(а также немного об адмиральских байках)
Вопреки расхожим и не очень умным суждениям и фантазиям, именно Сталин сделал все от него зависящее как глава правительства СССР и прямой начальник наркома обороны и начальника Генерального штаба в последнюю неделю перед 22 июня, чтобы Красная армия была приведена в боевую готовность к 22 июня 41-го. И могла в случае «провокаций» дать достойный отпор врагу. Об этом подробнее уже было сказано в других статьях «о 22 июня». А пока немного посмотрим, как на флоте приводились в боевую готовность, и что из себя вообще представляют степени боевой готовности на флоте – «готовность № 2» и «№ 1». И рассмотрим это на примере воспоминаний наркома флота адмирала Н.Г. Кузнецова и члена Военного совета Черноморского флота дивизионного комиссара Н. М. Кулакова, который дает описание событий происходивших тогда в Севастополе перед 22 июня.
«Доверено флоту»». Н.М. Кулаков. Военные мемуары. М. 1985 г. Есть и в Интернете на сайте: http://militera.lib.ru/memo/russian/kulakov_nm/index.html .
Мемуары Кулакова придется привести достаточно подробно, т.к. в них огромное количество деталей связанных именно с приведение в боевую готовность флота. Показано как все было в реальности на Черноморском флоте, и как доводилась та самая «Директива № 1» флоту: так как это сделал генерал Павлов в ЗапОВО, получив о Жукова и Тимошенко полный текст директивы и просто продублировав текст Директивы, или коротким приказом-командой. Как и должно было произойти.
«На середину июня было назначено учение Черноморского флота совместно с частями Одесского военного округа в северо-западном районе моря и на прилегающих участках побережья. О многом говорило уже само время его проведения. Обычно учения такого масштаба устраивались гораздо позже, осенью, — ими как бы подводился итог летней учебной кампании…
Помню, накануне учения Филипп Сергеевич Октябрьский — он был уже в звании вице-адмирала, … говорил:
— Ну, Николай Михайлович, кажется, все предусмотрено. Надеюсь, не оплошаем!..
Адмирал И. С. Исаков, вновь прибывший на наш флот, осведомил Военный совет об осложнении отношений с Германией. С этим вполне согласовывались известные нам факты нарушения границы немецкими военными самолетами и другие наглые разведывательные действия зарубежных соседей…
В то же время мы не могли не учитывать известное сообщение ТАСС от 14 июня. Оно ставило нас в несколько затруднительное положение, но мы полагали, что оно имеет целью создать у заправил гитлеровской Германии впечатление, будто наша страна не замечает их внешних приготовлений. И мы продолжали призывать личный состав к повышению бдительности и боевой готовности. Об этом, в частности, свидетельствует директива командования Черноморского флота. Она требовала от командиров соединений, кораблей и частей: в пятидневный срок проверить по-настоящему боевое управление, план обороны, развертывание, режим полетов авиации, выход и вход кораблей на предмет — «Готовы ли вы к войне?»…
О том, как оценивалась общая обстановка, в которой началось 14 июня наше учение, может дать представление такая деталь: был установлен особый сигнал, означавший, что учение прерывается и флот немедленно переходит на ту степень повышенной боевой готовности, какая будет назначена….
18 июня учение закончилось, и корабли стали возвращаться в Севастополь. Однако на флоте была сохранена оперативная готовность номер два. Разбор маневров планировался на 23 июня. Адмирал Исаков объявил, что задерживаться не может, и, поручив проведение разбора Военному совету флота, отбыл в Москву. Напряженность обстановки между тем нарастала. Это чувствовалось по ряду признаков, но у нас недоставало данных, чтобы во всем разобраться.
21 июня начальник разведотдела полковник Д. Б. Намгаладзе принес мне запись открытой передачи английского радио, где говорилось, что нападение Германии на Советский Союз ожидается в ночь на 22 июня.
Я немедленно позвонил по ВЧ И. В. Рогову (в Москву, начальнику Политуправления ВМФ и одновременно зам. наркому ВМФ – К.О.Ю.), спросил, как это понимать. Он одобрил наши действия по поддержанию боеготовности и сказал, что о сообщении английского радио в Москве известно, необходимые меры принимаются….»
«Оперативная готовность № 2» это и есть «повышенная боевая готовность». А вот история с радио из Лондона – это класс!!! Ведь получается, что Англия открыто, толкала мир к войне, открыто!!! Но посмотрим дальше, как же флот переводился в «оперативную готовность № 1» – в «полную боевую готовность», и сколько для этого надо было реального времени?
