал, что «во всех родах войск еще слабо с организацией тыла на всю операцию»...⁹⁵

Что же до выявленных в декабре 1939-го в 9-й армии «неумения и нежелания» комсостава обеспечить бой «всеми видами снабжения», то в одной из двух дивизий 9-й, существовавших и до чистки РККА, — 44-й стрелковой недостаточное внимание организации тыла комсостав уделял и в феврале 1936-го (это показала проверка 132-го стрелкового полка С.M. Кондрусева — «по заявлению тов. Якира — лучшего командира полка в округе»...⁹⁶). А в 35-м указанные «неумение и нежелание» были присущи командирам всей РККА! «Важнейшие решения командования, — констатировал в своем докладе от 1 декабря 1935 г. «Об итогах боевой подготовки РККА за 1935 учебный год...» А.И. Седякин, — особенно в кризисные этапы боя, органически с устройством тыла очень редко связываются»; «в динамике боя управление тылом легко нарушается и прекращается»⁹⁷. Материалы весенне-летних проверок Москвой частей и соединений двух самых крупных военных округов — УВО/ КВО и БВО — эту оценку полностью подтверждают. А то, что «штабы не научились управлять тылом», а командиры «забывают» отдавать тыловикам соответствующие распоряжения и в третьем таком округе — ОКДВА, — признали и годовые отчеты этой армии и ее Приморской группы от 21 и 11октября 1935 г. соответственно⁹⁸.

По крайней мере, в крупнейших округах та же картина была и в 1936-м. Напомним, что 44-я стрелковая дивизия — где комсостав тогда мало занимался вопросами тыла — была элитной, «ударной». О том, что при организации боя комсоставом «упускаются тылы», мы читаем и в отчете о проверке в июле 1936 г. комиссией УБП РККА еще одной такой дивизии — 2-й стрелковой⁹⁹. Какова же тогда была ситуация в остальных? То, что в ОКДВА организация тыла «оставалась» тогда «слабым местом в управлении» корпусами и дивизиями, а штабы стрелковых полков и батальонов вопросы тыла вообще учитывали «редко», признал даже «отлакированный» годовой отчет этой армии от 30 сентября 1936 г.¹⁰⁰...

Из директивного письма А.И. Егорова от 27 июня 1937 г. явствует, что советские штабы были «слабо подготовлены по вопросам тыла» еще и в первой, «предрепрессионной» половине 1937-го¹⁰¹. «Как мы ни выпячивали вопросы о тыле : пять лет подряд, но тыл остается темным местом и на сегодняшний день у наших командиров всех рангов», — признал 21 ноября 1937 г. на Военном совете при наркоме обороны и комвойсками МВО Маршал Советского Союза С.М. Буденный¹⁰². В обеих освещаемых источниками стрелковых дивизиях тогдашнего БВО (37-й и 52-й) организовать тыловое обеспечение боевых действий комсостав не умел совершенно; в единственном характеризуемом источниками с  этой стороны стрелковом полку тогдашней ОКДВА (62-м) он, как и в финскую войну в 9-й армии, организовывать снабжение войск вообще не желал; танкисты КВО на тактических занятиях «работу тылов» тогда тоже «не учитывали»...¹⁰³

Таким образом (вновь используем формулировку приказа наркома обороны № 120 от 16 мая 1940 г.), «командование и штабы всех степеней плохо организовали и неумело руководили работой тыла» не только в финскую войну, но и до чистки РККА.

Управление войсками. Оно, указывалось в приказе наркома обороны № 120, «характеризовалось поспешностью, непродуманностью, отсутствием изучения и анализа обстановки, предвидения последующего развития событий и подготовки к ним. Часто имело место излишнее вмеша- |, тельство старших начальников в работу младших. Старшие начальники, увлекаясь отдельными эпизодами, упускали управление частью или соединением в целом»¹⁰⁴. Вне всякого сомнения, эти оценки относятся к командирам (тем более что работа штабов в приказе охарактеризована отдельно); известные нам документы Ставки главного командования, командования ЛВО и командования Северо-Западного фронта показывают, что они касались и командиров  соединений, и командующих объединениями. Так, из директивы комвойсками ЛВО командармам-7, -8, -9 и -14 № 015 от от 6 декабря 1939 г видно, что, по крайней мере, в начале войны управление войсками «в армиях и соединениях» отличалось упомянутым в приказе № 120 «отсутствием изучения и анализа обстановки» (а значит, и «отсутствием предвидения последующего развития событий и подготовки к ним») — и обусловленной этим «непродуманностью» решений. К примеру, в одном из приказов по 8-й армии «ставились задачи соединениям, а положение некоторых соединений не было известно составляющим и подписывающим этот приказ»; «аналогичное положение» было тогда и в 19-м стрелковом корпусе 7-й армии...¹⁰⁵ Что же до «поспешности», то 12 декабря 1939 г. Ставке пришлось напомнить, что «при организации боя и особенно при атаке укрепленных позиций при наступлении с форсированием речных преград и т.п.» командующие армиями должны «требовать и добиваться» «от всего командного состава» (т.е. в том числе и командиров соединений) «заблаговременного и четкого планирования предстоящего боя»!¹⁰⁶ Среди тех, кто практиковал «излишнее вмешательство старших начальников в работу младших», оказался и командарм-15 М.П. Ковалев — через голову командиров корпусов, дивизий и полков пытавшийся руководить действиями батальонов. (Впрочем, еще в начале февраля 1940-го в 7-й и 13-й армиях «старшие начальники» впадали и в другую крайность — «слабо руководили действиями своих подчиненных и часто совершенно не влияли на ход боя»¹⁰⁷.) А командиры корпусов и дивизий еще в ходе февральского наступления на Карельском перешейке управляли «зачастую» не со своего командного пункта (который или вообще не создавался, или так плохо обеспечивался средствами связи, что назначения своего не выполнял), а с командных или наблюдательных пунктов (КП и НП) командиров своих частей, «кочуя» «с одного места на другое», т.е., «увлекаясь отдельными эпизодами, упускали управление соединением в целом». К тому же результату должно было приводить и отмечавшееся в начале войны неумение «всех общевойсковых командиров» (т.е. и командиров соединений) «полностью и правильно использовать в управлении войсками свои штабы», а также пещерный метод «управления» боем, практиковавшийся командиром одной из дивизий 14-й армии, идти «впереди боевого порядка атакующих¹⁰⁸ (еще в 1916-м это запретили даже командирам подразделений!)...

Из процитированных выше приказа наркома обороны № 120 и директивы Ставки Главного командования № 0418 от 12 декабря 1939 г. видно, что многие из просчетов, [ допускавшихся при управлении войсками командирами соединений (нежелание четко планировать бой, «полностью и правильно» использовать штаб, потеря управления соединением или частью в целом из-за нежелания управлять со своего КП), были характерны и для командиров частей. В 14-й армии командиры полков уподоблялись комдивам и v-B стремлении лично возглавлять атаку.

«Большинство среднего комсостава и часть старшего  комсостава [те. большинство командиров взводов, рот и 6атальонов. — А.С.], — отмечал Н.Н. Воронов, — оказались на войне недоученными и без должного практического опыта»¹⁰⁹ [т.е. и без опыта управления войсками]. Правда, значительная (если не бблыиая) часть участвовавших в финской войне командиров этих звеньев была призвана из запаса. По оценке Воронова, комроты и комбаты из командиров запаса оказались откровенно «плохо подготовленными»; бывший командарм-13 В.Д. Грендаль охарактеризовал их выучку как «чрезвычайно слабую», а штаб 8-й армии в отчете этой последней — как «неудовлетворительную» и приводившую «зачастую» «почти к полному отсутствию управления»¹¹⁰: Кадровые средние командиры, по оценке того же отчета, с командованием ротами и батальонами справлялись «неплохо», но командные навыки тех, кто был только что выпущен из училища, командир 75-й стрелковой дивизии 8-й армии комбриг С.И. Недвигин и бывший командир особого лыжного отряда 9-й армии полковник Х.-У.Д. Мамсуров раскритиковали на апрельском совещании в пух и прах. «[...] Требовательность такого командира, — отметил первый из них, — чрезвычайно низкая, уставные знания у него почти отсутствуют. Поэтому в процессе боя получилось, что наш средний командир — лейтенант, младший лейтенант быстро сливались со всей красноармейской массой и теряли : лицо командира [т.е. подразделением управлять не умели и не управляли. — А.С.]». То же самое доложил и Мамсуров: _;«Я имел человек 10 лейтенантов из Тамбовского училища. Должен сказать, что эти люди не были командирами. Они даже бойцами не могли быть»¹¹¹.

О том, что умение управлять подразделением не могло быть в целом хорошим и у кадровых средних командиров, свидетельствует и целый ряд нелицеприятных оценок, относившихся к комсоставу вообще. Так, на апрельском совещании при ЦК ВКП(б) командир 142-й стрелковой дивизии (входившей сначала в 7-ю, а затем в 13-ю армию) комбриг П.С. Пшенников указал на неумение командиров, особенно средних, управлять огнем и движением подразделений (о неумении обеспечить наступление пехоты огнем станковых пулеметов упомянул и приказ наркома обороны № 120), командир 86-й стрелковой дивизии 7-й армии комбриг Ю.В. Новосельский — опять-таки отнюдь не оговаривая, что имеет в виду только комсостав запаса! — на неумение подавать правильные команды («Командиры дают беспредметную команду «За мной вперед!», вместо того чтобы сказать: «Иванов, двигайтесь, ползите туда-то, сделайте то- то»), а военный комиссар Управления связи Красной Армии бригадный комиссар К.Х. Муравьев — на то, что командиры взводов, рот и батальонов «не обучены» использованию таких средств управления, как малые рации и световые сигналы, и игнорируют их. Н.Н. Воронов в своем апрельском докладе отметил слабую полевую выучку командира: «умение ориентироваться в лесу, водить части по азимуту, вести наступление через болото или лед, вести разведку, уметь составить в боевых условиях правдивое донесение и т.д.». Ему вторили и выступавшие на апрельском совещании комдив- 123 Ф.Ф. Алабушев, указавший, что у комсостава «было довольно плохо» и с «ориентированием на местности» вообще, и комдив-142 П.С. Пшенников, заявивший, что среди ком- начсостава его дивизии (он употребил более привычный для ветеранов РККА термин «начальствующий состав») «оказалось только 17% знающих компас, карту и умеющих ходить по азимуту»...)¹¹².

Акт о приеме Наркомата обороны маршалом С.К. Тимошенко (отметивший «низкую подготовку среднего командного состава в «звене взвод — рота»¹¹³) и приказ наркома № 120 (констатировавший, что «командиры не командовали своими подразделениями», «теряясь в общей массе бойцов» и что «командирских навыков», «как правило», не имели и командиры рот и взводов) также не оговаривали, что имеют в виду лишь комсостав запаса. (Об этом последнем — который «был подготовлен исключительно плохо и часто совершенно не мог выполнять .свои обязанности» — в приказе № 120 говорилось особо¹¹⁴.)

Младший комсостав, т.е. командиров отделений и помощников командиров взводов, все наши источники характеризуют одинаково. «Призванные из запаса», констатировал  Н.Н. Воронов, «все забыли и в большинстве совсем потеряли облик младшего командира»; младший комсостав в целом управлять подразделением умел не лучше. «Редко  можно услышать команды и приказания младшего командира в бою», — отмечал тот же Воронов; командиры отделений, подытоживал приказ наркома обороны № 120, «командирских навыков», «как правило», не имеют. Комдив-86 Ю.В. Новосельский отозвался еще резче: «[...] У нас нет отделенного командира, нет руководителя своего отделения». Фактически о том же заявил и бывший командарм-13 В.Д. Грендаль: «По существу, младшие командиры — это бывшие обычные рядовые бойцы»; что младший командир не является «хозяином своего подразделения», дал понять и комдив-75 С.И. Недвигин¹¹⁵.

Степень умения управлять войсками, которую выказали участвовавшие в финской войне штабы, наиболее ярко охарактеризован выступивший на апрельском совещании зам- наркома обороны Г.И. Кулик: «У нас очень плохо работают штабы [...] Начиная от штаба армии, штаба дивизии, штаба корпуса, штаба полка — работали плохо»¹¹⁶. А наиболее полно — Н.Н. Воронов: «Большинство штабов вышло на войну недостаточно подготовленными из-за не совсем удачного подбора командиров штабов, их низкой военно-штабной подготовки. [ Как можно заключить из приказа наркома обороны № 120, заключившего, что по «подбору и подготовке кадров» штабы «не соответствовали предъявляемым к ним требованиям», такой уровень подготовленности сохранялся до конца войны. — А.С.]. Штабная культура была на низком уровне. Трудно и мучительно штабами организовывалось управление боем, руководство работой тыла; составление боевых документов занимало массу времени, качество боевых документов было низким. [...] Слабым местом в работе штабов был расчет времени, расчеты во времени часто не соответствовали жизни, в силу этого и выходили в свет невыполнимые для войск приказы»¹¹⁷.

Приказ наркома обороны № 120 дополняет эти выводы  указаниями на то, что штабы еще и плохо информировали вышестоящее командование о ходе боевых действий («документы запаздывали, составлялись небрежно, не отражали действительного положения на фронте», «иногда в донесениях и докладах имела место прямая ложь»), плохо организовывали создание, работу и перенос командных пунктов и плохо использовали средства связи, «особенно радио»¹¹⁸. Н.Н. Воронов сделал акцент на неумении использовать другое средство — делегатов связи (указав, что «привыкшие держать связь по телефону, а иногда по радио штабы, при отказе их в работе, не находили средств и возможностей для связи с частями»¹¹⁹), но документы главного, фронтового и армейского командования и выступления участников апрельского совещания этого не подтверждают, а подтверждают то, о чем говорилось в приказе № 120, что хуже всего дела обстояли с радиосвязью. Так, согласно отчету 8-й армии, в начале войны и армейский и дивизионные штабы использовали, кроме телефона, и службу делегатов связи, и «личное общение», но только не радио (18-я стрелковая дивизия даже «бросила радиостанцию на своей еще территории»); в 15-й армии штабы дивизий и корпусов поступали точно так же и в конце войны¹²⁰. Судя по директиве комвойсками ЛВО № 015/оп от 6 декабря 1939 г., констатировавшей, что «войска до сих пор пользуются исключительно только проволочной связью»¹²¹, в первые дни кампании это было общим явлением во всех армиях; мало что изменилось и к окончанию боев. «Надо сказать, что они просто игнорировались, — говорил на апрельском совещании о радиостанциях член Военного совета 13-й армии армейский комиссар 2-го ранга А.И. Запорожец, — а кое-где их бросали на дороге. [...] Ими очень плохо пользовались, я сам видел много радиостанций, валявшихся на дороге». Именно из-за неиспользования радио (а не делегатов связи) и получалась чаще всего ситуация, охарактеризованная Запорожцем: «когда провода порвутся, больше другой связи почему-то нет» (характерно, что во время выступления Запорожца кто-то подчеркнул: «Радиостанции хорошо работали»). О том, что рацию «не любят потому, что рацией плохо овладели», говорил на совещании и командир 70-й стрелковой дивизии 7-й армии комдив М.П. Кирпонос¹²².

Именно отказом от использования радиосвязи следует в первую очередь объяснить отмеченное источниками неумение штабов армии и корпусов организовать бесперебойную связь с войсками (и быть благодаря этому в курсе всех изменений обстановки). Судя по приказу комвойсками ЛВО командарму-7 № 016/оп от 8 декабря 1939 г., требовавшему «особенно внимание уделять организации связи внутри полков и дивизий»¹²³, этот порок был характерен и для штамбов дивизий и полков.

В остальном другие источники подтверждают и дополняют выводы Н.Н. Воронова и приказа № 120. Так, общая слабая выучка штабистов была такова, что в 8-й армии не только в штабах полков и дивизий «значительное количество должностей было занято совершенно неопытными в штабном деле командирами запаса», но и армейский штаб состоял из «случайно назначенных на должности командиров, не имеющих должного опыта и знания». В результате «в штабах всех степеней» (т.е. и в армейском) «отсутствовали Практические навыки в штабной работе, что вело к замедлению темпов работы, вследствие медленной передачи приказов и донесений», а сами штабы не были сколочены¹²⁴. Из доклада К.Е. Ворошилова об итогах войны видно, что так же обстояли дела и в других армейских штабах: «Штабы, сформированные в период войны, от самых высших до дивизионных включительно за малым исключением были слабо подготовлены и не могли квалифицированно и полно руководить вверенными им войсками [...]»¹²⁵. И действительно, 12 января 1940 г. Ставка Главного Военного совета констатировала, что в 7-й и 9-й армиях не организована служба не только корпусных и дивизионных, но и армейских штабов; на несколоченность штаба 9-й армии (в котором даже оперативный и разведывательный отделы работали в полной изоляции друг от друга!) указывают и другие документы; не сколочен (опять-таки подобно штабам своих корпусов и дивизий) был и штарм-15.

Низкая штабная культура также была характерна даже и Для армейских штабов. Так, в штабе 15-й армии «оперативные документы составлялись плохо», оперативные и разведывательные сводки были «многословны, неконкретны, положение войск в них давалось зачастую не точное». А в 13- й армии, рассказывал на апрельском совещании член ее Военного совета А.И. Запорожец, «как напишет сводку штаб, то прямо читать ее смешно [...] Вообще надо прямо сказать, что наши сводки — одно убожество»¹²⁶.

