НЕМНОГО О ТОМ, КАК ГЕНЕРАЛЫ ПОДСТАВИЛИ АВИАЦИЮ И ПВО ЗАПАДНЫХ ОКРУГОВ 

 

 В книге «Кто проспал начало войны» приводятся мемуары маршала Баграмяна, в которых тот рассказывает, что буквально за пару дней до начала войны в штаб Киевского округа пришло указание Генштаба на сокращение офицеров оперотдела штаба. И тут стоит рассказать о «странных» сокращениях происходящих и в ВВС перед самым нападением Германии, которое было уже всем очевидным. Есть такие записи бесед с летчиком-истребителем Долгушиным С.Ф., начинавшем войну на границе, в ЗапОВО:

 

 

«Тимошенко, “друг летчиков”, решил: почему пехота свои винтовки драит, артиллеристы и танкисты свои орудия драят, – а почему летчикам поблажка?! Танкист свою машину моет. Почему моют за летчиков? У нас был механик по самолетам и двигателям, механик по вооружению, моторист, – вот все. Теперь на звено (три самолета – К.О.): механик по приборам и механик по специальному оборудованию, и еще механик по вооружению на звено. Техник звена и техник самолета на каждый самолет. А тут оставляют на звено: оружейник (вместо четырех у нас остался один механик по вооружению на звено). Механик по самолетам – вместо четырех остался один. Мотористов – ни одного. Вот так! Обкорнали! Мы думали – что за идиотство? Мы отлетаем, все уставшие. …» (Интервью:  А. Драбкин. Лит. обработка:  С. Анисимов)

 

Некто Василий Бардов 14.01.2006, 19:10 в интернете, на одном форуме выкладывал записи своих личных бесед с С.Ф. Долгушиным (http://aviaforum.ru/showthread.php?s=b8de73ee429ffef377c59db23cc4be29&t=7645&page=2 ) :

«Генерал-лейтенант С.Ф. Долгушин: Как и почему погибла авиация 11САД под Гродно» (14.01.2006, 19:10) И там Долгушин более подробно рассказывает об этих «странных» сокращениях:

«Долгушин: Впрочем, многое и до этого дня делалось будто “по заказу” (немцев – В.Б.): - начат ремонт базового аэродрома в г. Лида, - не были подготовлены запасные площадки…, - было уменьшено число мотористов и оружейников до одного на звено. Мало того, что Тимошенко в декабре 1940 г. перевел нас на положение как солдат, так еще и сняли с самолёта оружейника и моториста!

Бардов: А как было до этого?

Долгушин: А раньше было как - на 1 самолет (полагались – В.Б.):

- техник (это был офицер, как правило, техник-лейтенант – В.Б.);

- механик;

- моторист и

- оружейник.

Итого на самолет : 6 человек, потому что 4 ствола.

А тут посчитали, что:

- артиллерист свою пушку драит,

- пехота свою винтовку драит…

- а почему летчикам не драить?! (осталось 2 человека обслуги на самолет – техник и механик. – К.О.)

И отняли у нас! А потом – сразу же в первые же месяцы войны все ввели! Сразу же ввели: почувствовали, что идиотство натворили!»

 

Далее Долгушин рассказывает, как им пришлось таскать самолетные пушки утром 22 июня и почему…

 

«И летчики (22-го июня – В.Б.) таскали пушки. А пушку вставить в крыло… Оно же не широкое! И вот туда пушку вставить: обдерешь все руки! А там центроплан прикрыт дюралью и люк, куда пушку совать – он тоже дюралевый и все на шпильках – все руки обдерёшь! Состояние такое, понимаете…
Бардов: Все равно, что голый остался?!

Долгушин: Канешно! Истребители без боекомплекта и без оружия!
Спать, конечно никто не хотел и мы не спали (просто) от удивления: какой му…ак это выдумал всё это дело?!

Ну представляешь – мы не стеснялись в выражениях вечером …»

 

Именно Долгушин и рассказал что перед самым нападением, днем 21 июня в их полку побывал командующий ЗапОВО Д.Г. Павлов и командующий ВВС ЗапОВО И.И. Копец. Которым Долгушин лично докладывал данные разведывательного полета к границе, возле которой находился немецкий аэродром, на котором вместо 30 (примерно) самолетов Ме-110, они насчитали до 200-т боевых самолетов различных типов.