«В тот субботний вечер личному составу кораблей был предоставлен отдых. И хотя корабли оставались затемненными, город сиял яркими огнями. …
Выходов кораблей на боевую подготовку на следующий день не планировалось. В середине дня намечались учебные полеты в отдельных авиационных подразделениях, а ночью не должно было происходить ничего. Приняв все это к сведению, я поздно вечером уехал к семье…»
В ночь на 22 июня комиссара Кулакова «Разбудил звонок служебного телефона.
— Товарищ дивизионный комиссар, — докладывал оперативный дежурный, — получена важная телеграмма наркома. Машина за вами выслана…
В штабе флота уже почти все были в сборе. Здесь царила деловая сосредоточенность, все выглядело так, будто продолжалось флотское учение. Вице-адмирал Ф. С. Октябрьский находился в своем кабинете на втором этаже. Он протянул мне бланк с телеграммой наркома. Это был краткий, состоявший из нескольких слов, приказ всем флотам, кроме Тихоокеанского, о немедленном переходе на оперативную готовность номер один.
Телеграмма, принятая в начале второго часа ночи, шла из Москвы считанные минуты, но за это время нарком Н. Г. Кузнецов лично передал этот же приказ по телефону (к аппарату подошел контр-адмирал И. Д. Елисеев, остававшийся в штабе с вечера).
Дав мне прочесть телеграмму, командующий спросил:
— Как думаешь, Николай Михайлович, это война?
— Похоже, что так, — ответил я. — Кажется, англичане не наврали. Не думали все-таки мы с тобой, Филипп Сергеевич, что она начнется так скоро...
Перевод флота на высшую боевую готовность был у нас хорошо отработан, и все шло по плану. Корабли и части приступили к приемке добавочного боезапаса, топлива, продовольствия. По гарнизону был дан сигнал «Большой сбор», а база и город затемнены…»
Телеграмма наркома – это и есть «Директива № 1 от 21 июня» в варианте для флота. И здесь четко видно суть этой самой директивы-команды – поднять войска (в данном случае флот) по тревоге и перейти из повышенной в полную боевую готовность. Напомню, что отличается полная б. г. от повышенной одной «малостью» – укомплектованностью войск.
Переход из повышенной боевой готовности к полной («оперативная готовность № 1») на флоте, по словам Кулакова, заключается в том, что получается дополнительный запас – «боеприпасы и топливо в баки». Другое дело, получается, что этот перевод только в ночь на 22 июня на флоте и был сделан? Но с другой стороны флот не собирался выходить в море именно 22 июня, и не нужен он там был. На море боевые действия с кораблями начались позже. Они ж не на границе стоят. А ПВО флота и так вести огонь сможет в случае налета.… И флот, получив короткую команду-приказ в ночь на 22 июня, перешел в полную боевую готовность всего за 2-3 часа в итоге!!!
«К половине третьего закончили переход на оперативную готовность номер один все корабельные соединения, береговая оборона, морская авиация. Поступил доклад о том же с Дунайской военной флотилии.… На всем Черноморском флоте тысячи людей заняли свои боевые посты, корабли были готовы выйти в море, самолеты — взлететь, к орудиям подан боезапас…».
Телеграмма наркома Кузнецова пришла в Севастополь около 1 часа ночи. При этом нарком флота ещё и позвонил в штаб, в Севастополь, чтобы сообщить на словах этот приказ! И обзвонил он «всего» три флота – Северный, Балтийский и Черноморский.
А теперь посмотрим, как сам нарком флота, адмирал Н.Г. Кузнецов описывает эти события.
Кузнецов Н.Г. Накануне. М.: Воениздат, 1969 г. Переиздание – 1989 г. Также эта книга есть на сайте – http://militera.lib.ru/memo/russian/kuznetsov-1/index.html .
Вечером 21 июня Кузнецов был в своем кабинете, в наркомате Военно-морского флота, расположенного рядом со зданием наркомата обороны:
«…я позвонил Наркому обороны. — Нарком выехал,— сказали мне. Начальника Генерального штаба тоже не оказалось на месте. Решил связаться с флотами. Поговорил сначала с командующим Балтийским флотом В.Ф. Трибуцем, затем с начальником штаба Черноморского флота И.Д. Елисеевым, с командующим на Севере А.Г. Головко. Все были на местах, все как будто в порядке. Командные пункты развернуты, флоты уже в течение двух дней поддерживают оперативную готовность № 2. На берег отпущено лишь ограниченное число краснофлотцев и командиров…»
Т.е., флот, как и все западные округа, приведен в боевую готовность повышенную («поддерживает») после 18 июня. А нарком Тимошенко и начальник Генштаба Жуков в это время уже убыли к Сталину в Кремль. Пробыли они у Сталина, составляя «Директиву № 1» с 20.50 до 22.20:
«Нарком обороны и Генеральный штаб из наших оперсводок знают, что флоты приведены в повышенную готовность. Генеральный штаб по своей линии таких мер не принимает, и нам не говорят ни слова.