Неумение управлять с командного пункта — по крайней мере в 7-й и 13-й армиях — было (как видно из директивы комвойсками Северо-Западного фронта № 4703 от 27 февраля 1940 г.) характерно не только для командиров соединений, но для их штабов и доходило даже до прямого отказа от организации КП!

Что же изменилось здесь по сравнению с «дорепрессионными» временами?

Зимой 1939/40 г. управление войсками характеризовалось «поспешностью, непродуманностью, отсутствием изучения и анализа обстановки, предвидения последующего развития событий и подготовки к ним», но разве не точно так же управляли командиры ОКДВА, участвовавшие в конфликте 25 марта 1936 г. у Хунчуна? Командир отдельного кавэскадрона 40-й стрелковой дивизии капитан С.А. Бонич без всякой разведки, с ходу, без огневой поддержки бросил эскадрон в атаку в конном строю... на высоту, с которой вели плотный пулеметный огонь и перед которой лежала пересеченная местность! А командир 1-й стрелковой роты 118-го стрелкового полка 40-й дивизии старший лейтенант Кокшаров так же «поспешно, непродуманно», без «предвидения последующего развития событий» приказал роте, которая спешила на помощь отряду, ведущему бой, заняться вытаскиванием из грязи полковой батареи (тем самым оставив сражающихся без поддержки имевшихся в роте станковых пулеметов)...

А разве не «поспешно» и «непродуманно», без «предвидения последующего развития событий и подготовки к ним» управляли командир 8-го конно-артиллерийского полка 8-й кавалерийской дивизии полковник В.Н. Матвеев и командир 175-го стрелкового полка 59-й стрелковой дивизии майор Цвик, получившие 27 ноября 1936 г. приказ штаба Приморской группы ОКДВА направить в район конфликта у Турьего Рога соответственно артиллерийский дивизион и стрелковый батальон? Матвеев, доукомплектовывая выделенный им 1-й дивизион за счет других подразделений, организовал дело так, что, несмотря на наличие в полку 411 бойцов, призванных осенью 1934 — весной 1936 г., в со- ставе идущего в бой дивизиона из 380 бойцов и командиров оказалось 146 совершенно не обученных красноармейцев . осеннего призыва 1936 г.! Во-вторых, он отправил дивизион, одетый согласно его распоряжению в венгерки и сапоги и не получивший на руки неприкосновенный запас продовольствия, — без обозов, в которых находились полушубки, валенки, продовольствие и походные кухни. Из-за халатности командира полка обозы выступили только через два часа пятьдесят минут после ухода дивизиона, и эта задержка оказалась для последнего роковой. В пути полил дождь, затем резко похолодало и начался сильный буран — а так как в продолжение всего более чем 11-часового марша люди не получали пищи, сопротивляемость холоду у них оказалась понижена. В итоге, еще не вступив в бой, дивизион потерял выбывшими из строя 19% личного состава (4 красноармейца погибли от переохлаждения, а еще 69 человек обморозились) и к месту назначения пришел небоеспособным. Майор же Цвик, пообещавший командиру отправляемого им к Турьему Рогу 1-го батальона «додать все, чего не хватает батальону», отправил последний, так ничего и не додав (а возможно, и не попытавшись это сделать): А между тем до 30% бойцов батальона имело рваную обувь, а в приданной батальону батарее полковой артиллерии 25—30 красноармейцев были без перчаток и зимних портянок. В итоге, попав в тот же буран, что и конноартиллеристы, батальон потерял обмороженными 106 человек и тоже стал небоеспособным...¹²⁷

В боевых действиях 1936 — первой половины 1937 гг. не довелось участвовать командирам соединений, но на учениях «поспешность и непродуманность» в «предрепрессионной» РККА — в точности, как и в финскую кампанию — проявляли и они. Снова процитируем командарма 1 -го ранга И.П. Белова: «Наши командиры от большого до маленького не овладели чувством меры времени, потребного мелкому подразделению, части и соединению на организацию боя. Принято всеми считать, что, раз часть подошла к рубежу, с которого можно броситься в атаку или пойти в наступление, значит, [...] все немедленно вперед. Считается плохим командиром тот, который немного замешкался. Все забывают, что в любых условиях бой должен быть организован. Отсюда, как правило, все скоротечные формы боя по всем родам войск протекают в условиях хаоса и неразберихи»¹²⁸.

Неумение «всех общевойсковых командиров» «полностью и правильно использовать в управлении войсками свои штабы» в Красной Армии часто встречалось и в 36-м, когда штаб игнорировали (как отмечал в своем докладе от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА» М.Н. Тухачевский) многие командиры стрелковых батальонов; когда так же поступал и один из трех командиров стрелковых полков БВО, действия которых на тактических учениях освещены источниками (командир 110-го полка 37-й стрелковой дивизии)...

Полное или частичное самоустранение старших начальников от управления боем также встречалось и в «дорепресси- онной» РККА — к примеру, на маневрах Приморской группы ОКДВА в марте 1936 г. именно так вели себя комбаты «14-го стрелкового полка» (сиречь 77-го стрелкового полка 26-й стрелковой дивизии), сводившие управление боем к указанию ротным участков обороны или направлений атаки, и командир 8-го механизированного полка 8-й кавалерийской дивизии (не указывавший и этого), а на Шепетов- ских маневрах КВО в сентябре 1936-го — командир 17-й механизированной бригады (не интересовавшийся тем, как проходит бой его частей). Так же, похоже, вел себя и командовавший в 1935—1937 гг. 45-м мехкорпусом КВО А.Н. Борисенко, характеризовавшийся как «не командир корпуса, да еще механизированного, т.е. ударного. — А.С.] корпуса, а слабовольный и без знаний управляющий корпусом»...¹²⁹

«Большинство среднего комсостава и часть старшего комсостава», т.е. большинство командиров взводов, рот и батальонов, в финскую войну «оказались недоученными и без должного практического опыта» — но заместитель начальника 2-го отдела Штаба РККА С.Н. Богомягков еще в марте 1935-го подчеркивал, что в РККА «очень редко встречаешь в пехоте комвзводов и ком[андиров] рот с 2-летним стажем»¹³⁰. В Харьковском военном округе (ХВО) на 5 октября 1935 г. 30% командиров стрелковых и пулеметных рот и стрелковых батальонов находились в должности менее года, а еще 27% — менее двух лет¹³¹. А к началу чистки РККА картина стала еще хуже. В 21-й стрелковой дивизии ОКДВА к концу 1936 г. 70% командиров рот составляли поставленные на роту прямо «со школьной скамьи», «малоподготовленные» лейтенанты; то же подчеркивал 26 апреля 1937 г. и один из командиров 117-го стрелкового полка 39-й стрелковой дивизии той же армии: «Ротами у нас руководят молодые лейтенанты, — [...] их надо учить»¹³². А в 40-й стрелковой дивизии ОКДВА к лету 1937 г. «омоложение (и разжижение) ком начсостава» дошло до того, что менее года в занимаемой должности находились уже 77% (7 из 9) командиров батальонов, 67% (30 из 45) командиров рот и 95% (17 из 18) помощников начальников штабов полков и начальников штабов батальонов¹³⁴. В БВО командиром 1-го батальона 23-го стрелкового полка 8-й стрелковой дивизии в мае 1936-го назначили старшего лейтенанта П.И. Саранского, чей общий командирский стаж к тому времени составлял неполных 5 лет, а 2-й стрелковой ротой у него не позднее весны 1937 г. стал командовать лейтенант И.Н. Хорошкевич, произведенный в командиры РККА лишь в январе 1936-го... А вот приказ по 156-му стрелковому полку 52-й стрелковой дивизии БВО от 23 ноября 1936 г.: большое количество командиров не подготовлено к работе на занимаемых ими должностях; среди них и командиры полурот, и командиры пулеметных рот и рот тяжелого оружия, и работники батальонных и полкового штабов...¹³⁵

Комсостав запаса в финскую войну «был подготовлен исключительно плохо и часто совершенно не мог выполнять свои обязанности» — но командующий войсками БВО командарм 1-го ранга И.П. Уборевич еще 9 декабря 1935 г. вынужден был доложить на Военном совете, что командиры запаса даже после переподготовки на сборах «дают очень слабые показатели. Это можно сказать решительно о всех командирах запаса», а 25% комсостава, предназначенного для формирования в военное время частей второй очереди, «в военном отношении» являются просто «никуда не годными»¹³⁶. («Почти все части отмечают низкий уровень военной подготовки н[ач]состава запаса», — подтверждает и сводка политуправления БВО от 4 ноября 1935 г.¹³⁷) Схожую картину явили и проведенные 15 мая — 20 июня 1936 г. сборы комсостава запаса, приписанного к частям 37-й стрелковой дивизии БВО и предназначенного для формирования частей второй очереди. Те, кто не имел опыта Первой мировой и Гражданской войн, выказали не только неумение взаимодействовать с другими родами войск, не только «особенно слабые» знания по огневому делу (а значит, и неумение управлять огнем), но и «слабо развитые командные волевые качества», .Иными словами, они не умели управлять своими подразделениями. (О командирах батальонов это было сказано прямо: «В большинстве своем слабо подготовлены, отсутствует практический опыт [...] командования»¹³⁸.) «Слабые» «навыки самостоятельной работы» выказали на сборах 1935— 1936 гг. и командиры запаса, приписанные к 296-му стрелковому полку 99-й стрелковой дивизии КВО¹³⁹ (о выучке приписанных к другим соединениям тогдашних Киевского и Белорусского округов сведений не сохранилось)...

А вот результаты проверок выучки комсостава запаса, осуществленных УБП РККА перед самым началом и в момент начала массовых репрессий.

Наблюдая за ходом сбора военнослужащих запаса, приписанных для формирования второочередных частей к 8-й стрелковой дивизии БВО, начальник отдела боевой подготовки Инспекции пехоты РККА полковник К.А. Коваленко к 3 июня 1937 г. заключил, что «степень подготовки» среднего комсостава «в большинстве своем неудовлетворительна» настолько, что «не обеспечивает организацию и проведение современного боя стрелковыми подразделениями» (так, командиры взводов в обороне не умели не только организовать систему огня, но и поставить задачи командирам отделений).

Докладывая об итогах прошедшего 1—9 июня 1937 г. сбора приписного состава частей 55-й стрелковой дивизии МВО, помощник начальника 3-го отделения УБП РККА полковник Свечин отметил, что комсостав запаса — «самое слабое место сбора», что его подготовленность «слаба», что командирские навыки у него отсутствуют.

Прошедший 6—13 июня 1937 г. сбор приписного состава частей 6-й стрелковой дивизии МВО показал начальнику 3- го отделения УБП РККА комдиву М.А. Рейтеру, что подготовленность комсостава запаса «с учетом современных требований остается слабой», что «методами управления боем своего подразделения» этот комсостав владеет «плохо». А наблюдавший на этом сборе за боевыми стрельбами временно исправлявший должность командира 49-й стрелковой дивизии полковник П.И. Воробьев констатировал, что управлять огнем командиры запаса не в состоянии.

Прошедший 28 июня — 5 июля 1937 г. в Приволжском военном округе (ПриВО) сбор второочередной 129-й стрелковой дивизии выявил, что «подготовка основной массы командного состава очень низкая», что в наступательном бою эти призванные из запаса командиры вообще не управляют своими подразделениями.

И только комсостав, призванный на сбор второочередной 126-й стрелковой дивизии (формировавшейся из кадра 1-й стрелковой дивизии МВО) 26 апреля — 5 мая 1937 г., выказал, по-видимому, более приличную, близкую к «удовлетворительной» выучку. Во всяком случае, инспектировавший этот сбор М.А. Рейтер — хоть и не назвал эту выучку (как у бойцов и младших командиров) «вполне удовлетворительной», хоть и отметил, что часть средних командиров надо пропустить через курсы усовершенствования, — терминов «слабая», «плохая» или «неудовлетворительная» в отчете не использовал...¹⁴⁰

Зимой 1939/40 г. командиры подразделений этими последними, по существу, «не командовали», но (как констатировал в своем докладе от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА» М.Н. Тухачевский) многие командиры батальонов «выпускали управление из своих рук» и в 36-м¹⁴¹. В ОКДВА на мартовских маневрах того года в Приморье управление часто теряли и комвзводы, и комроты, и комбаты (последние две категории командиров зачастую и самоустранялись от управления); не руководил своим подразделением и командир высланного 1 февраля 1936 г. в район конфликта у Сиянхэ сводного танкового взвода 2-го танкового батальона 2- й мехбригады; не столько руководили, сколько сражались как рядовые бойцы и оба средних командира, оборонявших 26 ноября 1936 г. во время конфликта у Турьего Рога Павлову сопку, — командир 1-й стрелковой роты 63-го стрелкового полка 21-й стрелковой дивизии старший лейтенант П.Г. Кочетков и командир пулеметного взвода этой роты лейтенант П.М. Пресняков...

То, что «командир нетвердо управляет и командует частью [в документах высшего командования РККА тех лет в целях экономии места термином «части» могли заменять выражение «части и подразделения». — АС.] в тактической обстановке», вынуждено было констатировать и директивное письмо А.И. Егорова от 27 июня 1937 г.¹⁴². «Слабость командного состава в управлении подразделениями»¹⁴³, а то и полная потеря управления ротами и батальонами фиксировались тогда и во всех освещаемых источниками стрелковых дивизиях передовых КВО и БВО (24-й, 37-й, 45-й, 52-й, 96-й и 100-й), и в двух из трех стрелковых полков ОКДВА (61-го, 62-го и 63-го), документы которых мы изучали подробно. Не столько командовал, сколько подменял рядовых бойцов и один из двух командиров рот, которым довелось 5—6 июля 1937 г. сражаться с японцами у высоты Винокурка, комроты-9 63-го стрелкового полка лейтенант Кузин...

Зимой 1939/40 г. вскрылась общая крайне низкая выучка среднего комсостава пехоты — но, согласно директиве наркома обороны № 400115с от 17 мая 1936 г., подготовленность «большинства младших и средних командиров» советской пехоты была «слабой» и в том, «дорепрессионном» году...¹⁴⁴

Неумение командиров подразделений управлять огнем и движением (и, в частности, обеспечить атаку пехоты огнем станковых пулеметов) было характерно для Красной Армии и в 1935-м (комсостав соединений, проверенных весной того года 2-м отделом Штаба РККА в передовых (!) УВО и БВО, не знал подаваемых при управлении огнем команд, а «управление» движением сводил подчас к подаче команды «Вперед!»), и в 1936-м:

— когда «достаточно прочных навыков в сознательном управлении огнем» у комсостава — как вынужден был признать даже очковтирательский годовой отчет этого округа от 4 октября 1936 г. — не было даже в передовом КВО;¹⁴⁵

— когда ни в передовом же БВО, ни в уже начинавшей воевать ОКДВА комроты и комбаты не умели использовать для подготовки и поддержки пехотной атаки станковые пулеметы;

— когда из четырех командиров эскадронов и взводов, участвовавших 25 марта 1936 г. в бою с японцами под Хун- чуном, трое (командир отдельного кавэскадрона 40-й стрелковой дивизии ОКДВА капитан С.А. Бонич и его командиры взводов лейтенанты Ковалев и Коврижкин) совсем не управляли огнем, и в первой, «дорепрессионной» половине 1937-го:

— когда в БВО «управление боевыми порядками взвода и роты по-прежнему оставалось на низком уровне»¹⁴⁶, а в обеих стрелковых частях, по которым сохранились материалы проверки их на тактических учениях (в 111 -м и 156-м стрелковых полках соответственно 37-й и 52-й стрелковых дивизий) командиры подразделений не умели управлять также и огнем (не зная даже соответствующих команд), не подготавливали и не поддерживали атаку пехоты пулеметным огнем и

— когда в ОКДВА командиры подразделений все еще отличались «слабой натренированностью» в управлении огнем и взаимодействием огня и движения¹⁴⁷ и когда один из двух командиров рот, ведших бой под Винокуркой, огнем не управлял совсем.

Бывший батальонный связист 278-го стрелкового полка 17-й стрелковой дивизии 13-й армии А.И. Деревенец поведал в своих воспоминаниях о командире, поднимавшем бойцов в атаку на финский дот, не дожидаясь, пока пулеметчики обеспечат атаку огнем по амбразуре дота. Но разве не так же действовал в «дорепрессионном» октябре 1936-го на Полоцких учениях командир роты 13-го стрелкового полка 5-й стрелковой дивизии БВО старший лейтенант Абдулин, который, чтобы захватить один из дотов Полоцкого укреп- района, приказал роте броситься на него в штыки?

Нежелание командиров подразделений использовать малые рации и световые сигналы в важнейших группировках Красной Армии было обычным и в 1936-м (когда пользоваться ротными радиостанциями комсостав не умел даже в «ударной» 44-й стрелковой дивизии передового КВО), и в «дорепрессионной» же половине 1937-го (когда игнорирование командирами взводов и рот сигналов, а то и всех технических средств связи отмечалось в трех из четырех освещаемых источниками стрелковых дивизий КВО — 24-й, 45-й и 96-й — и когда у комсостава ОКДВА не было «необходимых знаний и практических навыков по использованию различных средств связи на различных этапах боя»¹⁴⁸)...