«Долгушин: Привезли нас в штаб полка – в это имение (в усадьбу Бобра-Велька – В.Б.): аэродром, за ним липы стоят, а за ними имение. Вот туда нас привезли и мы доложили свежую (информацию – В.Б.) о том что там (в Сувалках – В.Б.) творится.
Бардов: А докладывали кому?
Долгушин: Павлов, Копец, Ганичев, Николаев тут. Мы доложили всё как было. Причём у нас с Серёжкой (Макаровым – В.Б.) расхождение получилось всего в 2 СЛ. Мы насчитали около 200.
Бардов: Т.е. каждый в бинокль пересчитал самолёты?!
Долгушин: Да. Я насчитал около 200. И какие СЛ были: Ме-109, Ме-110, Ю-87, Ю-88 и Хейнкель-111».

 

После этого Копец лично слетал на немецкий аэродром на истребителе Долгушина и убедился в правдивости доклада летчиков. Но после убытия командования в этом ИАП получили приказ:

«…в субботу 21 июня мы отлетали, к вечеру полеты закончились, и нам сообщают: “снять оружие и ящики с боеприпасами, и хранить их отдельно”. Это же идиотство! Мы все были взволнованы…

Долгушин: Закончили мы полёты примерно в 18 часов. Часов в 19 нас разоружили – поступила команда “СНЯТЬ С САМОЛЕТОВ оружие и боеприпасы и разместить их в каптерках” – дощатых и фанерных сарайчиках за хвостом самолётов.

Мы все думаем: зачем же?! Мы же когда взлетали в готовности №1 и когда догоняли (Ме-110 – В.Б.), у нас пушки и ПМ “стояли на одну перезарядку”:
- ПМ - просто дёрнул ручки - вот они стоят, и тут же кнопки (чтобы) воздухом перезаряжать пушки.

На одну перезарядку и после этого жми на гашетки и стреляй. А тут – сняли! Вечером поужинали. За ужином мы обменивались – все были до того возмущённые злые: как это так – мы вылетали на перехват имея всё оружие на одну перезарядку, а тут – в такое тревожное и какое-то неприятное время, у нас отняли оружие у истребителей»!

 

Долгушин: «Поужинали. Такое состояние было: СНЯЛИ ОРУЖИЕ И БОЕПРИПАСЫ!!

И мы спросили: “Почему сняли оружие?! Кто такой идиотский приказ издал”?!

Даже к командиру полка Емельяненко обратился и говорит: “Ну почему?!”
А командир полка разъяснил командирам эскадрилий: “Приказ командующего”(Белорусским военным округом Д.Г.Павлова – В.Б.), а командиры эскадрилий – нам».

Оружие они сняли, а «В 2.30 раздается сигнал – тревога...». И в момент налета немецкой авиации летчики вместо «сокращенных» оружейников занимались установкой пушек и пулеметов на истребители. Но обратите внимание на время объявления тревоги – 2.30 ночи 22 июня. Видимо командующий ВВС округа Копец сам обзванивал свои авичасти и скорее всего по команде Павлова…

 

Долгушин: «Самолеты И-16, которые мы в полку получали все были новыми машинами с «62-ми» и «63-ми» моторами. На И-16 с новыми моторами “62-ми” и “63-ми”…

“63-й” мотор - 1150 л.с. – машина по 500 км/ч давала скорость!
Своих БСов мы тогда ещё не знали, но зато наша 4-я эскадрилья капитана Емельяненко, кроме 2-х пулеметов ШКАС была вооружена еще и 2-мя пушками ШВАК».

Т.е., в этом 122 ИАП одна эскадрилья из 4-х была оснащена пушечными И-16.

Пушечных И-16 тип 27 и 28 к лету 1941 года выпустили около 350 штук. Этого хватило бы на вооружение не более пяти полков. Однако эти мощные на то время пушечные И-16 не стали собирать в отдельные истребительные авиаполки, а распределили в ИАП по несколько машин, по одной эскадрилье в полк и это было вполне разумно.

Были ли факты разоружения других полков? Сказать сложно. Тот же командир 43-й авиадивизии ЗапОВО Г.Н.Захарова, в своих мемуарах о таком приказе от Павлова или Копца не писал. Поэтому найти информацию о подобном разоружении других полков достаточно трудно (хотя если есть умысел, то подобные приказы никогда не дадут именно во все авиачасти – сразу же наверняка всполошатся те же «особисты»).

 

Бардов: «Найти-то конечно трудно, но тем не менее я нашёл подобную “идентичную информацию”: когда я опубликовал своё интервью с Долгушиным на одном из форумов, откликнулся потомок лётчика того самого 16-го бомбардировочного полка его же дивизии, перебазировавшегося из г. Желудок на аэродром “Черлёна”. Так вот сын этого лётчика (живущий сейчас в Канаде) написал мне, что отец рассказывал ему, что в их полку также был получен приказ снять пулемёты с их бомбардировщиков. И в результате во время налёта немецких штурмовиков на их аэродром немногие самолеты, взлетевшие в воздух, не имели возможности даже стрелять по немцам из своих курсовых пулемётов, и один из них даже пошёл на лобовой таран.