В 20.00 пришел М.А. Воронцов, только что прибывший из Берлина. В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том, что делается в Германии. Повторил: нападения надо ждать с часу на час…
Едва ушел Воронцов, явился адмирал Л.М. Галлер. Он тоже не уехал домой… Около десяти вечера Лев Михайлович ушел из моего кабинета…
Около 11 часов вечера зазвонил телефон. Я услышал голос маршала С. К. Тимошенко:
— Есть очень важные сведения. Зайдите ко мне…
Наши наркоматы были расположены по соседству. Мы вышли на улицу.… Через несколько минут мы уже поднимались на второй этаж небольшого особняка, где временно находился кабинет С. К. Тимошенко.
Маршал, шагая по комнате, диктовал. Было все еще жарко. Генерал армии Г.К.Жуков сидел за столом и что-то писал. Перед ним лежало несколько заполненных листов большого блокнота для радиограмм. Видно, Нарком обороны и начальник Генерального штаба работали довольно долго.
Семен Константинович заметил нас, остановился. Коротко, не называя источников, сказал, что считается возможным нападение Германии на нашу страну.
Жуков встал и показал нам телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов. Помнится, она была пространной — на трех листах. В ней подробно излагалось, что следует предпринять войскам в случае нападения гитлеровской Германии.
Непосредственно флотов эта телеграмма не касалась. …»
И вот тут Кузнецов врет!!! Сначала он вполне заслуженно пнул Генштаб, который якобы вообще ничего не делал для повышения боевой готовности сухопутных войск – реально вроде делали, но как-то «странно». А потом заявил что составленная в кабинете Сталина директива-приказ флот «не касалась». Но на этих «трех листах» действительно был написан текст «Директивы № 1», и написан он был в кабинете Сталина перед этим, около часа назад! И в ней, в соответствии с текстом опубликованным маршалом Жуковым в 1969 году как будто бы действительно нет прямого указания для флота – «Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдОВО. 1. В течении 22 -23 июня 1941 года возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, Приб. ОВО, Зап. ОВО, КОВО, Од. ОВО. …» Но!
В появившемся в конце 2009 года в Интернете «черновике-оригинале» этой самой «Директивы № 1», что действительно был написан на трех листках блокнота, указано, что для наркома ВМФ предназначалась персональная «копия» данной «директивы».
«Шифром. Расшифровать немедленно
Военным Советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО
Копия Народному Комиссару Военно-Морского Флота …».
Но подробнее об этом черновике будет рассказано в следующих главах. А пока возвращаемся к наркому флота Кузнецову и его воспоминаниям:
«Пробежав текст телеграммы, я спросил:
— Разрешено ли в случае нападения применять оружие?
— Разрешено.
Поворачиваюсь к контр-адмиралу Алафузову:
— Бегите в штаб и дайте немедленно указание флотам о полной фактической готовности, то есть о готовности номер один. Бегите!
Тут уж некогда было рассуждать, удобно ли адмиралу бегать по улице. Владимир Антонович побежал, сам я задержался еще на минуту, уточнил, правильно ли понял, что нападения можно ждать в эту ночь. Да, правильно, в ночь на 22 июня. А она уже наступила!..
Позднее я узнал, что Нарком обороны и начальник Генштаба были вызваны 21 июня около 17 часов к И.В.Сталину. Следовательно, уже в то время под тяжестью неопровержимых доказательств было принято решение: привести войска в полную боевую готовность и в случае нападения отражать его. Значит, все это произошло примерно за одиннадцать часов до фактического вторжения врага на нашу землю.
Не так давно мне довелось слышать от генерала армии И.В.Тюленева — в то время он командовал Московским военным округом,— что 21 июня около 2 часов дня ему позвонил И.В.Сталин и потребовал повысить боевую готовность ПВО.
Это еще раз подтверждает: во второй половине дня 21 июня И.В.Сталин признал столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным.
Это подтверждает и то, что в тот вечер к И.В.Сталину были вызваны московские руководители А.С.Щербаков и В.П.Пронин. По словам Василия Прохоровича Пронина, Сталин приказал в эту субботу задержать секретарей райкомов на своих местах и запретить им выезжать за город. «Возможно нападение немцев»,— предупредил он. Очень жаль, что оставшиеся часы не были использованы с максимальной эффективностью».