Слабая полевая выучка командиров подразделений в Красной Армии также была реальностью еще и до ее чистки. Так, в 1936 г. слабо ориентирующимся на местности был даже комсостав элитного соединения передового БВО — 2-й стрелковой дивизии, а в дислоцировавшейся среди девственных лесов ОКДВА двигаться по азимуту не умели даже командиры, предназначавшиеся на роль дивизионных «таежных штурманов», т.е. проводников по лесной местности! Слабое умение ориентироваться из танка стабильно демонстрировали тогда и командиры танковых подразделений — например, на Белорусских и Шепетовских маневрах, на июньском опытном учении в Приморье... То, что «топографическая грамотность комсостава еще слабая», констатировалось и в директивном письме А.И. Егорова от 27 июня 1937 г.; «весьма слабой топографической подготовкой» обладали тогда даже командиры подразделений обеих проверенных на этот счет дивизий передового КВО («ударной» 24-й и 96-й)...¹⁴⁹

Зимой 1939/40 г. командиры подразделений слабо умели вести разведку, но как «вели» ее в «дорепрессионном» октябре 1936-го, на больших тактических учениях под Полоцком, командиры взводов и рот 5-й и 43-й стрелковых дивизий БВО? Одни из них (как комвзводы и комроты 13-го стрелкового полка 5-й дивизии) оказались «малоинициативны» и «получить какие-либо сведения» «не были в состоянии»¹⁵⁰, а другие (как командир взвода 2-й стрелковой роты 127-го стрелкового полка 43-й дивизии лейтенант Малышко) вообще ничего в разведке не делали...

Зимой 1939/40 г. командиры подразделений часто не умели «составить в боевых условиях правдивое донесение», но и к моменту начала чистки РККА, к июлю 1937-го, «формулировать донесение в ходе боя» умели «не все» из командиров, проверенных тогда в двух дивизиях передового (!) КВО — «ударной» 24-й и 96-й¹⁵¹.

Отсутствие у командиров подразделений четкого командного языка (о котором напомнил в апреле 1940-го комдив- 86) в Красной Армии было обычным и в первой, «дорепрессионной» половине 1937-го (вместо уставных команд и стандартных формулировок доклада комсостав, отмечалось в директивном письме А.И. Егорова от 27 июня 1937 г., демонстрирует «стремление к повествовательной речи»...¹⁵²).

А командиры танковых подразделений подчас управляли последними даже лучше, чем их «предрепрессионные» предшественники! Так, в 20-й тяжелой танковой бригаде «для управления танками во время боя командиры активно использовали радио»¹⁵³, тогда как в 1936-м (как отмечал в своем докладе от 7 октября того года «О боевой подготовке РККА» М.Н. Тухачевский) «комбаты, комроты и комвзводы постоянно снимали наушники (радио) в боевой обстановке» и даже в передовом БВО комсостав танковых частей танковую радиостанцию «в основной массе еще не освоил»¹⁵⁴.

Младшие командиры в финскую войну «командирских навыков», «как правило», не имели, но в одном из трех обнаруженных нами отчетов военных округов за «дорепрессионный» 1935 г. — отчете Северо-Кавказского округа — констатируется то же самое: у младшего комсостава нет твердых навыков ни в применении в зависимости от обстановки тех или иных боевых порядков, ни в управлении огнем и движением. Младшие командиры не умеют организовать взаимодействие огня и движения, «не умеют отдать приказание, [...] не умеют управлять огнем своего отделения»¹⁵⁵, читаем мы и в материалах проверок обеих стрелковых дивизий ОКДВА, от которых такие материалы за 1935 г. сохранились, — 21-й и 26-й...

То, что младший командир Красной Армии «слабо руководит в бою своей частью», М.Н. Тухачевский отмечал и в своем докладе от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА»¹⁵⁶ (даже в элитной 44-й стрелковой дивизии КВО командиры отделений не умели тогда поставить задачу своему пулеметчику). Так же было и перед началом чистки РККА. Ведь, как отмечалось в директивном письме А.И. Егорова от 27 июня 1937 г., «тактическая подготовка младшего командира страдала» «теми же недочетами, что и подготовка среднего и старшего командира»¹⁵⁷ (а средний и старший, как мы помним, «нетвердо управлял и командовал частью в тактической обстановке»).

Младший комсостав, призванный в финскую войну из запаса, «все забыл и в большинстве совсем потерял облик младшего командира» — но «отсутствие командного языка и требовательности»¹⁵⁸ (т.е. именно отсутствие «облика младшего командира») обнаружилось и у младшего комсостава запаса, призванного на сбор при 37-й стрелковой дивизии БВО в «дорепрессионном» июне 1936-го.

То же самое показали и почти все проверки выучки младшего комсостава запаса, осуществленные УБП РККА перед началом и в начале массовых репрессий.

На сборе приписного состава частей 8-й стрелковой дивизии БВО к 3 июня 1937 г. выявилось, что эта выучка «в большинстве своем неудовлетворительна» настолько, что «не обеспечивает организацию и проведение современного боя стрелковыми подразделениями».

В ходе сбора приписного состава частей 55-й стрелковой дивизии МВО 1—9 июня 1937 г. обнаружилось, что младший комсостав запаса способен справиться с ролью командира только «при надлежащем инструктаже и руководстве» (читай: при опеке или даже подмене его средним комсоставом).

Сбор приписного состава частей 6-й стрелковой дивизии МВО 6—13 июня 1937 г. показал начальнику 3-го отделения УБП РККА комдиву М.А. Рейтеру то же самое, что и финская война — Н.Н. Воронову, что значительная часть младшего комсостава запаса растеряла свои знания и что, даже подучившись на сборе, этот комсостав «нечетко» управлял отделением в бою и не умел поставить конкретную задачу пулеметчику, гранатометчику, снайперу (т.е. «облик младшего командира» до конца принять не смог).

Абсолютно то же самое, что и Н.Н. Воронов после финской войны, констатировали и авторы отчета о сборе второочередной 129-й стрелковой дивизии в ПриВО 28 июня — 5 июля 1937 г.: «Подготовка младшего начсостава в большинстве своем почти не выделяется от [так в документе. — А.С.] красноармейцев, получивших подготовку в кадровых частях. Со своими обязанностями младший начсостав не справляется».

И только после прошедшего 26 апреля — 5 мая 1937 г. в МВО сбора второочередной 126-й стрелковой дивизии М.А. Рейтер смог констатировать, что младший комсостав запаса «в основной своей массе подготовлен вполне удовлетворительно» (хотя командирских навыков ему все же явно не хватает: «команды подаются вяло»)¹⁵⁹.

«У нас очень плохо работают штабы», — подытожил в апреле 1940-го Г.И. Кулик, но о том же самом (что войсковые штабы «слабы» и «отстают от развития событий в бою [т.е. не обеспечивают адекватного управления войсками. — А.С.]») говорилось и в письме М.Н. Тухачевского К.Е. Ворошилову от 1 декабря 1935 г.¹⁶⁰. В документах штаба единственного стрелкового корпуса передового (!) КВО, от которого сохранилась хоть какая-то штабная документация за 1935 год, -15-го мы быстро натыкаемся на заявление начштаба П.И. Ляпина о том, что «с таким штабом воевать нельзя» (сделанное в откровенной атмосфере партсобрания)...¹⁶¹ В ОКДВА, как признал даже приукрашивающий действительность годовой отчет этой армии от 21 октября 1935 г., «с управлением в горно-лесистой местности» (схожей по своей малопригодностью для действий войск с финляндским театром!) «штабы дивизий не справлялись»...¹⁶²

То же и в 36-м: из доклада М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА» вытекало, что управление стрелковыми соединениями «все еще находится на неудовлетворительном уровне» именно по вине штабов¹⁶³. В передовом КВО — причем по признанию его же годового отчета от 4 октября 1936 г.! — штабы стрелковых дивизий управляли тогда боем «несколько слабее», чем «неплохо» (т.е. плоховато), а штабы танковых соединений, бывало, «просто отставали от своих войск», т.е. вообще теряли управление!¹⁶⁴ Об уровне оперативных штабов свидетельствует директива наркома обороны № 22500сс от 10 ноября 1936 г. «Об итогах оперативной подготовки за 1936 год...»: «Органы управления еще не научились правильно организовывать управление в подвижных фазах операции»...¹⁶⁵

Штабы стрелковых полков и батальонов в Красной Армии, как отмечалось в директивном письме А.И. Егорова от 27 июня 1937 г., «как органы управления боем не сколачивались» (и, значит, управлять боем не умели) еще перед началом чистки РККА. Согласно годовому отчету округа от 15 октября 1937 г., в передовом БВО тогда были «нечетко сколочены» (и, судя по сохранившимся сведениям о конкретных соединениях, «не умели организовать и обеспечить проведение в жизнь решения командира») и штабы танковых частей и соединений. В передовом же КВО, как значилось в приказе его комвойсками № 0100 от 22 июня 1937 г., вообще «штабы всех родов войск» были «слабо подготовлены для выполнения задач по управлению боем»! В третьей важнейшей стратегической группировке РККА — ОКДВА войсковые штабы, по заключению приказа В.К. Блюхера об  итогах зимнего периода обучения 1936/37 учебного года, «удовлетворительно» работали только «в несложной обстановке», а в условиях «значительного насыщения войск техническими средствами» (т.е. в условиях, обычных для боя конца 30-х гг.) «со своей задачей справлялись плохо». При этом штабы батальонов, как дает понять отчет штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г., «неудовлетворительно» управляли при всех условиях¹⁶⁶.

Соответственно еще до своей чистки Красная Армия отличалась и общей слабой выучкой штабистов. В мае 1940-го приказ наркома обороны № 120 заключил, что по «подбору и подготовке кадров» штабы «не соответствовали предъявляемым к ним требованиям» — но М.Н. Тухачевский констатировал это и в письме К.Е. Ворошилову от 1 декабря 1935 г.: «Кадры штабных командиров слабы по своей подготовке»¹⁶⁷. «Слабую подготовку» большинства штабов стрелковых батальонов констатировала и директива наркома обороны № 400115с от 17 мая 1936 г., а в ОКДВА эта подготовка, даже по словам нещадно приукрашивавшего действительность годового отчета армии от 30 сентября 1936 г., была тогда «на очень низком уровне» («в большинстве неудовлетворительной» признал отчет и выучку штабов своих танковых частей)...¹⁶⁸

Штабисты запаса в финскую войну показали себя «совершенно неопытными в штабном деле», но разве не то же самое было бы, начнись эта война в «дорепрессионном» 1936- м? Ведь и тогда (как констатировал 7 декабря 1936 г. начальник штаба КВО комдив В.П. Бутырский) комсостав запаса, приписанный к формируемым в военное время штабам дивизий, полков и батальонов, «не соответствовал своему назначению»...¹⁶⁹ А перед самым началом массовых репрессий? Большинство проверок выучки штабистов запаса, проведенных тогда УБП РККА, показало то же самое. Так, не нуждается в комментариях вывод начальника 3-го отделения УБП РККА комдива М.А. Рейтера, сделанный им после прошедшего 26 апреля — 5 мая в МВО сбора второочередной 126-й стрелковой дивизии: «Подготовка органов управления — слабая — они не сколочены и управление дивизией не существует». «Значительная» часть штабных командиров запаса, отбывших 1—9 июня сбор приписного состава 55-й стрелковой дивизии МВО, констатировал помощник Рейтера полковник Свечин, «навыков в технике штабной службы не имеет». И только прошедший 5—16 июня в том же МВО сбор третьеочередной 122-й стрелковой дивизии показал, что не сколочены лишь штабы батальонов¹⁷⁰.

Об  отсутствии у штабистов Красной Армии «практических навыков в штабной работе» говорил не только Н.Н. Воронов в апреле 1940-го, но и М.Н. Тухачевский в «дорепрессионном» декабре 1935-го, на Военном совете: «Надо выработать практического штабного работника. Штабной командир, если дело пахнет боем, должен сразу забеспокоиться, проверить, действуют ли телефоны, работает ли радио, подготовлены ли ординарцы, имеется ли нужное количество посыльных, находятся ли войска там, где он считает, что они должны быть, или не находятся, что делают соседи и пр. Казалось бы, наши командиры имеют боевой опыт, но почему-то все эти моменты забываются в поле»¹⁷¹. О том, что «управление боем» «штабами организовывалось», как и в финскую, «трудно и мучительно», что «составление боевых документов занимало массу времени», а качество их «было низким» свидетельствуют практически все сохранившиеся от 35-го материалы проверок войск передового (!) УВО/КВО. О том же вынуждены были докладывать тогда и все сохранившиеся годовые отчеты соединений и объединений стоявшей на пороге войны ОКДВА: штабисты тратят слишком много времени на передачу распоряжений, забывают контролировать исполнение, документы отрабатывают медленно и нечетко, в боевой обстановке в штабах много суеты, обусловленной отсутствием практических навыков и автоматизма в выполнении своих функций...

То же и в 36-м. «[...] Все еще много времени теряется на передачу приказов и донесений, благодаря несовершенству штабной работы», — значилось в приказе наркома обороны № 00105 от 3 ноября 1936 г. «Об итогах боевой подготовки за 1936 год...»¹⁷². Практических навыков работы штабисты не имели тогда даже в батальонах «ударной» 2-й стрелковой дивизии БВО, а штаб 16-го стрелкового корпуса того же передового округа ухитрился запоздать с подготовкой боевого приказа даже на заранее отрепетированных Белорусских маневрах! Признание же годового отчета важнейшей стратегической группировки РККА — КВО — стоит выделить курсивом: «На сегодняшний день у нас нет ни одного штаба, где основные работники были бы с двух-, трехлетним стажем и обладал бы в полной мере практикой работы»¹⁷³. (Напомним, что на Полесских маневрах КВО в августе 1936-го штабы полков и дивизий отличались такой «недовыученностью» «в технике управления», что затягивали абсолютно все, что делали, тратя порой на составление приказа дивизии 4 часа, а на составление и доведение до полков — 26 (!) часов¹⁷⁴.)

То же и в первой, «дорепрессионной» половине 37-го. Так, согласно годовому отчету БВО от 15 октября 1937 г., «общим слабым местом» штабов там «продолжало оставаться» «несвоевременное доведение» решений командира до войск¹⁷⁵ (свидетельствующее все о той же слабости практических навыков штабной работы). У дивизионного и полковых штабов 6-й стрелковой дивизии МВО к 10 июня 1937 г. «навыков в управлении боем практически [выделено мной. — А.С.]» было «еще недостаточно», а батальонные были вообще не сколочены...¹⁷⁶ Навыков управления войсками не хватало тогда и комсоставу войсковых штабов ОКДВА — «несноровисто работавшему на командных пунктах, а в танковых штабах плохо подготовленному по радиосвязи, т.е. плохо умевшему использовать основное средство управления танкового штаба — радиостанцию. Наглядное представление о том, какие практические навыки по управлению войсками были тогда у дальневосточных штабистов, можно составить по тому, что в ней отнюдь не худшим был штаб 21-й стрелковой дивизии, который:

— не добивался «постоянного знания обстановки и сведений о противнике»;

— не проявлял «достаточной сообразительности в использовании средств связи для передачи распоряжений»;

— документы выпускал с опозданием, многословные и вообще плохо отработанные;

— лишь «периодически» вел на учениях оперативную карту (!);

— «забывал» информировать об обстановке и вышестоящий штаб, соседей и собственные части и, наконец,

— был «полностью не сколочен»¹⁷⁷.

Несколоченность штабов в Красной Армии также была явью еще и в 36-м. Вновь процитируем директиву наркома обороны № 22500сс от 10 ноября 1936 г.: «Взаимодействие между всеми звеньями в органах управления в достаточной степени не отработано»¹⁷⁸. В освещаемой источниками значительно полнее других округов ОКДВА полной или частичной несколоченностью отличались тогда практически все батальонные и полковые и дивизионные штабы, материалы проверок которых сохранились, один из двух штабов мехбригад (штабриг-23) и три из пяти штабов корпусов (штакоры-20, -26 и -43), а в передовом КВО — причем по признанию его собственного, отнюдь не отличавшегося откровенностью годового отчета от 4 октября 1936 г.! — все вообще штабы («увязка и взаимодействие в работе между главнейшими отделениями штабов недостаточны»¹⁷⁹)...

Неумение организовать бесперебойную связь с войсками для советских штабов также было характерно и в 35-м (и в том числе на пресловутых Киевских маневрах). Еще и в 36-м им отличались даже штабы соединений и объединений («В динамике боевых действий в большинстве случаев связь нарушается, — констатировалось в директиве наркома обороны № 22500сс от 10 ноября 1936 г. «Об итогах оперативной подготовки за 1936 год...», — что показывает на неумение планово и правильно использовать все средства связи»; «как правило, связь взаимодействия (связь между соединениями) в процессе боя и особенно операции отсутствует [...] Как только начинается движение — связь в большинстве случаев прерывается, и, к сожалению, это нетерпимое положение часто никого не трогает, к этому относятся, как к чему-то обычному [,..]»¹⁸⁰).

Войсковые штабы ОКДВА бесперебойную связь с войсками не умели обеспечить и в первой, «дорепрессионной» половине 1937-го (в частности, на мартовских дивизионных и корпусных учениях); не умели добиться этого и штабы того из тогдашних стрелковых корпусов БВО, по которому только и сохранилась информация, — 23-го...

Нежеланием штабов использовать радиосвязь отличались и знаменитые Киевские маневры 1935 г., где «радиосредства, работающие на ходу, не использовались»¹⁸¹. В декабре 1939- го (если верить тому, что заявил на апрельском совещании военком Управления связи Красной Армии К.Х. Муравьев) из-за нежелания использовать радио потеряла, пойдя в наступление, связь с командованием 20-я тяжелая танковая бригада, но и это было лишь повторением того, что произошло в сентябре 1935-го, на Киевских маневрах. Войдя в прорыв, батальон танков Т-28 (именно такими была оснащена и 20-я тяжелая) тогда тоже на долгое время «исчез», так как не поддерживал связь ни с пехотой, ни с высшим командованием...