Вот это письмо: Георгий Сальников. Март, 27, 2005 6:39 pm. Заголовок сообщения: Хочу узнать дальнейшую судьбу 16-го Сбап:

“Всем участникам форума добрый день! Ветеранам авиаторам, всем кто жив, низкий поклон. Погибшим и умершим, светлая память. Я, Сальников Георгий Георгиевич, сын Сальникова Георгия Ивановича стрелка радиста 16-го СБАП. Мой отец находился на лагерном аэродроме Черляны в момент штурмовки немцами в 4 утра 22 июня 1941г. Где то в 52-53 годах он мне, мальчишке, рассказал трагическую историю начала войны. Рассказал, как за сутки до начала войны, с бомбардировщиков было снято пулеметно-пушечное вооружение, как проснулся от грохота и стрельбы. На его глазах взлетел его комэск Протасов и как он шел на таран. Как понимаю, он служил в его эскадрилье.

Затем, через час появились немецкие мотоциклисты, с которыми они вступили в бой, но вскоре появились немецкие бронетраспортеры с пехотой и пришлось отступать. Где-то в 10-11 утра нашли брошенную полуторку, отец вытер мокрый трамблер и завел ее. На ней человек 20-25 из 16-го полка добрались до Лиды, при них было знамя полка и штабные документы. Их всех арестовали, но вскоре выпустили. Потом отец летал под Воронежем (летали бомбить Констанцу), затем под Москвой. …

С уважением Георгий Сальников Монреаль, Канада 27 марта 2005 года. Мой адрес:  Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в браузере должен быть включен Javascript. “… »

16-й скоростной бомбардировочный авиаполк был перед войной передан в 11-ю смешанную авиадивизию ЗапОВО и был укомплектован самолетами «СБ» имевших вооружение – 7,62 мм ШКАСы, размещенные в носовой части машины и в кабинах стрелков. И «Пе-2», имевшем более внушительное вооружение – у «Пе-2» ранних серий было 2 х 7,62 мм ШКАС в носовой части и 2 у штурмана и стрелка. А к лету 41-го на «Пе-2» стали ставить один ШКАС и один 12,7 мм пулемет Березина в носовой части и один 12,7 мм в кабину штурмана для защиты задней полусферы. Стрелок-радист остался в хвосте со ШКАСом.

 «С апреля-мая (с 13-й серии) 1941 г. люковый ШКАС заменили на крупнокалиберный турельный пулемет БТ конструкции Березина с боекомплектом 200 патронов. Правый ШКАС в носовой установке также был заменен на пулемет БК с боекомплектом 150 патронов, но одновременно уменьшился запас патронов левого ШКАСа до 450 шт. Секундный залп Пе-2, вооруженного только ШКАСами, составлял 1,152 кг, а с пулеметами Березина он почти удвоился и стал равным 2,208 кг.» (Источники: «История конструкций самолетов в СССР,1938-1950 гг.», К.Ю. Косминков, Д.В. Гринюк «Пикирующий бомбардировщик Пе-2»)

В состав 11-й смешанной авиадивизии (САД), располагавшемся в райцентре Лида, Гродненской обл. в западной Белоруссии, кроме 122-го полка, где служил Долгушин (стояли на 22 июня у станции Новый Двор) входили также:

- 127-й ИАП (базировавшийся в г. Скидель) и,

- 16-й скоростной бомбардировочный авиаполк (СБАП)  располагавшийся на 22 июня в с. Черлены.

 

В этом 16-м бомбардировочном полку имелось 46 экипажей на 24 СБ и 37 Пе-2 – итого 61 машина (пригнали новые «Пешки», их освоить к началу войну не успели и старые «СБ» ещё не отправили в тыл – такое творилось на многих приграничных аэродромах…). И этот полк был разгромлен в первые часы войны, без боя.

Утром 22 июня на аэродром Черлены был совершён налёт, отчего, по докладу политотдела 11-й сад «Самолёты СБ полка горят. Подробности и потери неизвестны…». Из донесения командующего ВВС 3-й армии командующему ВВС фронта, сообщается: «В 4.00 22.06.41г. противник атаковал одновременно наши аэродромы. Выведен из строя целиком 16-й полк бомбардировщиков».