Кузнецов заявляет, что Тимошенко и Жуков пришли к Сталину еще вечером, в 17.00 21 июня. Однако согласно «Журналу посещений» Тимошенко и Жуков пришли к Сталину в 20.50. Но в данном случае это не так существенно на самом деле. Спустя годы не только Кузнецов стали смело пинать, или «поправлять» маршала Жукова, «указывая на его неточности» в его «Воспоминаниях…». А к воспоминаниям генерала Тюленева мы вернемся в следующих главах. Но посмотрите, как резво бегают адмиралы, для того чтобы передать срочный приказ на флоты о предстоящей войне с Германией!!! В следующих главах, рассматривая черновик-оригинал «Директивы № 1» посмотрим как «бегали» генштабовские генералы в этой же ситуации и в это же время…
А пока посмотрим, где ещё Кузнецов наврал о событиях 21 июня. И для этого обратимся к «журналу посещений Кремля» за этот день. Например, в сборник документов под редакцией А. Яковлева, А. Сахарова «1941 г. т. 2», приводится список посетителей кабинета Сталина в этот вечер:
«1. Молотов 18.27 - 23.00
2. Воронцов 19.05 - 23.00
3. Берия 19.05 - 23.00
4. Вознесенский 19.05 - 20.15
5. Маленков 19.05 - 22.20
6. Кузнецов 19.05 - 20.15
7. Тимошенко 19.05 - 20.15
8. Сафонов 19.05 - 20.15
9. Тимошенко 20.50 - 22.20
10. Жуков 20.50 - 22.20
11. Буденный 20.50 - 22.20
12. Мехлис 21.55 - 22.20
13. Берия 22.40 - 23.00
Последние вышли 23.00»
Получается, что адмирал и нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов был 21 июня 41-го в кабинете Сталина с 19.05 по 20.15 вместе с группой должностных лиц на неком совещании. И никак не мог он беседовать с капитаном первого ранга М.А. Воронцовым в 20.00 в кабинете Кузнецова. И кстати, Кузнецов пишет, что вообще Сталина не видел до самой войны побывав у него в кабинете согласно «журналов посещения» 13 июня – «7. Кузнецов 21.55 – 22.55»». Кузнецов: «...Я видел И.В.Сталина 13 или 14 июня. То была наша последняя встреча перед войной...».
Совещание это было посвящено именно предстоящему нападению Германии в эти выходные – 22-23 июня. Исследователь В. Чунихин в своей статье «Тайна 21 июня» проанализировал состав этого совещания:
«В 19.05 в кабинет Сталина, где уже 38 минут находился Молотов, вошли семь человек: Тимошенко, Кузнецов, Воронцов, Берия, Вознесенский, Маленков, Сафонов. Пробыли они там до 20 часов 15 минут. Об этом совещании, как я уже говорил, нигде ничего ранее не упоминалось. Я, по крайней мере, не встречал об этом никаких сведений. Даже намеков. Более того, налицо явное стремление скрыть сам факт этого события.
Напомню. Жуков в своих воспоминаниях ни разу не упомянул о том, что происходило до 20 часов 21 июня. Случайность? А ведь это примерно то самое время, когда совещание это подходило к концу. Кузнецов же, рассказывая об этом дне, тоже ничего не упомянул о совещании. Только здесь бросается в глаза другое. Он не только промолчал, но сознательно сказал неправду. Вспомним. Он зачем-то подчеркнул, что после 13 (или 14) июня и до самого начала войны, со Сталиным не встречался.
Вызвав Воронцова в Москву, он будто бы принял его в 20.00. В то время, как на самом деле, с 19.05 до 20.15 он был вместе с ним на совещании у Сталина. …
Кузнецов помнит, что вызвал в Москву Воронцова, помнит, что тот явился к нему в 20.00. Помнит разговор. Помнит мельчайшие подробности дня 21 июня. Даже ту, что солидному адмиралу Алафузову пришлось, как школьнику, бежать из Наркомата Обороны в Наркомат ВМФ, чтобы быстрей связаться с флотами. Да и не забывается такое. Но он не помнит совещания у Сталина, где были он сам и Тимошенко. Где был всё тот же Воронцов. Всего за несколько часов до германского нападения. …
Неужели для послесталинского руководства СССР было настолько важно, чтобы никто и никогда не узнал, зачем Сталин собрал этих людей?
Думаю, это действительно было для них важно. Потому что одно только упоминание об этом факте рушит легенду о сталинской вине в том, что армия не была приведена своевременно в полную боевую готовность. Мне, например, понадобилось совсем немного времени, чтобы понять самое главное, узнав об этом совещании. Всего лишь взглянув на состав его участников. Давайте к нему присмотримся. … Только хочу сначала напомнить одну вещь. Она предельно очевидна, но почему-то некоторые все равно о ней забывают. Люди, которые вошли в кабинет Сталина, были Сталиным ВЫЗВАНЫ. Им самим. По его собственному усмотрению…
Поэтому, по составу участников очень часто можно судить не только о характере рассматриваемых вопросов, но и о позиции Сталина по этим вопросам. Итак, список участников.