Нежелание штабов использовать радиосвязь было типичным и в 36-м, когда, в частности, в передовом БВО его зафиксировали у единственного полкового и почти у всех батальонных штабов, материалы проверок которых сохранились, когда в передовом же КВО этим грешили даже штабы соединений. Согласно отчету округа о сентябрьских Шепетовских маневрах, «радиосвязь не заняла подобающего ей места в управлении частями и подразделениями»¹⁸² даже в танковых, т.е. подвижных, войсках! В «дорепрессионном» же январе 1937-го использовать вместо радио посыльных в КВО предпочитал даже штаб лучшего (72-го стрелкового) полка «ударной» 24-й стрелковой дивизии — один из трех тогдашних полковых штабов этого округа, которые освещаются источниками. Указание отчета штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г. на то, что «использование штабами всех видов средств связи еще недостаточно»¹⁸³, и тот факт, что на единственном освещаемом источниками корпусном учении этого периода в БВО (учениях 23-го стрелкового корпуса) во время марша радиосвязь отсутствовала, позволяют заключить, что радио игнорировали тогда и в этих двух крупных округах...

В феврале 1940 г. штабы часто плохо оборудовали КП средствами связи, но штаб лучшего полка элитной дивизии передового КВО — 72-го стрелкового полка 24-й стрелковой дивизии — подобное неумение управлять с командного пункта демонстрировал и в «дорепресссионном» январе 1937-го. Он вообще пытался управлять с такого КП, на котором еще не было развернуто никаких средств связи!

Из директивы командующего Северо-Западным фронтом № 4703 от 27 февраля 1940 г., потребовавшей от штабов «обеспечить своим командирам возможность непрерывно управлять боем»¹⁸⁴, можно понять, что непрерывности управления в ходе прорыва «линии Маннергейма» достичь не удалось. Но точно так же было и ровно за три года до этого, при штурме 52-й стрелковой дивизией на учениях 23-го стрелкового корпуса БВО в последних числах февраля Т937-го Мозырского укрепрайона: «управление в полосе наступления внутри УР [укрепленного района. — А.С.]» «осуществлялось с большими перебоями»¹⁸⁵.

Штабная культура в финскую войну «была на низком уровне» — но ту же картину являет нам и 1935 г. Как показали весенне-летние проверки московских инспекторов, эта культура была тогда низка даже во всех штабах стрелковых корпусов передового УВО/КВО. В штабе «ударной» 44-й стрелковой дивизии КВО еще в сентябре, имея на подготовку приказа на прорыв оборонительной полосы противника куда больше времени, чем в реальной боевой обстановке, составили этот приказ «исключительно небрежно»...¹⁸⁶ А в корпусном и дивизионных штабах 5-го стрелкового корпуса передового же БВО командиры в марте 1935 г. не владели даже прочными навыками штабной графики, а вместо «приказов, докладов, донесений» вели «разговоры»!¹⁸⁷

Сводки, составлявшиеся в феврале—марте 1940 г. в штабе 15-й армии, были «многословны, неконкретны», но в крупных штабах передового КВО «многословие» было «обычным явлением» и в сентябре 1935-го, на Киевских маневрах¹⁸⁸.

Штабная культура в Красной Армии и в 1936-м была такова, что начальники штабов полков уже начавшей воевать 40-й стрелковой дивизии ОКДВА и те не знали условных знаков, при помощи которых на карту наносится обстановка, а неумение вести рабочую карту штабисты демонстрировали даже в «ударной» 2-й стрелковой дивизии передового БВО.

Штабная культура в Красной Армии и в первой, «дорепрессионной» половине 1937-го была такова, что в двух из трех освещаемых источниками тогдашних полковых штабов передового КВО (72-го стрелкового полка 24-й и 287-го стрелкового полка 96-й стрелковой дивизии) донесения составляли неясно, а рабочие карты вели плохо и что во всех освещаемых источниками дивизионных штабах ОКДВА качество штабной документации было невысоким.

Информировать вышестоящий штаб об обстановке войсковые штабы ОКДВА «забывали» и в 1935-м. А в 1936-м, как можно заключить из доклада М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», со своей ролью информаторов штабы не справлялись во всей Красной Армии: их донесения вечно запаздывали (и действительно, в документах единственного освещаемого источниками корпусного штаба КВО — в протоколе партсобрания штаба 15-го стрелкового корпуса от 22 декабря 1936 г. — мы и то натыкаемся на признание начштаба:«[...] Слабо организуем [...] информацию»¹⁸⁹).

Штабы, вышедшие на финскую войну, отличались неумением произвести расчет времени, потребного войскам на организацию боя, но в 1935-м штабы не умели это делать и в 18-м стрелковом корпусе ОКДВА, и в 27-й стрелковой дивизии передового БВО; безбожно «лакировавший» действительность годовой отчет КВО от 11 октября 1935 г. и тот согласился, что «расчеты: время, пространство, местность» «быстро и правильно производить» умеют «не все еще штабные командиры»¹⁹⁰. А в 36-м, как явствует из директивы наркома обороны № 22500сс от 10 ноября 1936 г., неумение или нежелание штабов вести «расчет времени на принятие решения, его оформление и доведение до исполнителей» было характерно для всей Красной Армии¹⁹¹ (времени на организацию боя, подтверждал в своем докладе от 7 октября «О боевой подготовке РККА» М.Н. Тухачевский, исполнителям не оставляют ни полковые, ни дивизионные, ни корпусные штабы...).

«Слабая подготовленность» штабов вновь сформированных в военное время соединений и объединений также не была следствием чистки РККА. Вновь сформированные в 1939—1940 гг. штабы армий «были слабо подготовлены и не могли квалифицированно и полно руководить войсками» — но проведенные в 1935-м сборы управлений шести общевойсковых и одной конной армии показали то же самое: «армейские управления военного времени по своей подготовленности все еще находятся на низком уровне, особенно приписанный к этим управлениям начсостав запаса»...¹⁹²

Стрелково-артиллерийская выучка. «Нам необходимо, чтобы наш командный состав умел бы получше стрелять в трудных условиях, с большим смещением, в лесной местности [...]», — отметил на апрельском совещании при ЦК ВКП(б) начальник артиллерии 8-й армии комбриг Н.А. Клич¹⁹³. Эта проблема частично вытекала из другой, на которую указал перешедший в последние дни войны с должности командарма-13 на должность начальника артиллерии Северо-Западного фронта, артиллерист по специальности В.Д. Грендаль: «В артиллерии очень плохо поставлена служба разведки и наблюдения [...]». («Разведка целей, — подтверждает отчет 8-й армии, — производилась неудовлетворительно в силу как отсутствия средств разведки, так и практических навыков в наблюдении целей (неумение выбирать НП [наблюдательный пункт. — А.С.] в лесу, отсутствие системы наблюдения и т.д.)»)¹⁹⁴. «Мы почувствовали чрезвычайно остро, что подчас наши командиры-артиллеристы не умеют ориентироваться на местности», — докладывал на апрельском совещании и командир 473-го гаубичного артиллерийского полка 8-й армии майор Н.В. Мухин¹⁹⁵.

Но стрельбы в сложных условиях (и, в частности, в лесистой местности) советским командирам-артиллеристам плохо давались и в 1935-м: ведь тогда они, по оценке начальника Генштаба РККА А.И. Егорова, недостаточно знали теорию стрельбы, а без нее невозможно научиться стрелять в сложных условиях.

Стрелять в сложных условиях (и, в частности, в лесу) артиллеристы Красной Армии плохо умели и в 1936-м. Ведь сложные условия обычно означают, что цель плохо или вовсе не наблюдается — так что стрелять по ней приходится по карте, с использованием топографической основы. А вопрос о «подготовке топографической основы», констатировал в своем докладе от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА» М.Н. Тухачевский, в артиллерии Красной Армии «практически» еще «не разрешен»¹⁹⁶. Кроме того, при стрельбе в условиях плохой видимости приходится применять аналитический метод подготовки данных — а им в 36-м не владели даже те командиры, которые были выдвинуты для участия во Всеармейских стрелково-артиллерийских состязаниях командиров батарей наземной и зенитной артиллерии... Политуправление такого передового округа, как КВО, в своем докладе Москве от 5 мая 1936 г. прямо признало, что «стрельбы при сложных условиях дают в большинстве своем неудовлетворительные результаты»!¹⁹⁷

В ОКДВА, которая не только представляла собой одну из трех крупнейших группировок РККА, но и готовилась воевать в такой же лесистой местности, в какой воевали потом с финнами, командиры-артиллеристы «терялись», стреляя в сложных условиях, и в первой, «дорепрессионной» половине 1937-го. Стрельбу по ненаблюдаемым целям на поражение они, как заключил приказ В.К. Блюхера об итогах зимнего периода обучения 1936/37 учебного года, вообще не отработали!¹⁹⁸ Стрелять в сложных условиях не умели перед началом чистки РККА и командиры-артиллеристы передового КВО: как установил в июне 1937 г. новый комвойсками КВО И.Ф. Федько, их «приучили» вести огонь только «по прекрасно видимым мишеням»...¹⁹⁹

Зимой 1939/40 г. в артиллерии 8-й армии «разведка целей производилась неудовлетворительно», но в 1935-м она (как доложил 8 декабря того года на Военном совете инспектор артиллерии РККА Н.М. Роговский) была плоха во всей Красной Армии! Артиллеристами передового КВО «вопросы организации и ведения разведки в процессе боя всеми средствами в условиях незнакомой местности» «не были отработаны» и к началу чистки РККА²⁰⁰. Согласно годовому отчету БВО от 15 октября 1937 г., там было «плохо» «с артиллерийским наблюдением и разведкой», и в том числе с разведкой ненаблюдаемых целей;²⁰¹ поскольку эти изъяны в подготовке артиллеристов округа были налицо и в 36-м, можно заключить, что так же было и к началу массовых репрессий.

Зимой 1939/40 г. у командиров-артиллеристов 8-й армии отсутствовали «практические навыки в наблюдении целей» — но точно так же обстояли здесь дела и до чистки РККА (и не в одном оперативном объединении, а во всей Красной Армии). Это видно хотя бы из замечания, сделанного начальником артиллерии РККА Н.Н. Вороновым на Военном совете при наркоме обороны 22 ноября 1937 г.: «Артиллеристы до сих пор [выделено мной. —Л.С.] наблюдать не умеют

Зимой 1939/40 г. в 8-й армии командиры-артиллеристы не умели выбрать НП в лесу — но в «дорепрессионной» первой половине 1937-го в передовых КВО и БВО они вообще не умели выбирать места для НП (располагая их или слишком далеко от целей или так, что они были прекрасно видны противнику)...

Зимой 1939/40 г. в 8-й армии многие командиры-артиллеристы не умели ориентироваться на местности — но в ОКДВА такие случаи отмечались и в июне 1936-го.

Тактическая выучка. «В тактических вопросах, тов. Сталин, — признал на апрельском совещании начальник артиллерии 19-го стрелкового корпуса комбриг С.И. Оборин, — мы еще слабоваты»²⁰³. Судя по последовавшим затем выступлениям заместителя наркома обороны и начальника Артиллерийского управления Красной Армии Г. И. Кулика («[...] Артиллеристы [...] должны знать тактику пехоты, а они не знают») и начальника артиллерии Красной Армии Н.Н. Воронова («Чванливость есть и у некоторой части артиллеристов, ее надо выколачивать и заставить, чтобы кроме артиллерии, артиллерист учил и знал общевойсковое дело»), а также по приказу наркома обороны № 120 (отметившему про артиллерию лишь то, что она «имела ряд недочетов в вопросах взаимодействия с пехотой»)²⁰⁴, эта известная тактическая «слабость» комсостава артиллерии определялась прежде всего недостаточным умением организовать взаимодействие с пехотой. (По крайней мере, в 8-й армии этим страдала даже прямо предназначавшаяся для поддержки пехоты полковая артиллерия — пренебрегавшая стрельбой прямой наводкой; взаимодействовать с пехотой там не умела и готовившаяся стрелять только по бронеобъектам противотанковая артиллерия.) Впрочем, в акте приема Наркомата обороны маршалом Тимошенко отмечено и то, что «артиллерия не умеет поддерживать танки»²⁰⁵.

Кроме того (как указал на апрельском совещании Н.А. Клич), «комсостав артиллерийских штабов был подготовлен неудовлетворительно. Артиллерийские штабы не были сколочены»²⁰⁶ (попавшие в 1939 г. под сокращение штабы начальников артиллерии дивизии перед войной пришлось, по существу, укомплектовывать заново). В ходе прорыва «линии Маннергейма» это сказалось на управлении огнем артиллерийских групп. «Управление артиллерией, — говорилось об этом в директиве командующего войсками Северо-Западного фронта № 4703 от 27 февраля 1940 г., — в ряде случаев централизуется только формально, а фактически получается простое распределение ее по [стрелковым. — A.C.] полкам. Начарткоры и начартдивы зачастую сидят без связи с артгруппами и не могут руководить их огнем. В силу этого в нужных случаях не применяется маневр огнем, огонь всей артиллерии корпуса не сосредотачивается на важных тактических или опасных участках — обычно каждая артгруппа поддерживает только свою часть»²⁰⁷.

Зимой 1939/40 г. командиры-артиллеристы «в тактических вопросах» были в целом «еще слабоваты» — но оценка годового отчета БВО от 15 октября 1937 г., согласно которой, комсостав артиллерии даже этого округа «в тактическом отношении» «подготовлен недостаточно»²⁰⁸, могла быть сделана и перед началом чистки РККА: тактическая выучка тех командиров-артиллеристов БВО, по которым сохранились соответствующие сведения (штабистов 33-го и 37-го артиллерийских полков и комсостава 160-го артполка Мозырского УР — переформированного вскоре в 52-й артполк 52-й стрелковой дивизии), колебалась между удовлетворительной и неудовлетворительной (в 33-м артполку не были сколочены штабы дивизионов, а штаб полка мог работать лишь в несложной обстановке) и в 1936-м. Значит, по крайней мере, «недостаточной» она должна была быть и в первой половине 1937-го... Атактическую выучку тогдашнего комсостава артиллерии ОКДВА, как признали в апреле 1937 г. в штабе самой этой армии или в аппарате ее начарта, вообще «следует считать неудовлетворительной»...²⁰⁹

Зимой 1939/40 г. командиры-артиллеристы «имели ряд недочетов в вопросах взаимодействия с пехотой», но в 1936-м этих «недочетов» было, похоже, еще больше! «Слабой стороной подготовки артиллерийских] дивизионов, — подчеркивал в своем докладе от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА» М.Н. Тухачевский, — следует признать совершенно недостаточную тактическую их работу совместно с пехотой»²¹⁰ (напомним, что основная практическая работа по организации взаимодействия с пехотой должна была тогда проводиться именно на уровне дивизиона)... Не лучше была здесь картина и в «дорепрессионной» первой половине 1937-го. Напомним вывод К.Е. Ворошилова на Военном совете 27 ноября 1937 г.: «Взаимодействие артиллерии с пехотой и другими родами войск остается [выделено мной. — А.С.] слабым»²¹¹. (Артиллерийский «комсостав всех степеней не отработал главнейших вопросов взаимодействия с пехотой», — прямо отмечено в приказе комвойсками КВО № 0100 от 22 июня 1937 г.²¹².)

Зимой 1939/40 г. часть командиров-артиллеристов плохо знала тактику пехоты, с которой ей надо было взаимодействовать, но в «дорепрессионном» 1935-м в готовившейся со дня на день вступить в бой ОКДВА эту тактику плохо знал даже комсостав артиллерийских штабов. «Неоднократно отмечалось незнание к[ом]состава [так в документе. — А.С.) артиллерии системы построения пулеметного огня в обороне», — писал начальник артиллерии ОКДВА В.Н. Козловский в подготовленных им 14 октября 1935 г. материалах к годовому отчету²¹³.

Зимой 1939/40 г. в 8-й армии полковая артиллерия не умела поддержать пехоту огнем прямой наводкой — но в обеих освещаемых с этой стороны источниками дивизиях ОКДВА (21-й и 40-й стрелковых) она не умела этого и в «дорепрессионном» 1935-м. Ведь огонь прямой наводкой подразумевает выдвижение отдельных орудий в боевые порядки атакующей пехоты, а в названных соединениях командиры орудий полковой артиллерии «самостоятельно управлять и вести бой отдельным орудием, действующим с пехотой, не умели»²¹⁴. В передовом КВО — согласно даже его годовому отчету от 4 октября 1936 г.! — «тактическое применение батальонных и полковых орудий» было «слабо отработано» и в 36-м, а в ОКДВА — и в первой, «дорепрессионной» половине 37-го, когда (как констатировалось в приказе командующего Приморской группой этой армии командарма 2-го ранга И.Ф. Федько № 048 от 16 февраля 1937 г.) у командиров орудий полковой артиллерии по-прежнему были «слабы знания вопросов боевого применения отдельного орудия в различных видах пехотного боя»²¹⁵.