Правда, когда маршал авиации Н.С. Скрипко писал свои мемуары в советские времена, то он написал так про этот 16-й сбап («По целям ближним и дальним», Воениздат, 1981 г., гл. «Война», с. 70):

«Когда к аэродрому, где и базировался 16-й скоростной бомбардировочный авиаполк, приблизились фашистские самолеты, командир эскадрильи капитан Л. С. Протасов немедленно взлетел на своем бомбардировщике и неожиданно для гитлеровцев врезался в головное звено истребителей Ме-110. Воспользовавшись замешательством, разбив их строй, капитан Протасов пулеметным огнем сбил один "мессер". А расстреляв все патроны, героический экипаж таранил своей машиной второй самолет гитлеровца и погиб…»

Н.С. Скрипко, с ноября 1940 г. – командир 3-го дальнебомбардировочного авиационного корпуса в составе ВВС ЗапОВО, дислоцированного в Смоленске, полковник.

Скрипко утверждает что «директива о приведении всех частей в боевую готовность стала известна командующему ВВС [48] Западного особого военного округа в 00.30 минут 22 июня 1941 года». Но он не прав. «Директива № 1» пришла в Минск только в 0.45, и узнать ее содержание Копец мог от Павлова только в 1.30 – не ранее. Если только Копцу о ней не сообщил кто-то еще, до Павлова…например командующий ВВС РККА из Москвы. По поручению наркома Тимошенко, что вполне возможно. Скрипко пишет что «директива наркома обороны, предупреждающая о возможном нападении фашистской Германии, обязывала Военно-Воздушные Силы быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников, предписывала рассредоточить всю авиацию по полевым аэродромам и тщательно замаскировать ее,».

Однако даже если Копец и узнал о ее содержании в 1.30, он, похоже, не во все авиадивизии дозвонился, и авиачасти по тревоге до нападения Германии не все поднял. Ибо Скрипко и пишет что, только «Узнав о нападении гитлеровцев, я объявил боевую тревогу авиадивизиям и частям корпуса». И произошло это потому что Копец «сумел за это время передать приказ лишь 10-й смешанной авиадивизии, а остальные соединения не получили никаких распоряжений, поскольку еще с 23 часов 21 июня прекратилась телефонно-телеграфная связь»… Похоже Копец успел дозвониться и в11-ю САД Долгушина. Но, ох уж эти порезанные диверсантами провода… Которые по другим воспоминаниям вышли из строя все же ближе к 2.00 ночи.

Однако хотя в 11-ю САД около 2.30 и прошла команда «тревоги», но при этом оказывется для авиаполков был и некий запрет подниматься в воздух! Вот что приводит в своей книге «Июнь 1941. Разгром Западного фронта» (М., 2008 г.) Д. Егоров о начале войны в 122-м ИАП Долгушина: «Н. А. Буньков, бывший рядовой радиовзвода роты связи 286-й авиабазы, вспоминал:

"Фашистские самолеты беспрерывно бомбили наш аэродром, наши самолеты, стоявшие, как солдаты в строю, ровными рядами по всему аэродрому (вот так был "выполнен" пункт приказа НКО о запрете линейного расположения матчасти. - Д. Е.). Летчики к 4:00 22 июня были уже в кабинах самолетов, готовы к бою. Но ни один самолет не взлетел навстречу врагу, а фашисты без помех в упор расстреливали, бомбили и поджигали все самолеты, ангары, все аэродромное хозяйство. Представьте себе наше горе, отчаяние, недоумение... На вопросы нам отвечали: "Нет приказа на взлет и борьбу с врагом. Это провокация, местный инцидент". И так продолжалось до 6 часов утра! Но вот оставшиеся целыми самолеты в 6 утра вылетели навстречу врагу, в бой. И как дрались! Мы не напрасно гордились "своими" летчиками" [76, письмо].» (с. 118)

Примерно также не взлетали до 6 часов утра и бомбардировщики 16 САБ этой же 11-й авиадивизии. В исследовании М. Жирохова и А. Котлобовского «Иду на таран!», в котором уже на основании документов собраны описания всех воздушных и наземных таранов советских летчиков во время Великой Отечественной войны, этот таран Алексея Сергеевича Протасова описан так:

«Вылетев в составе звена (три машины – К.О.) на разведку с аэродрома «Черлены» (45 км юго-западнее г. Лида), уже над (своим) аэродромом советские летчики столкнулись с шестью девятками тяжелых истребителей Ме-110, шедших на высоте 300 метров на штурмовку аэродрома. Протасов направил свой бомбардировщик на ведущего первой девятки и сам погиб при таране».

С ним погиб и его экипаж: штурман лейтенант А.К. Ярулин и стрелок сержант Бесарабов (основание: боевое донесение 11-й сад от 13.07.1941 г. «вх. 006284»). Произошло это в 6.50 утра.

Тут надо понимать, что в донесении 11-й сад в июле 41-го никто не расписывал ненужные «подробности» как это делали потом Скрипко и прочие мемуаристы времен СССР и КПСС – только сухая статистика, без ненужного пафоса. Т.е., Протасов пошел на таран, скорее всего, в неком порыве – немецкие самолеты уже над его аэродромом и таран в его случае был чуть не единственным способом ошеломить врага.