О Молотове я уже говорил. Тимошенко и Кузнецов. Значит, речь шла о военных мероприятиях. Это логично. События последних дней сложились в кризис, связанный с Германией. Однако нас упорно приучали к мысли, что Сталин не верил в нападение немцев, так как считал, что может урегулировать вопрос исключительно с помощью дипломатических шагов. Вопрос. Зачем тогда на совещание были вызваны такие не дипломатические лица, как Нарком Обороны и Нарком Военно-Морского Флота? Но, может быть, речь не шла о Германии? Обсуждались другие военные вопросы? Нет, речь шла именно о Германии. Это подтверждает присутствие на совещании военно-морского атташе советского посольства в Германии Воронцова. Это – одна из ключевых фигур для понимания не только характера обсуждения, но и отношения Сталина к угрозе военного нападения Германии. Что я имею в виду? Присутствие в сталинском кабинете военного дипломата вовсе не означало интереса Сталина к чисто дипломатическим вопросам. Если было бы иначе, здесь сидел бы посол в Берлине Деканозов. Или кто-то из его заместителей. Или, если речь шла о вопросах военно-дипломатических, присутствовал бы военный атташе (а не военно-морской).
Далее. Вызов к Сталину рядового дипломатического работника (Воронцов по званию – капитан первого ранга) является событием экстраординарным. И хотя Сталин обычно не обращал внимания на ранги (вспомним майора Ветрова, о котором я писал в статье "Зачем Сталину была нужна власть?"), все же присутствие здесь Воронцова явно было вызвано причиной также экстраординарной. Почему Сталин приказал явиться Воронцову?
Думаю, ясно. Да и Кузнецов сам упомянул о причинах вызова Воронцова в Москву – важные разведданные, полученные последним в Берлине.
"...Он не только сообщал о приготовлениях немцев, но и называл почти точную дату начала войны..."
Теперь – важный вопрос. Как отнесся к этим сведениям Сталин? А его отношение к ним лежит на поверхности. Оно видно из самого факта вызова в Москву Воронцова. И его присутствия в кабинете Сталина в столь представительном окружении. В такой острый момент истории советского государства. Чего никогда бы не случилось, если бы Сталин "не верил" в нападение немцев. …
Здесь еще вот что необходимо учесть. Обстановка тогда была накаленной. В Берлине каждый человек был на счету. К тому же, прямо не говорится, но из описания событий ясно, что Воронцов был резидентом (или, во всяком случае, одним из руководителей) военно-морской разведки в Германии. Военная дипломатия - она ведь тесно связана с военной разведкой. Это подтверждает, кстати, тот факт, что вскоре после начала войны капитан первого ранга Воронцов был назначен начальником Разведывательного управления Главного Штаба Военно-Морского Флота СССР.
Чтобы сорвать с места в такой обстановке крупного разведчика, через которого идет ценнейшая информация. Не думаю, что сам адмирал Кузнецов (верил он Воронцову или нет) решился бы на это И заметьте, сразу после прибытия Воронцов оказывается в кабинете у Сталина. По одному этому ясно, что инициатором вызова в Москву Воронцова мог быть только сам Сталин. Вызывал, действительно, Кузнецов. Но по приказу Сталина. Тогда зададим вопрос. Зачем его вызвал Сталин?….
Сталин и посчитал важным участие такого специалиста при обсуждении вопроса в присутствии руководителей государства и вооруженных сил. Более важным, чем его нахождение в Берлине, где тот приносил больше пользы, чем в Москве. То есть мнение этого специалиста показалось ему не просто интересным, а колоссальной важности. Очевидно, что для него к тому моменту никакая информация из Берлина, даже самая важная, не имела уже больше значения для принятия решения. То есть решение у Сталина уже созрело. Только требовалось всё же обсудить его с кем-то, кто знаком с обстановкой досконально. Но ведь под боком у Сталина и были как раз эти два специалиста. Тимошенко и Жуков. И он уже совещался с ними. Ранее. И совещания эти ни к чему не привели. Почему? Жуков утверждал потом, что из-за того, что Сталин противился...
Но если бы это было так, Воронцов не был бы вызван в Москву. Кстати, когда Воронцову был отправлен вызов? Тогда ведь добраться от Берлина до Москвы было несколько дольше, чем сейчас. Это, кстати, важно. Потому что именно время вызова Воронцова и является, по-моему, временем, когда Сталин начинает сомневаться в прежней позиции. И еще. Это не Жуков вызвал подчиненного ему военного атташе генерала Тупикова из Берлина. Хотя и Тупиков тоже докладывал о военных приготовлениях Германии своему военному командованию. Это Кузнецов (а фактически, Сталин) вызвал военно-морского атташе из Берлина. Вопреки тому, что его непосредственный начальник (Кузнецов) тому не поверил. О чём флотский нарком честно признался в своих мемуарах. Но, тем не менее, отвлекаясь на секунду, флот в боевую готовность несколько позже привести сумел….