Зимой 1939/40 г. в 8-й армии противотанковая артиллерия не умела переключиться на поддержку пехоты — но в ОКДВА (судя по тем ее дивизиям, которые освещены с этой стороны источниками) она не умела это делать и в 1935-м. Для такого «переключения» командиры 45-мм противотанковых пушек, действующих в боевых порядках пехоты, должны бфш проявить инициативу — а в 21-й и 26-й стрелковых дивизиях ОКДВА в 35-м «инициативы и умения командовать» у них не было; быстро и правильно реагировать на данные простейшей «тактической обстановки», принять «на основе обстановки» «обоснованное командирское решение» они «не умели»... «Знания вопросов боевого применения отдельного орудия в различных видах пехотного боя» у командиров противотанковых орудий в ОКДВА были «слабы» еще и «дорепрессионной» зимой 37-го²¹⁶.

Зимой 1939/40 г. артиллерия «не умела поддерживать танки» — но в со дня на день готовившейся вступить в бой ОКДВА «должной спайки в совместной работе артиллерии и танков»²¹⁷ по вине артиллеристов (и по признанию самого же начарта ОКДВА В.Н. Козловского) не было и в 1935-м. Согласно отчету штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г., действия орудий сопровождения танков и пехоты еще к началу чистки РККА были там наиболее слабым местом взаимодействия родов войск. В передовом КВО артиллерия не умела вовремя поддержать танки (слишком медленно организуя взаимодействие с ними) и в сентябре 1936-го, на Шепетовских маневрах, — а непосредственно перед началом массовых репрессий комсостав артиллерии КВО, как мы видели выше, вообще «не отработал главнейших вопросов взаимодействия» с танками...

Зима 1939/40 г. показала неудовлетворительную подготовку комсостава артиллерийских штабов — но в передовом КВО она была такой и в 1935-м, когда даже на долго и тщательно репетировавшихся Киевских маневрах начальникам артиллерии обоих маневрировавших стрелковых корпусов (8-го и 17-го) приходилось подменять своих штабистов. А начарт ОКДВА 14 октября 1935 г. отмечал, что артиллерийские штабы в этой армии укомплектованы командирами с «малым тактическим кругозором»...²¹⁸

Зимой 1939/40 г. «артиллерийские штабы не были сколочены», но по меньшей мере в половине стрелковых корпусов передового КВО (в 8-м и 17-м) они были не сколочены и в «дорепрессионном» 1935-м (ведь даже на Киевских маневрах они задерживали выпуск «нужных для боя документов»²¹⁹). А штабы начальников артиллерии дивизий (и не в одном округе, а во всей Красной Армии) были, как засвидетельствовал в своем докладе от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА» М.Н. Тухачевский, «слабы» и в 36-м²²⁰. В ОКДВА — как признал отчет ее штаба от 18 мая 1937 г. — практически все артиллерийские штабы (и дивизионов, и полков, и артиллерийских групп, и 11 из 13 штабов начар- тов стрелковых дивизий) были подготовлены неудовлетворительно еще накануне чистки РККА.

Как можно понять из выступления Н.А. Клича, неудовлетворительность выучки комсостава артиллерийских штабов и несколоченность этих последних в немалой степени определялась тем, что в преддверии войны в сокращенные незадолго до того штабы пришлось влить немало командиров запаса. Но эти командиры неизбежно понизили бы уровень подготовленности органов управления артиллерией и до чистки РККА. Так, проведенный 28 июня —5 июля 1937 г. в При ВО сбор второочередной 129-й стрелковой дивизии показал, что комсостав артиллерийских «штабов совершенно не подготовлен; штабы дивизионов управлять огнем не могут»²²¹.

Управление огнем артгруппы даже в передовых КВО и БВО — и даже по их собственным докладам Москве в годовых отчетах КВО и политуправления БВО от 11 и 21 октября 1935 г. соответственно — было освоено не более чем на «удовлетворительно» и в 35-м (причем, по крайней мере, в КВО по той же причине, что и на Северо-Западном фронте зимой 1940-го, т.е. из-за «только удовлетворительного» освоения артиллерийскими штабами радиосвязи²²²). По свидетельству доклада М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», вопрос управления массовым огнем (т.е. огнем артгрупп) на «практике не был разрешен и в 36-м. В передовом БВО «техника и практика сосредоточения массированного огня» была «недоработана»²²³ еще накануне массовых репрессий: ведь процитированный нами годовой отчет БВО от 15 октября 1937 г рисует картину, которая была в этом округе (см. выше) и в 35-м...

«Линию Маннергейма» не удалось бы прорвать без массированного применения артиллерии РГК, но в 36-м (по свидетельству того же доклада Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА») использование этой артиллерии старшими артиллерийскими начальниками было отработано еще хуже, чем массирование огня...

Отметим также несколько общих оценок выучки комсостава артиллерии, участвовавшего в финской кампании. Начарткор-19 С.И. Оборин дал понять, что в целом эта выучка является как минимум удовлетворительной: если, указал он, комсостав пехоты «подготовлен плохо, особенно» в запасных частях, то этого «нельзя сказать в отношении артиллерии. Здесь мы имеем совсем другое положение»²²⁴. Правда, комсостав запаса оценивался как малоудовлетворительный. «[...] Мы не имеем хорошего командира взвода из запаса, которого мы должны иметь», — заявил на апрельском совещании начарт 7-й армии комкор М.А. Парсегов²²⁵. Еще хуже обстояло дело с младшим комсоставом. «Кадровый младший командир, — отмечал в своем докладе об итогах войны Н.Н. Воронов, — имел посредственную подготовку», призванный же из запаса «знания свои растерял»²²⁶.

Но не лучше (если не хуже) комсостав артиллерии был подготовлен и в 36-м, когда, по свидетельству доклада М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», командиры огневых взводов «резко отставали в своей огневой подготовке», качество стрельб, проводимых командирами батарей и дивизионов, было лишь удовлетворительным, а практики во взаимодействии с пехотой у них было очень мало («что значительно снижает ценность огневой подготовки артиллерии»)²²⁷.

Командиры-артиллеристы запаса (причем отнюдь не одни лишь командиры взводов) также вызывали нарекания и до чистки РККА. «Подготовку командного и начальствующего состава запаса признать удовлетворительной нельзя», — прямо докладывал в марте 1937-го начальник штаба 99-го артиллерийского полка 99-й стрелковой дивизии КВО майор А.Н. Юдин²²⁸. В ходе сбора второочередной 129-й стрелковой дивизии, прошедшего в ПриВО 28 июня — 5 июля 1937 г., выявилось, что призванный из запаса комсостав артиллерии «в основной массе командовать подразделением не может»²²⁹.

Младший комсостав артиллерии, как отмечалось в докладе М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», «резко отставал в своей огневой подготовке» и в 36-м²³⁰. В протоколе партсобрания 174-го стрелкового полка 58-й стрелковой дивизии КВО от 11 апреля 1936 г. содержится даже заявление о том, что младшие командиры- артиллеристы... «не умеют установить прицел и уровень»!²³¹ В ОКДВА, согласно отчету ее штаба от 18 мая 1937 г. младший комсостав артиллерии был слабо подготовлен и накануне чистки РККА — и в стрелково-артиллерийском отношении, и в тактическом.

О «дорепрессионном» уровне выучки младших командиров-артиллеристов запаса сведений обнаружить пока не удалось.

Сведений о выучке участвовавших в финской кампании командиров инженерных войск в опубликованных источниках не содержится.

В. Командиры войск связи

Военком Управления связи Красной Армии бригадный комиссар К.Х. Муравьев (финскую кампанию прошедший начальником связи 8-й армии) на апрельском совещании при ЦК ВКП(б) охарактеризовал подготовленность кадровых командиров-связистов как «удовлетворительную», а призванных из запаса — как «плохую»²³².

Сведениями о «дорепрессионной» выучке командиров- связистов запаса мы не располагаем, но, что касается кадровых, то:

— в ОКДВА (сведения по двум другим крупнейшим округам не обнаружены) их выучка была лишь удовлетворительной (и то если верить годовому отчету самих войск связи этой армии от 7 октября 1935 г.) и в 35-м;

— что в 36-м в трех самых крупных военных округах эта выучка, как мы видели в главе 3, была даже неудовлетворительной;

— что, по крайней мере, в ОКДВА (по свидетельству отчета штаба этой армии от 18 мая 1937 г.) она не отвечала требованиям современной войны (т.е. была фактически неудовлетворительной) еще и перед началом чистки РККА.

Иными словами, к зиме 1939/40 г. выучка кадровых командиров войск связи была как минимум не хуже, чем в «предрепрессионный» период (а может быть, даже лучше).

Г. Войска

А. Пехотинцы

Тактическая подготовка. «Одиночная подготовка бойца пехоты, — подытоживал Н.Н. Воронов, — в тактическом и стрелковом отношениях оказалась на низком уровне» (к этому мнению целиком и полностью присоединился на апрельском совещании бывший командарм-13 В.Д. Грендаль)²³³. Именно из-за этой низкой одиночной выучки советская пехота «не умела» (как отмечалось в приказе наркома обороны № 120) «вести ближний бой»²³⁴. И действительно, как видно из того же доклада Воронова, участвовавший в финской войне боец-пехотинец не был научен совершать переползания, перебежки, пренебрегал самоокапыванием и маскировкой (выступавшие на апрельском совещании комдив-142 П.С. Пшенников и член Военного совета 13-й армии А.И. Запорожец утверждали, что маскироваться боец и не умел), плохо умел вести бой в траншее и лесу. Он не был также обучен наступать за танком и (что особенно выделяют все наши источники) за огневым валом, на минимально допустимом расстоянии от разрывов снарядов своей артиллерии.

Слабая выучка одиночного бойца обусловила плохую подготовленность мелких подразделений (отделений и взводов), а она, в свою очередь, — слабую же подготовленность таких подразделений как роты и батальоны. Не владея многими необходимыми в бою навыками, боец чувствовал себя неуверенно и начинал, как выразился Н.Н. Воронов, «невольно стремиться к действиям коллективом»²³⁵, т.е., попросту говоря, жаться поближе к другим. В результате, отмечал П.С. Пшенников, подразделение, «начав наступать в правильных боевых порядках, в процессе наступления свертывается в кулак, который противнику легко расстреливать»²³⁶. То, что «боевые порядки пехоты при движении в атаку очень скученные»²³⁷, советские источники отмечают постоянно, а финны были так поражены столь низким уровнем выучки красноармейцев — благодаря которому «финские стрелки выводили из строя сотни сбивающихся в кучи солдат противника», — что прозвали советскую пехоту «передвижным зоопарком»...²³⁸

Командарм-15 В.Н. Курдюмов на апрельском совещании указал также на неумение пехотных подразделений применяться к местности.

Особенно безобразной была подготовленность бойцов, призванных из запаса (многие из которых вообще никогда не проходили военной подготовки). Как указывали многие участники апрельского совещания, «запас прибывал почти совершенно необученным», а то и совсем «необученным»²³⁹. Проверка состояния и хода боевой подготовки, проведенная в начале февраля 1940 г. в 32-м, 33-м, 34-м, 68-м, 78-м, 113-м и 114-м запасных стрелковых полках ЛBO, обнаружила, что бойцы не только «не знают твердо своих обязанностей в различных видах боя и боевой службы (особенно в охранении)», но и «не научены правильной технике действий в бою (перебежки, переползания, использование укрытий и маскировка)»²⁴⁰.

Общим местом советских и финских источников является констатация неумения советской пехоты вести бой на лыжах.

Однако о «недооценке» одиночной подготовки бойца- пехотинца — недооценке, которая «идет по всей линии снизу доверху» и приводит к тому, что на маневрах боец «оказывается неумелым в боевых действиях», т.е. фактически о том ее низком уровне выучки одиночного бойца, помполит 3-го стрелкового корпуса МВО Т.К. Говорухин докладывал еще в сентябре 1935-го²⁴¹. При этом он ссылался на спущенный сверху расчет времени на подготовку бойца; значит, низким уровнем одиночной выучки пехотинца должен был тогда отличаться не один лишь Московский округ...

«Слабая подготовка одиночного бойца» советской пехоты прямо констатировалась и в 36-м (в директиве наркома обороны № 400115с от 17 мая 1936 г.²⁴²), и в «дорепрессионной» первой половине 37-го. «Одиночный боец, — указывалось в директивном письме А.И. Егорова от 27 июня 1937 г., — не имеет твердых навыков в перебежках, переползаниях, в выборе места для стрельбы, наблюдения и проч.»²⁴³. Как мы могли убедиться в предыдущих главах, такая картина была тогда и в трех самых крупных военных округах (о «неудовлетворительной одиночной подготовке бойца» одного из них — ОКДВА — прямо и не раз говорило тогда даже ее командование²⁴⁴).

Ближний бой даже в передовом КВО — и согласно даже его «отлакированному» годовому отчету от 4 октября 1936 г. — «находился» «лишь в стадии освоения» и в 36-м. «Слабыми навыками ближнего боя» — и опять-таки согласно годовому отчету самой этой армии от 30 сентября 1936 г. — отличались тогда и пехотинцы начинавшей уже воевать ОКДВА²⁴⁵. «Распоясывание» вместо ближнего боя стабильно демонстрировала на «предрепрессионных» тактических учениях и пехота передового БВО — и 27-я стрелковая дивизия на Лепельском учении в марте 1935-го, и элитная 2-я стрелковая на Белорусских маневрах в сентябре 1936-го, и, видимо, все остальные (ведь «подготовка дивизий» БВО, отмечал наблюдавший за Белорусскими маневрами А.И. Седякин, «отличается большой равномерностью»).

В ОКДВА «совершенное отсутствие» «навыков и практических сноровок в искусстве ведения ближнего боя» констатировалось и перед самым началом массовых репрессий, в отчете штаба армии от 18 мая 1937 г.²⁴⁶.

Неумение применять в атаке перебежки и переползания в Красной Армии было обычным явлением и в 1935-м — когда оно было зафиксировано в половине стрелковых дивизий трех самых крупных военных округов, материалы тогдашних проверок тактической выучки которых сохранились (в 21-й, 27-й и 37-й). К маю 36-го технику перебежек (как призналось Москве в своем докладе от 5 мая 1936 г политуправление округа) не отработали как следует во всем передовом (!) КВО, к июлю — в двух из трех проверенных тогда УБП РККА стрелковых дивизий передового БВО (во 2-й и 33-й), а к началу чистки РККА (как мы уже видели из директивного письма А.И. Егорова от 27 июня 1937 г.) — во всей Красной Армии...

Что же до нежелания или неумения маскироваться и окапы- Рваться, то о том, что «маскировка и лопата во время насту- 'i пления» бойцами «нередко применяется слабо», А.И. Егоров докладывал Военному совету еще 8 декабря 1935 г. Судя по общему извиняющемуся тону доклада, слово «нередко» было вставлено лишь для того, чтобы оценка не звучала слишком резкой. И действительно, весной 35-го плохая маскировка бойцов на поле боя была налицо в 4 из 6 дивизий УВО/КВО, БВО и ОКДВА, по которым сохранились материалы проверок тактической выучки (в 21-й, 27-й, 37-й и 40-й), а осенью — в 2 из 3 проверенных тогда 2-м отделом Штаба РККА стрелковых дивизиях БВО (в 29-й и 43-й) и в обоих соединениях ОКДВА (18-м стрелковом корпусе и

34- й стрелковой дивизии), от которых сохранились годовые отчеты за 1935-й. А самоокапыванием в ходе наступления пренебрегали — по меньшей мере в считавшейся одной из лучших в РККА 24-й стрелковой дивизии — даже на «образцово-показательных» Киевских маневрах 1935 г.

К маю 36-го «достаточной маскировки» не умели добиться во всей пехоте передового КВО; в выведенном на Полесские маневры его 15-м стрелковом корпусе маскировка оказалась «слаба» и в августе — и лишь в 100-й стрелковой дивизии на сентябрьских Шепетовских маневрах она оказалась «хорошей»...²⁴⁷ В передовом же БВО еще летом—осенью 1936-го бойцы плохо маскировались в 3 из 5 стрелковых дивизий, по которым сохранилась соответствующая информация (во 2-й, 33-й и 37-й; во всех трех они еще и не желали окапываться), а в ОКДВА — в 4 из 7 (в 66-й, 69-й, 104-й и 105-й).

Согласно директивному письму А.И. Егорова от 27 июня 1937 г., «маскировка и самоокапывание» в пехоте РККА были «слабы» и перед самым началом массовых репрессий²⁴⁸.

Атака в лесу даже в дислоцировавшейся в лесистой местности Приморской группе ОКДВА была (как вытекает из приказа командующего группой И.Ф. Федько № 0517 от 15 ноября 1935 г.) слабо отработана и в 35-м.

Вести бой в траншее бойцы уже начинавшей воевать с японцами ОКДВА не умели (как заключил отчет штаба армии от 18 мая 1937 г.) и перед началом чистки РККА.