Имелись ли на СБ Протасова пулеметы? В данной ситуации не важно. Бой произошел уже около 6 часов утра и к этому времени пулеметы вполне могли и установить. И исследователь истории 11 САД Д. Киенко в своих работах приводит фото уничтоженных на аэродроме СБ с уже подвешенными бомбами.

Стрелковое вооружение СБ – спаренные 7.62 мм пулеметы ШКАС (скорострельность до 2000 выстрелов в минуту) в носовой кабине штурмана и два для защиты с хвоста. Но в данном случае их, скорее всего, просто не успели использовать – самолет Протасова просто влетел в строй немецких самолетов и врезался в один из них.

Но были и тараны в то утро только потому, что самолеты были по приказу павловых разоружены, и эти тараны происходили около 4 часов утра …

Однако в 127-м ИАП этой же 11-й САД тревогу объявили в 3.25, и в воздух несколько истребителей поднялись, на перехват «нарушителей», почти сразу же, около 4.00:
«Как записано в хранящемся в ЦАМО "Дневнике работы 127-го иап", боевая тревога была объявлена в 03:25 утра. Было еще темно, но тревога никого не удивила, в последние недели это было частым явлением. Но то, что было дальше, совсем не походило на учебную тревогу.

Данилов рассказывал:

"Командир полка подполковник Гордиенко поставил мне задачу: в составе пятерки истребителей немедленно подняться в воздух и преградить путь у Гродно трем нарушившим границу "юнкерсам". При этом предупредил, чтобы мы огня по ним не открывали, а "эволюциями" своих машин в воздухе принудили нарушителей сесть на нашей территории. Я тут же приказал взлетать командирам звеньев Дерюгину и Петренко со своими напарниками Гариным и Шустровым вслед за мной" [76, копия]. Когда пятерка подлетала к Гродно, вся приграничная полоса на "той" стороне осветилась вспышками орудийных залпов. Иллюзии летчиков рассеялись: летевшие бомбардировщики "Юнкерс-88" были не нарушителями, а агрессорами. Один самолет врага политрук сбил лично, на оставшихся набросились его товарищи.

Командир полка был явно расстроен и недоволен самоуправными действиями своих подчиненных (ведь он еще не видел того, что происходило на границе). Но тут стали подходить командиры других подразделений полка. Доклад комэска старшего лейтенанта Дроздова о гибели в бою командира звена лейтенанта Ерошина вернул А. В. Гордиенко в состояние реальности. Последовал приказ: во главе семерки прикрывать Гродно тремя ярусами, сбивать все чужое, что попадется в небе.» (Д. Егоров, указанное сочинение, с. 123)

 

Но возвращаемся к «сокращениям» обслуги в ВВС.

Что значат эти «сокращения» технического персонала перед самой войной? Ни много ни мало – дополнительные гарантия возможного разгрома нашей авиации в момент нападения, и в первые дни войны.

Сегодня достаточно точно известно, что СССР имел к началу войны около 16000 только боевых самолетов (из почти 24,5 тысяч). Германия – «всего» 4800, без учета своих союзников. На момент нападения СССР имел в западных округах около 10700 самолетов всех типов, противник – 4795 машин. Т.е., перевес СССР составлял более чем в 2 раза.

Тот же М. Солонин вполне справедливо пишет, что даже разовая потеря в 1200 самолетов в первый день войны не могла настолько уничтожить всю авиацию западных округов. 

В первый день – нет. Да и в течении 2-3-хпервых дней – тоже нет. А вот в последующую неделю, другую – добили. Как? А в том числе и за счет отсутствия тех самых мотористов и оружейников в наших авиачастях. Дело в том, что именно хорошей организацией обслуживания и ремонта поврежденной техники во время боевых действий и отличалась немецкая военная машина. Что в авиации, что в тех же танковых частях. Наши умники в Генштабе сокращали перед войной технический и обслуживающий персонал в ВВС и, особенно в западных округах, а немцы нет. Он у них был выше даже после итого как в КА вернули оружейников (помните, кто по воспоминанию летчиков были оружейниками в наших авиаполках, особенно истребительных – женщины). И выходило что даже во время войны, когда оружейников и мотористов вернули, Рудели и Хартманы делали по 10-15 вылетов в день, а наши летчики – вдвое, втрое меньше. И получалось, что кратное превосходство наших ВВС в численности нивелировалось количеством боевых вылетов немецких «асов» («хартманы» и «рудели» действительно имели тысячи боевых вылетов, а наши покрышкины – сотни).