Вечером 21 июня 1941 года на совещании присутствовал еще один человек, чье появление на сцене именно в этот момент не менее красноречиво говорит о позиции Сталина в этот день. Но сначала об остальных участниках совещания. Напомню, что в нем участвовали, помимо Сталина и Молотова: Тимошенко, Кузнецов, Воронцов, Берия, Вознесенский, Маленков, Сафонов….
"Сафонов - в 1941 г. начальник мобилизационно-планового отдела Комитета Обороны при СНК СССР". Вот так.
(В опубликованных отдельным изданием в 2008 году «Журналах посещения Кремля» инициалов присутствующего в кабинете Сталина Сафонова нет. Но в комментариях говорится что это был Сафонов Г.Н. прокурорский работник. На 21 июня заместителей Прокурора Союза ССР, ставший Генеральным прокурором СССР в … 1948 году. Спрашивается – вот что может делать заместитель, даже Прокурора СССР на совещании у Сталина 21 июня?
Но оказывается действительно был более интересный руководитель-чиновник в СССР с такой же фамилией – Сафонов И.А. (1902-1954) — в 1938-1940 гг. и в 1941 г. — секретарь Комитета Обороны, в 1940-1941 гг. — начальник мобилизационно-планового отдела Комитета Обороны при СНК СССР. Который действительно как раз был бы более уместен в кабинете Сталина вечером 21 июня, в последний вечер перед Войной. – К.О.Ю.)
Дело в том, что это только на первый взгляд приведение войск в полную боевую готовность является простым делом. На самом деле еще в мирное время был разработан целый комплекс мер, автоматически запускавшихся вместе с полной боеготовностью армии. Важной их составляющей являлись мобилизационные мероприятия. То есть, если речь шла о приведении войск в полную боевую готовность, неизбежно всплывали бы и вопросы мобилизационного характера. Что и доказывает присутствие здесь Сафонова. Но оно же одновременно доказывает и другое важное обстоятельство. Оно доказывает позицию Сталина по этому вопросу.
Заметьте. Вместо Сафонова мог ведь присутствовать начальник Мобилизационного управления Наркомата Обороны. Тогда можно было бы реконструировать события таким образом. Тимошенко и Жуков уговаривают Сталина привести войска в полную боевую готовность. Сталин сопротивляется (тогда наличие мобработника в его кабинете неуместно). Предположим, военные нажимают и вынуждают, наконец, Сталина выслушать их. Тогда вместе с ними вполне мог оказаться в кабинете и их подчиненный, отвечающий за вопросы мобилизации. Но произошло другое. Сафонов возглавлял мобилизационно-плановый отдел Комитета Обороны при СНК СССР. Председателем СНК был Сталин. Другими словами, Сафонов был подчиненным не Тимошенко, а Сталина. И ни Тимошенко, ни Жуков не могли приказать Сафонову присутствовать на этом совещании.
Еще раз повторю, что всех их свел в своем кабинете Сталин. Сам. Единолично. По своему усмотрению. И Воронцова. И Сафонова. По-моему, этот факт может говорить только об одном. О том, что именно Сталин, а не командование РККА явился инициатором приведения войск приграничных округов в полную боевую готовность….»
Получается, что Кузнецов не мог разговаривать с Воронцовым в 20.00 в его кабинете. Ведь согласно «журналу посещений» М. А.Воронцов, военно-морской атташе в посольстве в Берлине, капитан 1-го ранга, все это время, с 19.05 до 23.00 находился в кабинете Сталина. Возможно, и наверняка нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов беседовал с военно-морским атташе М.А. Воронцовым до этого, перед тем как прибыть в кабинет Сталина. Почему Кузнецов темнит о Воронцове, и почему военный атташе из Берлина так долго находился в кабинете Сталина вечером 21 июня? А все очень просто. Как пишет в своих работах историк А. Мартиросян, 17 июня Воронцов действительно отправил из Берлина сообщение в Москву, в котором доложил, что нападение Германии произойдет 22 июня в 3.30 утра. Всего лишь…. Как военно-морской атташе, Воронцов подчинялся и наркому ВМФ Кузнецову в том числе, и это сообщение Кузнецов также читал. Однако в своих воспоминаниях он о нем не сообщает. Пытается пнуть Жукова и Тимошенко в своих воспоминаниях по этому вопросу – приведение в боевую готовность армии и флота, но общую линию о том, что Сталин «не верил разведке», или что «никто до 22 июня не знал о точной дате нападения» – поддерживает.