Что до умения идти в атаке за танком, то пехота 5-й и 43-й стрелковых дивизий БВО на Полоцких учениях 4 октября 1936 г. делала это «отлично» — но в КВО «постоянно и тесно взаимодействовать» с танками (а значит, и не отрываться от них в атаке) пехотинцы (как подытожил приказ комвойсками КВО № 0100 от 22 июня 1937 г.) не умели и накануне чистки РККА-..²⁴⁹

Что до плохой подготовки пехотных подразделений и обусловленной ею скученности боевых порядков атакующей пехоты, то «слабая дисциплина боевых порядков, большое сгущение таковых» в Красной Армии также встречались и в

35- м. Докладывая об этом 8 декабря 1935 г. на Военном совете, А.И. Егоров опять употребил слово «иногда», но, как мы уже не раз отмечали, его докладу явно было присуще стремление смягчить выводы. То, что у них имелись (и не «иногда», а «зачастую»!) «случаи слишком большого сгущения боевых порядков», признали тогда даже составители очковтирательского по существу годового отчета КВО от 11 октября 1935 г. (а округ этот, напомним, ходил в передовых)...²⁵⁰

Зимой 1939/40 г. финны могли «выводить из строя сотни сбивающихся в кучи» красноармейцев — но такая возможность представилась бы им (будь то не учения, а война) и на расхваленных Киевских маневрах 1935 г., где «имело место скопление значительных пехотных групп, хорошо наблюдаемых обороняющимися за 1¹/₂— 2 километра»²⁵¹. Как заметил по схожему поводу на апрельском совещании 1940 г. И.В. Сталин, тут «каждый финн, татарин, китаец пристрелится [так в тексте. — Л.С.]»...²⁵²

«Скученность боевых порядков» атакующей пехоты, по деликатному выражению приказа наркома обороны № 00105 от 3 ноября 1936 г., «все еще имела место» и в «дорепрессионном» З6-м²⁵³. В действительности она встречалась тогда очень часто: даже в передовом БВО ее зафиксировали в 3 из 5 стрелковых дивизий, материалы проверок тактической выучки которых в том году сохранились (во 2-й, 37-й и 81-й), а в ОКДВА — в 3 из 7 (в 59-й, 69-й и 92-й). На мартовских маневрах в Приморье (как признал даже отчет ОКДВА за зимний период обучения 1935/36 учебного года от 17 мая 1936 г.!) «большую скученность боевых порядков взводов, рот» продемонстрировали и части других дивизий В.К. Блюхера, а «ударная» 2-я стрелковая дивизия БВО атаковала «густыми „толпами из отделений"» даже на «образцово-показательных» Белорусских маневрах 1936 г.²⁵⁴...

Пехоту двух крупнейших военных округов (как явствует из годового отчета БВО от 15 октября и отчета штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г.) недовыученность, недостаточная подготовка мелких пехотных подразделений (сказывавшаяся и на сколоченности более крупных), а значит, и неизбежная при этом скученность боевых порядков! — отличали и в первой, «дорепрессионной» половине 37-го. Явно так же обстояли тогда дела и в третьей важнейшей группировке РККА — КВО. Ведь неотработанностью (а значит, и скученностью) боевых порядков отличались обе его тогдашние стрелковые дивизии, выучку которых подробно освещают источники (24-я и 96-я).

О том, что в советской пехоте «не всегда удовлетворительно» применение к местности боевых порядков, А.И. Егоров также докладывал еще 8 декабря 1935 г. О том, что в действительности означала оговорка «не всегда», мы уже много раз писали выше — и в самом деле, весной 35-го из 6 стрелковых дивизий УВО/КВО, БВО и ОКДВА, материалы проверок тогдашней тактической выучки которых сохранились, неумение и одиночных бойцов, и подразделений применяться к местности было выявлено в 4 (в 21-й, 27-й, 37-й и 40-й)... В «дорепрессионном» же 36-м какое бы То ни было применение к местности отсутствовало и у пехотинцев ОКДВА, участвовавших в мартовских маневрах в Приморье, и у пехотинцев 5-й и 43-й стрелковых дивизий БВО, выполнявших 4 октября 1936 г. на больших тактических учениях под Полоцком ту же задачу атаки укрепленного района, что и войска, воевавшие три года спустя на Карельском перешейке...

Зимой 1939/40 г. никудышным оказалось умение бой- цов-пехотинцев вести бой на лыжах, но разве перед началом чистки РККА это умение у них наличествовало? «Я ответственно заявляю, — докладывал 23 ноября 1937 г. Военному совету при наркоме обороны инспектор физподготовки и спорта РККА дивизионный комиссар А.А. Тарасов, — что с 1932 г. [а не с лета 1937-го! — Л.С.] округа бросили заниматься тактической подготовкой на лыжах [...]». «Лыжную подготовку, — отметил он, — за последние 2—3 года [т.е. как раз в «предрепрессионный» период. — А.С.] свели главным образом к лыжному спорту, к выполнению нормативов ГТО, а когда одна из дивизий на одних больших тактических учениях сунулась совершить марш на лыжах, то получился конфуз [...] Организаторы этого марша не знали опыта действий на лыжах. Люди были мало обучены и тренированы в лыжном деле»²⁵⁵.

Огневая подготовка. Как мы уже видели, Н.Н. Воронов оценил как «низкую» и стрелковую выучку советского бой- ца-пехотинца. Во-первых, этот последний плохо или вовсе не знал материальную часть оружия и не владел навыками стрельбы. «Нам приходилось обучать бойцов во время войны овладевать станковым пулеметом, ручной гранатой, ручным пулеметом», — докладывал на апрельском совещании бывший командарм-13 В.Д. Грендаль; красноармейцы, подтвердил там же член Военного совета 13-й армии А. И. Запорожец, «были плохо обучены стрельбе из ручного оружия, из пулеметов, материальной части не знали»²⁵⁶. Именно такую картину вскрыла и проведенная в начале февраля 1940 г. проверка семи запасных стрелковых полков ЛВО: приемы стрельбы из винтовок и ручных пулеметов «усвоены плохо и неправильно» (ручные пулеметчики не умели даже «использовать упоры»), «станковые пулеметчики технике стрельбы обучены плохо»...²⁵⁷ После подобных свидетельств перестает казаться невероятным случай, описанный финскими офицерами, когда почти все из 12 станковых пулеметов, оставшихся от погибшего в ночь на 28 февраля 1940 г. на Карельском перешейке советского батальона, оказались покрытыми... заводской смазкой²⁵⁸, т.е. неспособными к ведению огня!

Во-вторых, советский боец-пехотинец времен финской кампании не был подготовлен как самостоятельный стрелок: не умел вести наблюдение и самостоятельно отыскивать цели. «В связи с этим в боях выявлялось, что пехота не применяла своего вооружения или применяла очень мало»²⁵⁹.

Как и в случае с тактической выучкой, хуже всего были подготовлены бойцы, призванные из запаса.

Однако в «дорепрессионном» 1935-м в трех крупнейших военных округах (КВО, БВО и ОКДВА) индивидуальная стрелковая выучка бойца-пехотинца даже по очковтирательским годовым отчетам этих округов была всего лишь посредственной. Как было показано нами в главах 1 и 3, это означает, что в действительности (ввиду практиковавшихся тогда в войсках очковтирательства при проведении стрельб и фальсификации их результатов) она была откровенно неудовлетворительной, т.е. не лучше, чем в финскую войну... Согласно докладу М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», всего лишь «удовлетворительной» (т.е. с учетом указанной выше поправки низкой) индивидуальная стрелковая выучка бойца пехоты была в Красной Армии и в «дорепрессионном» 1936-м²⁶⁰. (О том, что в начинавшей уже воевать ОКДВА «основная масса бойцов в огневом отношении» была тогда «отработана совершенно неудовлетворительно», источники — составленные в штабе названной армии «Предварительные наброски основных задач по боевой подготовке ОКДВА на 1937 г.» — говорят прямо²⁶¹.)

Огневая подготовка пехоты (а значит, и индивидуальная стрелковая выучка бойца-пехотинца) передовых КВО и БВО была, по оценке их штабов, «низкой» и в первой, «дорепрессионной» половине 1937-го²⁶².

Зимой 1939/40 г. бойцы-пехотинцы не знали материальную часть стрелкового оружия, но в проверенной на этот счет 2-м отделом Штаба РККА 8-й стрелковой дивизии передового (!) БВО многие красноармейцы не умели разбирать винтовку и даже после трех с лишним месяцев учебы в полковой школе не знали матчасть станкового пулемета и в марте 1935-го. Из двух стрелковых дивизий передовогоже КВО, от которых сохранилась документация за 1936 год, в одной (45-й) «стрелковое оружие в частях знали плохо» и в том году²⁶³. В обеих стрелковых дивизиях КВО (24-й и 96-й) и в единственном стрелковом полку БВО (109-м), о которых за тот период сохранилась соответствующая информация, матчасть станкового пулемета бойцы знали на «неуд» и накануне, и в момент начала чистки РККА, в июне — середине июля 1937-го. Впрочем, «неудовлетворительное знание матчасти своего оружия» как установил в июне новый комвойсками округа И.Ф. Федько, было тогда характерно для всей пехоты КВО...²⁶⁴

В феврале 1940-го в запасных частях ЛВО приемы стрельбы из винтовок и ручных пулеметов были «усвоены плохо и неправильно», но в обеих освещаемых с этой стороны источниками стрелковых дивизиях передового БВО (и в по- лутерриториальной 37-й, и в «ударной» кадровой 2-й) изготавливаться к стрельбе из винтовки и ДП и производить выстрел плохо умели и в «дорепрессионном» 1936-м. А в ОКДВА весной того года приемами стрельбы из ручного пулемета, как вынужден был подробно доложить даже отчет армии за зимний период обучения 1935/36 учебного года от 17 мая 1936 г., бойцы не владели повсеместно!

В обеих стрелковых дивизиях КВО (24-й и 96-й) и во всех четырех стрелковых полках БВО (109-м, 110-м, 111-м и 156-м), степень владения техникой стрельбы из винтовок и ручных пулеметов в которых в этот период освещают источники, подготовить оружие к стрельбе не умели как следует и в «дорепрессионной» первой половине 1937-го. А 32-я стрелковая дивизия ОКДВА еще в марте 1937-го направляла для поддержки пограничников (т.е. для того, чтобы в любой момент вступить в бой) и такие роты, где часть бойцов не только не знала устройства винтовки, но и вообще не умела стрелять! (Впрочем, бойцы, не умевшие даже зарядить винтовку, еще в момент начала чистки РККА имелись и в одном из четырех названных выше полков БВО — 109-м...)

Ручные пулеметчики проверенных в феврале 1940-го запасных частей не умели «использовать упоры» (без чего прицельная стрельба очередями из ручного пулемета становится невозможной), но весной «дорепрессионного» 1936-го правильно устанавливать эти упоры (сошки) не умели во всей ОКДВА. В одном из двух стрелковых полков БВО (109-го и 110-го), о владении техникой, стрельбы из ручных пулеметов в которых в этот период сохранились сведения, пользоваться упором не умели и «дорепрессионной» зимой 1937-го, а в оказавшемся летом 1937-го в зоне пограничного конфликта на Амуре 18-м стрелковом корпусе ОКДВА — еще и к этому времени...

В феврале 1940-го в запасных частях ЛВО станковые пулеметчики «технике стрельбы» были «обучены плохо» — но весной «дорепрессионного» 1935-го в умении работать на станковых пулеметах «отставали» и бойцы кадровой и приграничной (!) 96-й стрелковой дивизии передового (!) УВО/ КВО, а в 23-м стрелковом полку 8-й стрелковой дивизии передового же БВО «элементарными навыками» обращения с «максимом» не владели даже проучившиеся три с половиной месяца в полковой школе²⁶⁵ (которая по определению должна была прививать более прочные навыки, чем запасной полк).

В «дорепрессионном» же 1936-м навыками стрельбы из станкового пулемета бойцы плохо владели и в обеих освещаемых с этой стороны источниками стрелковых дивизиях БВО (и в том числе в элитной 2-й!), и во всех проверенных на этот счет стрелковых дивизиях ОКДВА (в 21-й, 26-й, 32-й, 39-й, 40-й и 59-й)...

В обеих стрелковых дивизиях КВО (24-й и 96-й) и в единственном стрелковом полку БВО (109-м), степень овладения техникой стрельбы из станкового пулемета в которых в этот период освещают источники, бойцы не умели подготовить «максим» к стрельбе еще и накануне, и в момент начала чистки РККА, в июне — середине июля 1937-го...

А у бойцов-пехотинцев ОКДВА, как отмечалось в составленной штабом этой армии справке о состоянии ее боевой подготовки к 15 июля 1937 г., к моменту начала массовых репрессий «нетвердыми» и «поверхностными» были «основные практические навыки при стрельбе» из всех видов стрелкового оружия!²⁶⁶

Неумение наблюдать за полем боя и отыскивать цели в советской пехоте также было распространено и в 1935-м (из 6 стрелковых дивизий УВО/КВО, БВО и ОКДВА, материалы весенне-летних проверок выучки которых сохранились, оно было выявлено в двух — 21-й и 51-й, и еще осенью им отличалась пехота всей Приморской группы и 34-й стрелковой дивизии Приамурской группы ОКДВА). В ОКДВА «к самостоятельному, инициативному решению огневых задач» боец не был готов и в мае 1936-го, а в КВО — как можно заключить даже из не склонного признавать свои провалы годового отчета этого округа от 4 октября 1936 г. — «вполне сознательного и самостоятельного стрелка» не удалось «воспитать» и к осени этого года²⁶⁷. А к моменту начала массовых репрессий, как мы уже видели из директивного письма А.И. Егорова от 27 июня 1937 г., «твердых навыков» в наблюдении за полем боя, выборе места для стрельбы «и проч.» пехотинцы не имели во всей Красной Армии²⁶⁸.

Как мы уже показали в главе 4, уровень выучки бойцов-пехотинцев запаса тоже был низким еще до чистки РККА.

Б. Танкисты

Сведений о выучке бойцов-танкистов и танковых подразделений в опубликованных источниках и литературе очень мало. Известно (по-видимому, из отчетов соответствующих соединений об участии их в финской кампании), что личный состав 1-й и 34-й легкотанковых бригад к началу войны был подготовлен хорошо и что «особенно хорошо были обучены» механики-водители 1-й бригады²⁶⁹. Тем не менее, отметил приказ наркома обороны № 120, танки «имели ряд недочетов в своей боевой выучке, особенно в вопросах взаимодействия с пехотой и обеспечения ее успеха в бою». Вне всякого сомнения, к танкистам относится и другое замечание того же приказа: «Во всех родах особенно плохо была поставлена служба наблюдения»²⁷⁰. «[...] Когда я расспрашивал десятки экипажей, — свидетельствовал в декабре 1940-го бывший начальник танковых войск 7-й армии генерал-майор танковых войск Б.Г. Вершинин, — что они видели на поле боя и где располагались огневые точки противника, они не могли этого сказать. Попал снаряд, загорелся танк, а откуда стреляно, они не могли сказать»²⁷¹.

Но даже если отчеты двух бригад и преувеличили степень выучки своих танкистов, регресса по сравнению с «дорепрессионным» временем (когда 1-я легкотанковая была еще 19-й механизированной бригадой 7-го механизированного корпуса ЛВО, а 34-я легкотанковая — 14-й механизированной бригадой 5-го механизированного корпуса МВО) мы все равно не обнаружим. В декабре «дорепрессионного» 1934- го выучка экипажей 19-й мехбригады была откровенно неудовлетворительной: как явствует из приказа наркома обороны № 027 от 19 февраля 1935 г., механики-водители там не умели сноровисто садиться в свой БТ-2 или БТ-5 и покидать его, а командиры башен — чистить и ухаживать за пушками, пулеметами и оптическими прицелами и загружать в танк снаряды и пулеметные магазины так, чтобы не покорежить боеукладку. Проверка боевой подготовки 7-го мехкорпуса, осуществленная 8—11 августа 1935 г., показала, что состояние вооружения в 19-й улучшилось, а «мехводители» работали четко и танком вполне владели — но, как мы видели по отчетам, не хуже было и в ноябре 1939-го. В реальности могло быть и хуже, но уж никак не хуже, чем к июню «дорепрессионного» же 1936-го, когда танки всего 7-го мехкорпуса московские инспектора нашли в «неудовлетворительном» состоянии²⁷². В этом не могло не быть вины тех, кто их водил и обслуживал, значит, механики-водители 19-й мехбригады никак не могли тогда быть обучены «особенно хорошо»...

Что же до подготовленности экипажей 14-й мехбригады, то в 1936 г. 14-я не только попала (вместе со всем своим 5-м мехкорпусом) в тот же приказ наркома № 0160 от 13 ноября, что и 19-я (ибо тоже довела к июню свои БТ-2 и БТ-5 до «неудовлетворительного» состояния), но и действовала на сентябрьских маневрах МВО так, что К.Е. Ворошилов «дал низкую оценку подготовленности 5-го механизированного] к[орпуса] и особенно 14-й механизированной] б[ригады]». Могла ли выучка ее тогдашних экипажей быть «хорошей», если на 1 октября 1936 г. учебный батальон бригады (готовивший для нее механиков-водителей и командиров башен) учебную программу по парковой службе выполнил лишь на 64,7%, по огневой подготовке — на 52,8%, по технической — на 48,1%, а по тактической — на 10,5%?²⁷³

«Недочеты» в деле взаимодействия с пехотой у танкистов имелись и на знаменитых Белорусских маневрах 1936 г., когда Т-26 танкового батальона 2-й стрелковой дивизии «хронически» отставали от своей наступающей пехоты. А на прошедших в августе 1936-го в КВО Полесских маневрах выявилось, что отдельные танковые батальоны участвовавших в них дивизий (7-й, 46-й и 60-й стрелковых) вообще не обучены взаимодействию с пехотой!²⁷⁴ Согласно директивному письму А.И. Егорова от 27 июня 1937 г., взаимодействие с другими родами войск танкисты Красной Армии недостаточно отработали и к началу массовых репрессий. В ОКДВ^как признал штаб самой этой армии, такое взаимодействие было тогда отработано очень слабо, а в КВО (как видно из уже цитировавшегося нами приказа комвойсками этого округа № 01200 от 22 июня 1937 г.) танковые подразделения к июню 1937-го вообще не умели решать тактические задачи во взаимодействии с пехотой...