Конечно, во время войны женщин ставили оружейниками и из-за того что мужчины нужны были на фронте, но в начале войны оружейников и мотористов при самолетах вообще не оказалось. «Управлялись» силами летчиков! Вот потому немцы и добили нашу приграничную авиацию в несколько дней, имея чуть не вдвое меньше самолетов – они просто чаще могли подняться в воздух и в несколько заходов добивали наши аэродромы, пока наши летчики сами заправляли и обслуживали собственные самолеты! Плюс – отсутствие запасных аэродромов, на которые авиация западных округов не могла перелететь с началом боевых действий.

А были ещё интересные приказы от НКО для летчиков при Тимошенко. Вот что пишет тот же маршал Скрипко:

 

«Пагубно отразилось на боевой подготовке выполнение требований приказа НКО № 303 от 4.11.40 г. «О переходе к производству полетов с колес в зимних условиях». Лыжи сняли, а укатывать снег было нечем, тракторов не хватало (нужно было 252, а получили только 8). Летчики в течение зимы фактически не вылетали на боевое применение…».

Т.е., потерянные за зиму навыки полетов у летчиков уж точно не способствовали повышению общей боеготовности летного состава перед войной. А ведь ещё и весной также летали немного – пока просохнет земля после весенней распутицы…

Смотрим, что вспоминали другие летчики.

Лётчик-истребитель Ф.Ф. Архипенко (начинал войну в 17-м ИАП 13-й смешанной авиадивизии Киевского ОВО) в своих мемуарах («Записки летчика-истребителя») вспоминает: «В 1940 году вышел приказ №0200 наркома обороны Тимошенко. Согласно этому приказу командиры  выслугой в рядах Красной Армии менее 4 лет обязаны были жить в общежитиях на казарменном положении…»

На сайте «Я помню» также выложено интервью пилота И-16 Ф. Ф. Архипенко Артёму Драбкину. Нечто вроде  комментария к книге Архипенко «Записки летчика-истребителя» (М., 1999 г.):

«Тимошенко – тот ещё придурок. Его звали "лучший друг авиации": - во-первых, заставлял прыгать с парашютом не только летчиков, но и технический состав якобы на случай войны. Техники седыми становились, - во-вторых, я еще успел младшим лейтенантом выпуститься, а за мной стали выпускать сержантами….»

 

Также в этом интервью Архипенко сообщает интересные факты:

«… за 10 - 12 дней до войны нам приказали самолеты рассредоточить по границе аэродрома, а то они плоскость в плоскость стояли. Мы вырыли капониры и щели. 22-го июня все были в увольнении…»

 

Т.е., ещё числа 10-12 июня уже был приказ либо из Москвы о рассредоточении и маскировке авиации, либо это было на уровне командования КОВО. Однако, как известно к 22 июня даже после директив ГШ от 19 и 20 июня авиация, так и осталась стоять в «линейку» на стационарных и полевых аэродромах летнего базирования (не путать с оперативными и запасными полевыми площадками на случай войны которые «не успели» подготовить в западных округах – кроме Одесского) хорошо известных немцам. Под уничтожение.

А теперь вспоминайте немецкую хронику или фото первых дней войны на советских аэродромах, с разбитыми самолетами рядами. На ней чаще всего видно скопление разбитых и сожженных истребителей именно устаревших моделей. Которые должны были до войны перегнать в тыл, и которыми и были забиты приграничные аэродромы. Но тогда получается что реально среди сотен разбитых истребителей чуть не третья часть (как минимум – такие самолеты были не в одном ИАП) были именно истребители без летчиков. Которые, в принципе некому было куда-то перегонять ни 22 июня, ни позже. 

Также Архипенко сообщает что ещё: «За три-четыре месяца немцы начали летать над нашей территорией на 6-7000. Утром и вечером. Но только за один день до войны пришла шифровка разрешающая их сбивать». (Запись и литературная обработка Артем Драбкин. Страничка принадлежит вебсайту «Я помню»)

А вот это интересно. Но такой приказ мог пойти в войска 20-21 июня, только если повышается боеготовность войск (или «попутно» кто-то пытался спровоцировать войну с нашей стороны, подставив СССР как агрессора!?!).

18 июня лётчик-истребитель Николай Белогуб сбил немецкий разведчик, который воткнулся в землю чуть ли не на линии госграницы. Инцидент замять было невозможно, и 20 июня трибунал приговорил Н. Белогуба «к расстрелу – за провокацию войны». Политорганы тут же приняли соответствующие меры для доведения этого факта до всего личного состава ВВС. Но дело заглохло, скорее всего, именно потому, что уже 20-21 июня пошла команда-разрешение сбивать нарушителей...