А военно-морской атташе М. А. Воронцов немедленно был отозван в СССР и прибыл в Москву 21 июня (как сообщает сам Кузнецов). И вовсе не удивительно, что столько времени он мог находиться в кабинете Сталина. Хотя в опубликованных отдельным изданием в 2008 году «Журналов посещений Кремля», Воронцов отсутствует в записях этого дня – 21 июня, в кабинете Сталина. Но, скорее всего, наверное, больше стоит доверять в этом вопросе компании Яковлева-Сахарова, как ни странно.
Дело в том, что в 1998 году, когда издавался сборник Яковлева, вопрос о приведении в боевую готовность войск перед 22 июня в принципе ещё никем не поднимался. И присутствие Воронцова в кабинете Сталина вечером 21 июня с его сообщением от 17 июня ещё никого из официальных историков не пугало. Но в 2008 году, когда «Журналы посещений» вышли отдельным изданием и вопрос о приведении или не приведении в боевую готовность войск перед 22 июня, поднятые Ю. Мухиным и А. Мартиросяном в 2005-2006 годах, уже обсуждается в «около исторической литературе» весьма активно. А Воронцов в этом обсуждении весьма важная фигура. Тем более что вскоре после начала войны капитан первого ранга Воронцов был назначен сначала заместителем начальника Разведывательного управления Главного Штаба Военно-Морского Флота СССР. А уже в сентябре 41-го Воронцов становится начальником Разведуправления ГМШ ВМФ СССР. Вот что написала газета «Красная звезда» 7 мая 2008 года. Статья В. Лота, кандидата исторических наук, «Приближенный к царю Борису»:
«Начальником разведуправления флота был капитан 1 ранга Николай Иванович Зуйков. В августе 1941 года его заместителем стал контр-адмирал Михаил Александрович Воронцов. Он возвратился в Москву из Берлина, где был военно-морским атташе. Воронцов тоже предупреждал Центр о том, что Гитлер готовится к войне против СССР.»
(Зуйков Николай Иванович (1900-1942) - контр-адмирал (1941). С мая 1939 года - начальник разведотдела НКВМФ СССР, с октября 1939 года - начальник 1-го управления НКВМФ СССР. Приказом НКВМФ СССР № 01981 от 11 сентября 1941 года освобожден от этой должности и назначен в распоряжение Командного управления ВМФ. Погиб в сентябре 1942 года при исполнении служебных обязанностей.
Воронцов Михаил Александрович (1900-1986) вице-адмирал. На военно-морском флоте с 1918 года, с 1939 года - в органах военно-морской разведки. В 1939-1941 годах - военно-морской атташе СССР в Германии, во время войны (с 1941 года) - начальник 1 управления ВМФ. В -1952 годах - заместитель начальника Морского Генерального штаба (МГШ) - начальник 2 Главного управления (разведки). В дальнейшем занимал командные должности в высших военных учебных заведениях Вооруженных Сил СССР.)
Дальше Кузнецов рассказывает, каким образом и какой командой он передал на флоты свою «копию Директивы № 1». Уйдя от наркома Тимошенко сразу после 23.00, Кузнецов тут же начинает, до полуночи обзванивать флоты:
«В наркомате мне доложили: экстренный приказ уже передан. Он совсем короток — сигнал, по которому на местах знают, что делать. Все же для прохождения телеграммы нужно какое-то время, а оно дорого. Берусь за телефонную трубку. Первый звонок на Балтику — В.Ф. Трибуцу:
— Не дожидаясь получения телеграммы, которая вам уже послана, переводите флот на оперативную готовность номер один — боевую. Повторяю еще раз — боевую.»
Затем Кузнецов звонил на Северный флот и около часа ночи – на Черноморский:
«В Севастополе на проводе начальник штаба И.Д. Елисеев.
— Вы еще не получили телеграммы о приведении флота в боевую готовность?
— Нет,— отвечает Иван Дмитриевич.
Повторяю ему то, что приказал Трибуцу и Головко.
— Действуйте без промедления! Доложите командующему….».
Как видно из воспоминаний комиссара Кулакова, перевод из повышенной боевой готовности в полную на флоте занял буквально пару часов. И адмирал Кузнецов говорит о том же:
«Как развивались события в ту ночь на флотах, я узнал позднее. Мой телефонный разговор с В.Ф. Трибуцем закончился в 23 часа 35 минут. В журнале боевых действий Балтийского флота записано: «23 часа 37 минут. Объявлена оперативная готовность № 1».
Люди были на месте: флот находился в повышенной готовности с 19 июня. Понадобилось лишь две минуты, чтобы началась фактическая подготовка к отражению удара врага.