Мы не говорим уже о том, что танкисты элитной 44-й стрелковой дивизии КВО (из ее отдельного танкового батальона и танкетного батальона ее 132-го стрелкового полка) весной «дорепрессионного» 1935-го выказали «полное отсутствие представления по вопросам общевойскового боя»²⁷⁵ (т.е. по вопросам взаимодействия с пехотой, для которого, кстати, эти батальоны и предназначались!)...

Ну, а что касается «службы наблюдения», то по меньшей мере в двух из трех крупнейших военных округов — КВО и ОКДВА — «вопросы наблюдения из танка в процессе боя» тоже были «слабо отработаны» и в 35-м (это признали даже годовой отчет самих же автобронетанковых войск ОКДВА от 19 октября 1935 г. и «отлакированный» годовой отчет КВО от 11 октября!)²⁷⁶. Согласно докладу М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», танковые экипажи «из рук вон плохо» наблюдали из танка и в 36-м²⁷⁷ (о том же говорил на разборе сентябрьских Шепетовских маневров и комвойсками КВО И.Э. Якир), а согласно директивному письму А.И. Егорова от 27 июня 1937 г. — и накануне чистки РККА.

В. Артиллеристы

«Кадровые бойцы артиллерии, — подытоживал в апреле 1940-го Н.Н. Воронов, — свои элементарные обязанности знали к началу войны вполне удовлетворительно» — хотя, конечно, им требовалось еще много чего «изучить и много знать деталей нашей сложной техники, уметь все выжимать из техники в бою»²⁷⁸.

Однако до чистки РККА выучка рядовых артиллеристов была не только не лучше, но едва ли не хуже. Общими оценками ее уровня — подобными той, что приведена выше — мы не располагаем, но не показательно ли, что в документах ОКДВА за 1935 и 1936 г. ей посвящены почти исключительно одни критические замечания (о недостаточно четком выполнении номерами орудийного расчета своих обязанностей, о «неточной и медленной» работе расчетов, о неумении их быстро и точно поражать быстродвижущиеся цели, о всего лишь «удовлетворительном» или даже «неудовлетворительном» уходе за материальной частью, о неумении наводчиков (!) прочесть показания угломера, о плохой верховой езде — и т.п.)? Не показательно ли, что в единственной стрелковой дивизии КВО, от которой сохранились хоть какие-то сведения о ее рядовых артиллеристах за 1936 г. — «ударной» (!) 44-й, бойцы 44-го артиллерийского полка «свои элементарные обязанности» исполняли отнюдь не «удовлетворительно»? (Ездовые плохо умели держаться в седле и управлять лошадьми, наблюдатели испортили много оптических приборов, а орудийные расчеты довели свои 76,2-мм пушки и 122-мм гаубицы не только до грязного, но и до заржавленного состояния.)

Еще и в первой, «дорепрессионной» половине 1937-го в двух крупнейших военных округах бойцам-артиллеристам не только предстояло (как в финскую войну) «изучить и много знать деталей нашей сложной техники». Им нужно было научиться и тому, что в финскую «знали вполне удовлетворительно», — «своим элементарным обязанностям»! В артиллерии КВО к июню 1937-го было не только «неудовлетворительно знание материальной части своего оружия», но и (по крайней мере, в полковой артиллерии) «не отработана одиночная выучка бойца-артиллериста» (вряд ли случайно, что в единственной тогдашней стрелковой дивизии КВО, по которой сохранилась информация о выучке артиллеристов — 45-й — дело обстояло именно так)²⁷⁹. Ну, а то, что в ОКДВА «во всех частях одиночная подготовка» бойца «упущена», в апреле 1937-го прямо признали даже в штабе этой армии (или аппарате начальника ее артиллерии)²⁸⁰.

Как отмечал комвойсками Северо-Западного фронта, в начале февраля 1940 г. артиллерийские наблюдатели сопровождали атаковавшую «линию Маннергейма» пехоту неотлучно, а вот в «дорепрессионном» 1936-м (как отмечал в своем докладе от 7 октября того года «О боевой подготовке РККА» М.Н. Тухачевский) артиллерийские ОСП (отделения связц.с пехотой) от пехоты «слишком часто» отставали²⁸¹. Отставали они и на последней «предрепрессионной» репетиции прорыва «линии Маннергейма» — в ходе штурма 52-й стрелковой дивизией БВО в феврале 1937-го, на тактических учениях 23-го стрелкового корпуса, Мозырского укрепрайона...

Г. Связисты

О выучке бойцов и подразделений инженерных войск в опубликованных источниках сведений не содержится. Что же касается войск связи, то на апрельском совещании 1940 г. военком Управления связи Красной Армии К.Х. Муравьев (бывший начальник связи 8-й армии) заявил, что участвовавшие в финской кампании кадровые связисты были «подготовлены удовлетворительно», а «запас» имел «плохую подготовку», но что в первые дни работа всех связистов «была неудовлетворительной»²⁸². Надо полагать, оценки эти относились и к рядовому составу... На том же совещании начальник артиллерии 19-го стрелкового корпуса 7-й армии

С.И. Оборин пожаловался на плохую выучку радистов артиллерийских частей, а в 8-й армии в ходе войны выявилось, что у связистов нет практических навыков «в прокладке линий связи в лесисто-болотистой местности»²⁸³.

Однако в «дорепрессионном» 36-м выучку советских кадровых бойцов-связистов нельзя была назвать даже и удовлетворительной! Как отмечал в своем докладе от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА» М.Н. Тухачевский, информацию они передавали с искажениями; как мы видели в главах 1 и 3, в одном из трех крупнейших военных округов (ОКДВА) их выучка была удовлетворительной, но в другом (БВО) — просто безобразной. Судя по 44-й стрелковой дивизии и отдельному батальону связи 15-го стрелкового корпуса (по которым только и сохранилась информация о выучке рядовых связистов в 1936 г.), близкую к «неуду» оценку заслуживали тогда и связисты третьего такого округа — КВО. Радисты батальона связи 15-го корпуса — как показали Полесские маневры — «плохо овладели техникой», телеграфисты его штабной роты нормативы по времени передач еще осенью выполняли на жалкие 30%²⁸⁴, а радисты 44-й дивизии не только плохо знали радиостанцию, но и допускали слишком большой процент искажений при передаче...

Выучку кадровых бойцов-связистов в Красной Армии нельзя было назвать удовлетворительной и в первой, «до- репрессионной» половине 1937-го — когда в директивном письме А.И. Егорова от 27 июня 1937 г. констатировалось то же самое, что и девятью месяцами раньше в докладе Тухачевского, когда в ОКДВА, как показывает анализ отчета ее штаба от 18 мая 1937 г. и отчета войск связи ее Приморской группы за зимний период обучения 1936/37 учебного года от 24 апреля 1937 г., выучка рядовых связистов колебалась в целом между удовлетворительной и неудовлетворительной, а в КВО была откровенно неудовлетворительной («Плохо работают радисты в сетях, — констатировал приказ комвойсками КВО № 0100 от 22 июня 1937 г.У морзистов [телеграфистов, работавших на аппаратах Морзе. — А.С.] и радистов масса искажений [при передаче. — АС.]»²⁸⁵).

Что до выучки радистов артиллерии, то в одной из крупнейших группировок( советских войск — Приморской группе ОКДВА — она была недостаточной и в 35-м (это согласно годовому отчету группы от 11 октября 1935 г.; в действительности, видимо, откровенно плохой: не зря же артиллеристам приходилось тогда базировать управление огнем на проволочной связи). В одной из двух артиллерийских частей передового КВО, о выучке связистов которых в «предрепрессионный» период сохранилась хоть какая-то информация — в 44-м артполку «ударной» (!) 44-й стрелковой дивизии, — радисты были подготовлены так же неудовлетворительно, как и их коллеги из 19-го корпуса в финскую войну, и в январе 36-го; немногим лучше была их выучка и в сентябре (когда процент допускавшихся ими при передаче искажений был все еще «велик», а знание матчасти — плохо). А в другой части — 17-м корпусном артполку — радисты были подготовлены на «неуд» и в «дорепрессионном» же марте 1937-го (когда у них был «недопустимо велик процент искажений» и медленны темпы передачи)...²⁸⁶ Согласно отчету самих же войск связи Приморской группы ОКДВА за зимний период обучения 1936/37 учебного года от 24 апреля

1937 г., еще накануне массовых репрессий на «неуд» были подготовлены и радисты большинства артиллерийских полков ОКДВА.

Зимой 1939/40 г. в 8-й армии связисты-линейщики не имели практических навыков [5]в прокладке линий связи влеси- сто-болотистой местности», но у линейщиков стрелковых полков стоявшей в приамурской тайге 69-й стрелковой дивизии ОКДВА таких навыков не было и в «дорепрессионном» апреле 1937-го. А у линейщиков дислоцировавшегося в лесисто-болотистом Полесье 23-го стрелкового корпуса БВО — еще и на момент ареста Тухачевского, Якира и Убо- ревича, к концу мая 1937-го...

И только выучка бойцов-связистов запаса в «дорепрессионной» Красной Армии была, возможно, выше, чем в финскую войну. Посетив прошедшие в МВО соответственно 26 апреля — 5 мая и 6—13 июня 1937 г. сбор второочередной 126-й стрелковой дивизии и сбор приписного состава 6-й стрелковой дивизии, начальник 3-го отдела УБП РККА комдив М.А. Рейтер оба раза отметил «вполне удовлетворительную» выучку рядовых связистов²⁸⁷. И лишь на проведенном 28 июня — 5 июля 1937 г. в ПриВО сборе второочередной 129-й стрелковой дивизии обнаружилось, что радисты во всех подразделениях не умеют работать на рации и что вообще до улучшения уровня выучки связистов дивизию боеспособной считать нельзя... (Кажется, правда, странным, что красноармейцы запаса оказывались подготовлены лучше, чем бойцы срочной службы в трех крупнейших военных округах; возникают даже подозрения в поверхностности проверки. Однако подтвердить эти подозрения нам пока нечем.) репрессионный» период. Нельзя поэтому списывать неудачи советских войск на тот, например, факт, что из 52 участвовавших в финской кампании командиров дивизий, по которым есть соответствующие сведения, 32 еще в 1937-м командовали всего лишь батальонами и лишь пятеро к началу войны возглавляли дивизию более года. «Что это означало? То, — считает П.А. Аптекарь, — что они в большинстве своем не могли организовать бой своих соединений, особенно в тяжелых природно-климатических условиях. Поднявшись по служебной лестнице на несколько ступеней, вчерашние ротные и батальонные командиры просто не могли за такой короткий срок пополнить свои военные знания и продолжали руководить дивизией и корпусом так же, как и ротой. [...] Как результат этого — многочисленные атаки в лоб на укрепленные позиции противника на Карельском перешейке, в Карелии и Заполярье»²⁸⁸. Но ведь, по свидетельству М.Н. Тухачевского, управление стрелковыми соединениями в РККА «находилось на неудовлетворительном уровне» и в 1936-м!²⁸⁹ Что же до лобовых атак, то, как мы видели, даже в передовом БВО «значительную склонность к фронтальному маневру»²⁹⁰ командиры соединений проявляли и в марте 1935-го — тогда как в Карелии в декабре 1939-го комдив-44 А.И. Виноградов, к июню 1937-го командовавший лишь батальоном, стремилсй все же обойти противника с фланга...

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Наименования объединений и соединений финской армии, по большей части отличающиеся от тех, что используются в отечественной военно-исторической литературе, даны по работе финского исследователя О. Маннинена (Зимняя война 1939—1940. Кн. 1. Политическая история. М., 1998. С. 142-175).

² Тайны и уроки зимней войны. 1939—1940. По документам рассекреченных архивов. СПб., 2000.

³ Аптекарь П. Советско-финские войны. М., 2004; Соколов Б. Тайны финской войны. М., 2000.

⁴ Тайны и уроки зимней войны. С. 122, 124, 125,130, 149, 160,201,249, 310,357.

⁵ Там же. С. 204,210,218,322.

⁶ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. И.В. Сталин и финская кампания. (Стенограмма совещания при ЦК ВКП(б)). М., 1998. С. 117.

⁷ Соколов Б. Тайны финской войны. С. 256.

⁸ Там же. С. 159.

⁹ Шипов П. Тогда не было моды награждать. Рассказ разведчика 17-го отдельного лыжного батальона // Родина. 1995. N° 12. С. 68.

¹⁰ Цит. по: Соколов Б. Указ. соч. С. 378.

¹¹ Тайны и уроки зимней войны. С. 410.

¹² Там же. С. 407.

¹³ Тайны и уроки зимней войны. С. 394

¹⁴ Цит. по: Аптекарь П. Указ. соч. С. 165.

¹⁵ Российский государственный военный архив (далее — РГВА). Ф. 31983. Оп. 2. Д. 196. Л. 171; Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 4.

¹⁶ Дудорова О. Неизвестные страницы «зимней войны» // Военноисторический журнал. 1991. № 9. С. 13. Ср.: С. 19. Попытка обойти противника, оборонявшегося перед 305-м полком, с фланга, предпринятая 25 декабря 1939 г. силами подчиненного командиру 305-го полка 1-го батальона 25-го стрелкового полка, была осуществлена явно по инициативе комдива-44 (а не комполка-305). Ведь с 22 декабря непосредственное руководство действиями 305-го осуществлял сам комдив.

¹⁷ РГВА. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 196. Л. 151; Ф. 33879. On. 1. Д. 573. Л. 5; Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 72.

¹⁸ Там же. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 116, 166-167.

¹⁹ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 196. Л. 205.

²⁰ Там же. Ф. 900. On. 1. Д. 269. Л. 51.

²¹ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 30.

²² Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 214. Л. 39.

²³ Тамже. Д. 203. Л. 59..

²⁴ Там же. Д. 213. Л. 64.

²⁵ Там же. Ф. 37464. On. 1. Д. 12. Л. 57; Д. 11. Л. 63; Ф. 31983. Оп. 2. Д. 214. Л. 56—55 (листы дела пронумерованы по убывающей).

²⁶ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2529. Л. 152.

²⁷ Тамже. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 246. Л. 19 и об.

²⁸ Там же. Д. 213. Л. 48.

²⁹ Тамже. Д. 246. Л. 17,26.

³⁰ Там же. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Д. 357; Ф. 62. Оп. 3. Д. 41. Л. 38.

³¹ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 202. Л. 12; Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 70.

³² Тайны и уроки зимней войны. С. 311.

³³ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 228.

³⁴ Тайны и уроки зимней войны. С. 326.

³⁵ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 50.

³⁶ Там же. С. 166, 19, 32, 37,46, 87.

³⁷ Тайны и уроки зимней войны. С. 326.

³⁸ Тамже. С. 410.

³⁹ Зимняя война 1939-1940. Кн. 2. С. 262.

⁴⁰ Там же. С. 38.

⁴¹ Тамже. С. 126, 127.

⁴² Тайны и уроки зимней войны. С. 183.

⁴³ Там же. С. 244.

⁴⁴ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 109.

⁴⁵ Там же. С. 123. Ср.: С. 197.

⁴⁶ Тамже. С. 232,119, 225.

⁴⁷ Цит. по: Аптекарь П. Указ. соч. С. 218.

⁴⁸ Деревенец А. Сквозь две войны. Записки солдата // Сквозь две войны, сквозь два архипелага... Воспоминания советских военнопленных и остовцев. М., 2007. С. 67.

⁴⁹ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 14.

⁵⁰ Там же. С. 235.

⁵¹ Тайны и уроки зимней войны. С. 388, 390.

⁵² Русский архив. Великая Отечественная. Т. 13 (2—1). М., 1994. С.135.

⁵³ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 125.

⁵⁴ РГВА. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 16.

⁵⁵ Тамже. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 91.

⁵⁶ Тамже. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 249об. (1 об.).

⁵⁷ Там же. Ф. 1293. Оп. 3. Д. 7. Л. 6 об.; Ф. 33879. On. 1. Д. 614. Л. 89 об. (второй из двух листов этого дела, имеющих номер 89).

⁵⁸ Там же. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 325.

⁵⁹ Там же. Оп. 36. Д. 4227. Л. 32-33.

⁶⁰ Там же. Д. 1759. Л. 87; Ф. 62. Оп. 3. Д. 40. Л. 90 об.

⁶¹ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 203. Л. 60.

⁶² Там же. Ф. 33879. On. 1. Д. 584. Л. 27; Д. 614. Л. 38; Ф. 1293. Оп. 3. Д. 12. Л. 275; Ф. 36393. On. 1. Д. 54. Л. 76; Д. 55. Л. 15.

⁶³ Тамже. Ф. 36393. On. 1. Д. 12. Л. 222.

⁶⁴ Там же. Ф. 9. Оп. 39. Д. 41. Л. 79.

⁶⁵ Тамже. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 331.

⁶⁶ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 37-38.

⁶⁷ Там же. Ф. 4. Оп. 18. Д. 54. Л. 36—37. В тексте этого выступления, опубликованном в сборнике «Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Ноябрь 1937 г. Документы и материалы» (М., 2006. С. 43), последняя из процитированных нами фраз опущена.

⁶⁸ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 89—86 (листы дела пронумерованы по убывающей).