(О Н. Белогубе и этой истории была статья в ВИЖ № 5 за 2002 год – И.А. Подольный «Девятнадцатый герой. Приговор к расстрелу за сбитый фашистский самолет Николаю Белогубу еще не отменен?)»,  стр. 36-37. …)

И в связи с этим возможным приказом-разрешением от 20-21 июня сбивать немецкие самолеты, становится более понятным один вопрос: а что делал Павлов и Копец которые, по словам Долгушина, прилетели на транспортнике в 122 ИАП днем 21 июня? Долгое время лично мне не совсем было понятно – а что вообще забыли именно на этом аэродроме высшие чины округа именно 21 июня? Т.е., проверить они могли, конечно, любой аэродром и тем более на границе, но почему именно этот и именно 21 июня днем? Им что, делать в тот день больше нечего было? И некоторую подсказку дал сам Долгушин в одном из своих последних съемках-интервью в 2010 году (умер генерал в июне 2011 года).

На телеканале «Звезда» в 2010-2011 годах показывают с повторами короткие д/ф под общим названием «Оружие Победы». Так вот в одном из них, «Истребитель И-16» Долгушин как раз и рассказал что 21 июня 1941 года он, вылетев на патрулирование, заметили немецкий самолет Ю-87 и сбили его:

«И вот уже, прям чувствуется, чувствуется, немцы ведут себя так нахально, перелетают границу. И вот как-то мы идем парой, с товарищем, и смотрим – Ю-87, километров пять за границей. Нам сказали – убейте. Ну, у меня две пушки в плоскостях, два ШКАСа на моторе. Я не стал даже пушками бить его. По кабине ударил ШКАСом и все – летчика убил, самолет воткнулся. Это был мой первый сбитый самолет. До объявления еще войны. А на следующий день, уже война…»

 

Если это верно и подтверждается документами, то тогда и становится понятно – а что делали командующий округом генерал армии Д.Г. Павлов и командующий ВВС ЗапОВО генерал И.И. Копец на их аэродроме. Это была проверка по факту происшествия – сбитие немецкого самолета! ЧП! И хоть и вроде есть разрешение уже сбивать, и Долгушин сделал это именно по команде своих командиров (скорее всего он запросил свой ИАП), но вдруг это произошло не над своей территорией.

Но если с причиной визита таких генералов 21 июня на приграничном аэродроме вроде как ясность появилась, то последующие действия Павлова – приказ о снятии вооружения с самолетов 122 ИАП и возможно и 16 СБАП этой же 11-й смешанной авиадивизии, кроме как вредительством не назовешь точно. Дело в том что этот факт сбития немецкого разведчика некоторые адвокаты павловых поспешили назвать «объективной причиной» того приказа о снятии вооружения с самолетов. Мол, произошло ЧП и чтобы предотвратить подобное впредь, решили снять оружие чтобы никто больше не сбил еще какого-нибудь немца, чтобы не вызвать международного скандала.…

И все бы ничего в таком «объяснении» но вообще-то для того чтобы летчики не сбивали немецкие самолеты достаточно просто запретить приказом по округу сами полеты. Хотя бы в этой дивизии. С наказанием «виновных». И все. Однако Павлов пошел на именно снятие оружия с самолетов. Что является нарушением и снижением боеготовности в угрожаемый период. Тем более если действительно было разрешение Москвы сбивать залетавшие самолеты-нарушители. Похоже, для Павлова это происшествие было не более чем удобным поводом и похоже с таким же «объяснением» павловы изымали и прицелы в гаубичных полках под Брестом…

И вот что еще интересного рассказали в этом д/ф: «Усиленная предвоенная подготовка советских пилотов дала свои плоды. По данным немецких источников, первые две недели боев были единственным периодом за всю войну, когда еженедельные потери самолетов авиации Германии на Восточном фронте выражались трехзначным числом. И только хорошо отлаженные военный механизм Люфтваффе, позволил немцам завоевать превосходство в воздухе. В результате дезорганизации управления советские истребительные полки остались без топлива и боеприпасов, была потеряна связь с командованием. В итоге огромное количество самолетов было уничтожено немецкими штурмовиками на аэродромах и брошены при отступлении. Как потом не хватало истребителей для защиты бомбардировщиков и штурмовиков, которым приходилось летать на боевые задания без прикрытия. И не вина в том устаревшего истребителя И-16. Он показал себя достойным бойцом. …» (2010 г., автор – А. Поляков, ООО «Студия "Крылья России"» по заказу ОАО ТРК ВС РФ «Звезда»)

 

Архипенко показывает, что приказ о рассредоточении по округу был примерно 10-12 июня. Но приказ о рассредоточении и маскировке авиации был и в ночь на 22 июня, в «Директиве №1»: «б) Перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно её замаскировать». Т.е., приказывалось, и рассредоточить и замаскировать и перегнать на полевые аэродромы всю авиацию округов.