Северный флот принял телеграмму-приказ в 0 часов 56 минут 22 июня. Через несколько часов мы получили донесение командующего А. Г. Головко: «Северный флот 04 часа 25 минут перешел на оперативную готовность № 1».
Значит, за это время приказ не только дошел до баз, аэродромов, кораблей и береговых батарей — они уже успели подготовиться к отражению удара.
Хорошо, что еще рано вечером — около 18 часов — я заставил командующих принять дополнительные меры. Они связались с подчиненными, предупредили, что надо быть начеку. В Таллине, Либаве и на полуострове Ханко, в Севастополе и Одессе, Измаиле и Пинске, в Полярном и на полуострове Рыбачий командиры баз, гарнизонов, кораблей и частей в тот субботний вечер забыли об отдыхе в кругу семьи, об охоте и рыбной ловле. Все были в своих гарнизонах и командах. Потому и смогли приступить к действию немедленно.
Прошло лишь двадцать минут после моего разговора с вице-адмиралом Трибуцем — телеграмма еще не дошла до Таллина,— а оперативная готовность № 1 была объявлена уже на Ханко, в Прибалтийской базе и в других местах. Об этом опять же свидетельствуют записи в журналах боевых действий:
«Частям сектора береговой обороны Либавской и Виндавской военно-морских баз объявлена готовность № 1»….»
В Севастополе: «Оперативная готовность № 1 была объявлена по флоту в 01:15 22 июня 1941 года».
«В 02 часа 40 минут все корабли и части флота уже были фактически в полной боевой готовности. Никто не оказался застигнутым врасплох. …»
А теперь посмотрим, что из себя представлял приказ-команда флоту о переводе флота из повышенной б.г. в полную. После того как до Кузнецова Тимошенко и Жуков довели «Директиву № 1».
«Вот эта телеграмма:
«СФ, КБФ, ЧФ, ПВФ, ДВФ. Оперативная готовность № 1 немедленно. Кузнецов».
(ПВФ — Пинская военная флотилия. ДВФ — Дунайская военная флотилия. — прим. ред.)»
Посмотрите, как четко выполнил адмирал флота, нарком ВМФ СССР Н.Г. Кузнецов полученную им от Тимошенко и Жукова копию «Директивы № 1». Он сделал то, что и требовалось от него – дал короткий приказ-команду, «как выстрел»!!! А, например командующий ЗапОВО, Белорусским особым военным округом, генерал армии Д.Г. Павлов как раз просто продублировал для своих войск текст этой директивы из Москвы. И командующие и в остальных военных западных округах, сделали примерно то же самое – продублировали своим войскам текст полученного из Москвы приказа наркомата обороны. Вместо того чтобы выдать короткий приказ-команду войскам…. Впрочем, в военных округах командующий должен все же подробно расписать подобный приказ по округу своим армиям и родам войск (подробнее об этом будет рассказано в последней главе). Но вот как раз в армиях уже должны были трансформировать этот приказ в короткую команду. Как у Кузнецова для флотов.
«Говорят» адмирал Кузнецов «привел флот в боевую готовность по личной инициативе». Возможно, кто-то и найдет в его «воспоминаниях и размышлениях» что-то подобное, но вот что он сам пишет:
«Я на свою ответственность приказал передать флотам официальное извещение о начале войны и об отражении ударов противника всеми средствами, на основании этого Военный совет Балтийского флота, например, уже в 5 часов 17 минут 22 июня объявил по флоту: «Германия начала нападение на наши базы и порты. Силой оружия отражать всякую попытку нападения противника».
Но это было уже 22 июня. А приводил в повышенную боевую готовность флот нарком Кузнецов, как и все остальные – после 15 июня и по указанию наркома Тимошенко. Начав «внеплановые учения», о которых и рассказал комиссар Н. М. Кулаков, который описал эти события на Черноморском флоте, в Севастополе...
Ещё адмирал Кузнецов отметил, что о переходе из готовности «№ 2» в готовность «№ 1», до 22 июня: «балтийцы просили это еще раньше, когда перешли на готовность № 2, то есть 19 июня. Но я не мог такого позволить — это выходило за рамки моих прав»…
Т.е. Кузнецов привел флот в боевую готовность «повышенную», как и положено, к 19 июня, но переходить даже по просьбе подчиненных ему командующих флотами в «полную» по «личной инициативе» – не мог, так как не имел на это право и не собирался это делать.
Хочется надеяться что, прочитав эти достаточно подробные выдержки из воспоминаний флотских начальников, больше не останется иллюзий по поводу того – приводились ли армия и флот в боевую готовность заранее, до 22 июня, или нет. Приводила ли «Директива № 1» в некую мифическую и абстрактную боевую готовность армию и флот, или это был «всего лишь» приказ-команда на объявление всеобщей тревоги и переход в полную боевую готовность официально …