⁶⁹ Там же. Ф. 37464. On. 1. Д. 26. Л. 38-39.

⁷⁰ Русский архив. Великая Отечественная. Т. 13 (2—1). С. 135.

⁷¹ Тайны и уроки зимней войны. С. 182.

⁷² Там же. С. 207, 212, 210, 393; Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С.103.

⁷³ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 210, 211, 216, 48, 149; Тайны и уроки зимней войны. С. 412.

⁷⁴ Шилов II. Тогда не было моды награждать. С. 66.

⁷⁵ Русский архив. Великая Отечественная. Т. 13 (2—1). С. 135.

⁷⁶ Тайны и уроки зимней войны. С. 282, 387.

⁷⁷ Тамже. С. 210.

⁷⁸ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 255.

⁷⁹ РГВА. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 361; Ф. 4. On. 16. Д. 19. Л. 83.

⁸⁰ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 202. Л. 12 об.; Ф. 4. Оп. 15а. Д. 422. Л. 34 об.

⁸¹ Там же. Ф. 33879. Оп. 1.Д. 583. Л. 9.

⁸² Там же. Ф. 9. On. 36. Д. 1759. Л. 83.

⁸³ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 58, 67, 61; Д. 215. Л. 34.

⁸⁴ Там же. Ф. 33879. On. 1. Д. 584. Л. 26 об.

⁸⁵ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 249 об. (1 об.); Д. 2529. Л. 153.

⁸⁶ Там же. Ф. 25880. Оп. 4. Д. 80. Л. 588.

⁸⁷ Там же. Ф. 33879. On. 1. Д. 584. Л. 24.

⁸⁸ Там avg Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 73.

⁸⁹ Там же. Ф. 62. Оп. 3. Д. 36. Л. 18; Ф. 33879. On. 1. Д. 588. Л. 49.

⁹⁰ Там же. Ф. 33879. Оп. 1.Д. 583. Л. 11; Ф. 9. Оп.Зб.Д. 1759. Л. 73.

⁹¹ Там же. Ф. 33879. On. 1. Д. 584. Л. 26 об.; Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 249 об. (1 об.).

⁹² Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 196. Л. 75 об.

⁹³ Там же. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 357; Ф. 62. Оп. 3. Д. 41. Л. 38.

⁹⁴ Там же. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 40.

⁹⁵ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 202. Л. 12; Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 71.

⁹⁶ Там же. Ф. 4. Оп. 19. Д. 18. Л. 56.

⁹⁷ Там же. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 362.

⁹⁸ Там же. Ф. 33879. On. 1. Д. 573. Л. 8; Д. 574. Л. 20-21.

⁹⁹ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 214. Л. 55.

¹⁰⁰ Там же. Ф. 33879. On. 1. Д. 583. Л. 6, 11.

¹⁰¹ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 203. Л. 60.

¹⁰² Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Ноябрь 1937 г. Документы и материалы. М., 2006. С. 27.

¹⁰³ РГВА. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 250 (2).

¹⁰⁴ Русский архив. Великая Отечественная. Т. 13 (2—1). С. 135.

¹⁰⁵ Тайны и уроки зимней войны. С. 352, 183; Зимняя война 1939— 1940. Кн. 2. С. 100.

¹⁰⁶ Тайны и уроки зимней войны. С. 326.

¹⁰⁷ Там же. С. 183.

¹⁰⁸ Там же. С. 152.

¹⁰⁹ Там же. С. 409.

¹¹⁰ Там же. С. 409, 393; Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 236.

¹¹¹ Тайны и уроки зимней войны. С. 393; Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 69, 246.

^1,2 Тайны и уроки зимней войны. С. 411; Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 29,48, 57, 85.

¹¹³ Готовил ли СССР превентивный удар? // Военно-исторический журнал. 1992. № 1. С. 10.

¹¹⁴ Русский архив. Великая Отечественная. Т. 13 (2—1). С. 135.

^1,5 Тайны и уроки зимней войны. С. 407; Русский архив. Великая Отечественная. Т. 13(2—1). С. 135; Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 56,236, 70.

¹¹⁶ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 255.

^1.7 Тайны и уроки зимней войны. С. 412; Русский архив. Великая Отечественная. Т. 13 (2—1). С. 135.

^1.8 Русский архив. Великая Отечественная. Т. 13 (2—1). С. 135.

¹¹⁹ Тайны и уроки зимней войны. С. 412.

¹²⁰ Тамже. С. 387; Зимняя война 1939-1940. Кн. 2. С. 84, 125.

¹²¹ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 241.

¹²² Там же. С. 34.

¹²³ Тайны и уроки зимней войны. С. 160.

¹²⁴ Тамже. С. 392-393.

¹²⁵ «Не представляли себе... всех трудностей, связанных с этой войной». Доклад наркома обороны СССР К.Е. Ворошилова об итогах советско-финляндской войны 1939—1940 гг. // Военно-исторический журнал. 1993. №5. С. 48.

¹²⁶ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 125, 241.

¹²⁷ РГВА. Ф. 33879. On. 1. Д. 178. Л. 495-505; Д. 714. Л. 19-20; ф. 36393. Оп. 1.Д. 54. Л. 109.

¹²⁸ Там же. Ф. 4. Оп. 18. Д. 54. Л. 36. В тексте этого выступления, опубликованном в сборнике «Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Ноябрь 1937 г. Документы и материалы* (М., 2006. С. 43), предпоследняя из процитированных нами фраз опущена.

¹²⁹ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 197-198.

¹³⁰ РГВА. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 196. Л. 152.

¹³¹ Там же. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 114.

¹³² Там же. Ф. 36393. On. 1. Д. 50. Л. 12 об.; Д. 52. Л. 10.

¹³⁴ Цит. по: Мильбах B.C. Особая Краснознаменная Дальневосточная армия (Краснознаменный Дальневосточный фронт). Политические репрессии командно-начальствующего состава, 1937—1938 гг. СПб., 2007. С.183.

¹³⁵ РГВА. Ф. 37464. On. 1. Д. 11. Л. 184.

¹³⁶ Там же. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 86.

¹³⁷ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1413. Л. 365.

¹³⁸ Тамже. Ф. 37464. Оп. 1.Д. И. Л. 125.

¹³⁰ Там же. Ф. 900. On. 1. Д. 367. Л. 164.

¹⁴⁰ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 246. Л. 63, 60, 9, 29—28 (листы дела пронумерованы по убывающей), 18, 99,95, 53.

¹⁴¹ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 33.

¹⁴² Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 203. Л. 62.

¹⁴³ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 75.

¹⁴⁴ Там же. Ф. 62. Оп. 3. Д. 40. Л. 49.

¹⁴⁵ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 88.

¹⁴⁶ Там же. Д. 2529. Л. 169.

¹⁴⁷ Там же. Ф. 33879. On. 1. Д. 584. Л. 28 об.-29.

¹⁴⁸ Там же. Л. 24 об.

¹⁴⁹ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 203. Л. 62; Ф. 900. On. 1. Д. 269. Л. 171.

¹⁵⁰ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 95.

¹⁵¹ Тамже. Ф. 900. Оп. 1.Д. 269. Л. 171.

¹⁵² Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 203. Л. 61.

¹⁵³ Коломиец М., Мещанский И. Средний танк Т-28 // Бронеколлекция. 2001. № 1.С. 23.

¹⁵⁴ РГВА. Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 35; Ф. 37464. On. 1. Д. 13. Л. 133.

¹⁵⁵ Там оке. Ф. 36393. On. 1. Д. 3. Л. 151 об.

¹⁵⁶ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 30.

¹⁵⁷ Тамже. Ф. 31983. On. 1. Д. 203. Л. 59.

¹⁵⁸ Тамже. Ф. 37464. On. 1. Д. 11. Л. 126.

¹⁵⁹ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 246. Л. 63,60,9, 29,99, 53, 56.

¹⁶⁰ Там же. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 325.

¹⁶¹ Там оке. Ф. 40334. On. 1. Д. 196. Л. 100.

¹⁶² Там оке. Ф. 33879. On. 1. Д. 573. Л. 11.

¹⁶³ Там же. Ф. 9. On. 36. Д. 4227. Л. 35-36.

¹⁶⁴ Там же. Д. 1759. Л. 72,81.-

¹⁶⁵ Тамже. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 202. Л. 11.

¹⁶⁶ Там же. Д. 203. Л. 60; Ф. 9. Оп. 36. Д. 2529. Л. 177; Д. 2344. Л. 47; Д. 2611. Л. 249 об. (1 об.); Ф. 33879. On. 1. Д. 614. Л. 86 (второй из двух листов этого дела, имеющих номер 86); Д. 584. Л. 27.

¹⁶⁷ Тамже. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 325.

¹⁶⁸ Там же.62. Оп. 3. Д. 40. Л. 49; Ф. 33879. On. 1. Д. 583. Л. 7, 8.

¹⁶⁹ Там же. Ф. 900. On. 1. Д. 320. Л. 30.

¹⁷⁰ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Л. 53,9, 70.

¹⁷¹ Тамже. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 120.

¹⁷² Там же. On. 15а. Д. 422. Л. 34 об.

¹⁷³ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 147.

¹⁷⁴ Тамже. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 65,67.

¹⁷⁵ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2529. Л. 152.

¹⁷⁶ Тамже. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 246. Л. 17.

¹⁷⁷ Там же. Ф. 1293. Оп. 3. Д. 7. Л. 5 об.-б.

¹⁷⁸ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 202. Л. 11.

¹⁷⁹ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 72.

¹⁸⁰ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 202. Л. 11 и об.

¹⁸¹ Там же. Ф. 25880. Оп. 4. Д. 45. Л. 383.

¹⁸² Там же. Д. 80. Л. 585-586.

¹⁸³ Тамже. Ф. 33879. On. 1. Д. 584. Л. 26 об.-27.

¹⁸⁴ Тайны и уроки зимней войны. С. 354.

¹⁸⁵ РГВА. Ф. 37464. On. 1. Д. 26. Л. 38-39.

¹⁸⁶ Тамже. Ф. 25880. Оп. 4. Д. 45. Л. 181.

¹⁸⁷ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 196. Л. 174.

¹⁸⁸ Там же. Ф. 25880. Оп. 4. Д. 45. Л. 380.

¹⁸⁹ Там же. Ф. 40334. On. 1. Д. 204. Л. 58.

¹⁹⁰ Там же. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 40.

¹⁹¹ Тамже. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 202. Л. 11.

¹⁹² Там же. Ф. 62. Оп. 3. Д. 41. Л. 39.

¹⁹³ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 77—78.

¹⁹⁴ Там же. С. 234; Тайны и уроки зимней войны. С. 394.

¹⁹⁵ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 52.

¹⁹⁶ РГВА. Ф. 9. On. 36. Д. 4227. Л. 36-37.

¹⁹⁷ Там же. Д. 1854. Л. 202.

^1,8 Там же. Ф. 33879. On. 1. Д. 614. Л. 58,87 и об. (второй из двух листов этого дела, имеющих номер 87).

¹⁹⁹ Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Ноябрь 1937 г. С. 53.

²⁰⁰ РГВА. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 250 (2).

²⁰¹ Там же. Д. 2529. Л. 174.

²⁰² Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Ноябрь 1937 г. С. 165.

²⁰³ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 38.

²⁰⁴ Там же. С. 257, 267; Русский архив. Великая Отечественная. Т. 13(2-1). С. 135.

²⁰⁵ Готовил ли СССР превентивный удар? С. 10.

²⁰⁶ Зимняя война 1939-1940. Кн. 2. С. 73.

²⁰⁷ Тайны и уроки зимней войны. С. 353.

²⁰⁸ РГВА. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2529. Л. 174.

²⁰⁹ Там же. Ф. 33879. Оп. 1.Д.614. Л. 57.

²¹⁰ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 34.

²¹¹ Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Ноябрь 1937 г. С. 317.

²¹² РГВА. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 250 (2).

^2,3 Там же. Ф. 33879. On. 1. Д. 574. Л. 272.

²¹⁴ Там же. Ф. 36393. On. 1. Д. 4. Л. 52 об.

²¹⁵ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 91; Ф. 36393. On. 1. Д. 23. Л. 34.

²¹⁶ Тамже. Ф. 34352. Оп. 1.Д. 1.Л. 138;Ф.36393. Оп. 1.Д. 4. Л. 52 об.; Д. 23. Л. 34.

²¹⁷ Тамже. Ф. 33879. On. 1. Д. 574. Л. 271.

²¹⁸ Год» же. Л. 272.

²¹⁹ Там же. Ф. 25880. Оп. 4. Д. 45. Л. 370.

²²⁰ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 37.

²²¹ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 246. Л. 94.

²²² Там же. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 59.

²²³ Там же. Оп. 36. Д. 2529. Л. 174.

²²⁴ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 37.

²²⁵ Тамже. С. 19.

²²⁶ Тайны и уроки зимней войны. С. 408.

²²⁷ РГВА. Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 33-34.

²²⁸ Там же. Ф. 900. On. 1. Д. 367. Л. 179.

²²⁹ Тамже. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 246. Л. 94.

²³⁰ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 34.

²³¹ Там же. Д. 1497. Л. 53.

²³² Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 85.

²³³ Тайны и уроки зимней войны. С. 405; Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 236.

²³⁴ Русский архив. Великая Отечественная. Т. 13 (2—1). С. 135.

²³⁵ Тайны и уроки зимней войны. С. 405.

²³⁶ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 29.

²³⁷ Тайны и уроки зимней войны. С. 326.

²³⁸ Энгл Э., Паананен Л. Советско-финская война. Прорыв линии Маннергейма. 1939-1940. М., 2004. С. 79, 88.

²³⁹ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 22,44.

²⁴⁰ Тайны и уроки зимней войны. С. 334.

²⁴¹ РГВА. Ф. 9. Оп. 29. Д. 220. Л. 262.

²⁴² Там же. Ф. 62. Оп. 3. Д. 40. Л. 49.

²⁴³ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 203. Л. 58.

²⁴⁴ Там же. Ф. 33879. On. 1. Д. 614. Л. 45; Д. 584. Л. 19 об., 40 об.

²⁴⁵ Там же Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 87; Ф. 33879. On. 1. Д. 583. Л. 11.

²⁴⁶ Там же' Ф. 33879. On. 1. Д. 584. Л. 26.

²⁴⁷ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1854. Л. 205; Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 68, 61.

²⁴⁸ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 203. Л. 58.

²⁴⁹ Там же. Д. 213. Л. 87; Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 249 об. (1 об.).

²⁵⁰ Там же. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 7; Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 53.

²⁵¹ Там же. Ф. 4. Оп. 15а. Д. 409. Л. 182.

²⁵² Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 105.

²⁵³ РГВА. Ф. 4. Оп. 15а. Д. 422. Л. 34 об.

²⁵⁴ Там же. Ф. 31983. On. 1. Д. 218. Л. 8; Д. 213. Л. 47.

²⁵⁵ Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Ноябрь 1937 г. С. 238.

²⁵⁶ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 236,240.

²⁵⁷ Тайны и уроки зимней войны. С. 333, 334.

²⁵⁸ Энгл Э., Паананен Л. Указ. соч. С. 212—213.

²⁵⁹ Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 45.

²⁶⁰ РГВА. Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 29.

²⁶¹ Там же. Ф. 33879. On. 1. Д. 579. Л. 402.

²⁶² Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 249 об. (1 об.); Д. 2529. Л. 170.

²⁶³ Там же. Ф. 37928. On. 1. Д. 2. Л. 25.

²⁶⁴ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 249 об. (1 об.).

²⁶⁵ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 196. Л. 164 об.; Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 11.

²⁶⁶ Там же. Ф. 33879. On. 1. Д. 614. Л. 81 об. (второй из двух листов этого дела, имеющих номер 81).

²⁶⁷ Там же. Ф. 36393. Оп. 1.Д. 12. Л. 122; Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 88.

²⁶⁸ Там оке. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 203. Л. 58.

²⁶⁹ Барятинский М., Коломиец М. Легкие танки БТ-2 и БТ-5 // Бронеколлекция. 1996. № 1. С. 27,28.

²⁷⁰ Русский архив. Великая Отечественная. Т. 13 (2—1). С. 135.

²⁷¹ Там оке. Т. 12 (1). М., 1993. С. 289.

²⁷² РГВА. Ф. 4. Оп. 15а. Д. 427. Л. 232 об.

²⁷³ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 187.

²⁷⁴ Там оке. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 46,68.

²⁷⁵ Там же.Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 19.

²⁷⁶ Там же. Ф. 33879. Оп. 1.Д. 574.Л. 104;Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 62.

²⁷⁷ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 34.

²⁷⁸ Тайны и уроки зимней войны. С. 408.

²⁷⁹ РГВА. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 249 об. (1 об.); Ф. 37928. On. 1. Д. 269. 35.

²⁸⁰ Там же. Ф. 33879. On. 1. Д. 614. Л. 62.

²⁸¹ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 33.

²⁸² Зимняя война 1939—1940. Кн. 2. С. 85.

²⁸³ Тайны и уроки зимней войны. С. 394.

²⁸⁴ РГВА. Ф. 40334. On. 1. Д. 206. Л. 53 об.; Д. 207. Л. 40.

²⁸⁵ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 250 об. (2 об.).

²⁸⁶ Там же. Ф. 1417. On. 1. Д. 285. Л. 153; Ф. 900. On. 1. Д. 269. Л. 55.

²⁸⁷ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 246. Л. 55, 25.

²⁸⁸ Аптекарь П. Указ. соя. С. 336; Соколов Б. Указ. соч. С. 384.

²⁸⁹ РГВА. Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 335.

²⁹⁰ Там же. Ф. 31983. Оп.2.Д. 196. Л. 171.