Замечательный исследователь ЗапОВО. Д. Егоров в своей книге «Разгром Западного фронта» показавший детальное описание событий тех дней в Белоруссии, также в полемическом задоре в споре на исторических форумах (http://sokol.zbord.ru/viewtopic.php?p=854#854) умудрился выдать следующее на вопрос о том, почему командующие ВВС западных округов (все, кроме ОдВО) не выполнили приказ о перебазировании самолетов в ночь на 22 июня: «Кто виноват? Сталин, Жуков, Тимошенко, Жигарев. Надо было засветло самолеты распихивать. А в темноте летать идиотов не нашлось...». Т.е., в ночь на 22 июня только ком ВВС Мичугин в ОдВО под письменный приказ Захарова перегнал свои самолеты на запасные площадки. Только он один. В остальных «идиотов не нашлось» и этих умных – и расстреляли в итоге. Всех.

Но может они не выполнили приказ наркома в ночь на 22 июня из саботажа? Не совсем. Дело в том, что Копцы и Птухины с Ионовыми просто не могли перегонять свои самолеты. Некуда было. Запасные площадки они же и не подготовили на случай войны. На которых должны были быть и запасы ГСМ, и запасы боеприпасов и прочее необходимое для нормальной работы авиаполков. А вот это и есть саботаж в чистом виде… И тот же генерал Долгушин так же называет отсутствие запасных площадок причиной разгрома авиации их полков.

Смотрим еще раз, что сообщали уже «особисты» в июле 41-го при расследовании погрома ВВС ЗапОВО:

«...Согласно рапорту начальника 3-го отдела 10-й армии (начальника контрразведки армии – К.О.) полкового комиссара Лося от 13 июля, „9-я авиадивизия, дислоцированная в Белостоке, несмотря на то, что получила приказ быть в боевой готовности с 20 на 21 число, была также застигнута врасплох и начала прикрывать Белосток несколькими самолётами МиГ из 41-го полка” (Там же. Д. 99. Л. 331..)

...Как указывалось в спецсообщении 3-го Управления НКО № 37928 от 15 июля, „произведённым расследованием причин уничтожения фашистской авиацией всей материальной части в 41-м и 124-м ИАП 9-й смешанной авиадивизии установлено:

Командир 41-го авиаполка майор Ершов в момент налёта самолётов противника утром 22 июня растерялся и не мог организовать личный состав полка для отпора противнику.

Несмотря на то, что при первом налёте фашистских самолётов на аэродром Сибурчин, где дислоцировался 41-й ИАП, противник не вывел из строя ни одного боевого самолёта, так как все они были рассредоточены и замаскированы, Ершов не принял самостоятельных действий по нанесению решительного удара самолётам противника, ожидая указаний от командования 9-й АД...» (М.Мельтюхов, Начальный период войны в документах военной контрразведки (22 июня – 9 июля 1941 г.) – http://liewar.ru/content/view/131/3)

Т. е., приведение в боевую готовность авиационных частей происходило так же, как и наземных войск, еще «с 20 на 21 июня»! И многие командиры все же провели и рассредоточение, и маскировку своих самолётов. Впрочем, командование 10-й армии на самом деле пыталось хоть что-то делать по повышению боеготовности, при том, что комокруга Павлов этому активно мешал. Однако хоть здесь и выполнили всё, что от них требовалось приказами до 22 июня, в ситуацию вмешался ещё и фактор элементарной человеческой растерянности, когда командир авиаполка стал посылать истребители навстречу противнику одиночными машинами против больших групп немецких бомбардировщиков, идущих под прикрытием истребителей.

«Майор Ершов, имея в своём распоряжении боевой полк, вместо принятия решения действовать соединениями, высылал навстречу противнику по 1–2 самолёта, которые уничтожались противником. Таким образом были убиты лучшие лётчики полка — Солоха, Аксёнов, Чернявский и подбиты — Крутоверец, Коробков, Кукушкин и Киселёв.

Ершов, не имея необходимости перебазироваться с аэродрома Сибурчин, так как на этом аэродроме имелось всё для ведения боя, принял решение перебросить полк на аэродром Курьяны, а затем вечером 22 июня перебазировался на аэродром Квартеры. Впоследствии вся материальная часть была уничтожена вследствие того, что самолёты на этих аэродромах не имели горючего для заправки самолётов и патрон к пулемёту БС, оказавшись небоеспособным...».

 

Т.е., запасные площадки вроде как были, но от них толку не было никакого т.к. они не были обеспеченные горючим и боеприпасами. И этот майор перегонял на них без нужды самолёты и угробил их, в итоге. Наверное, так сильно растерялся. Впрочем, этот командир довоевал до конца войны. И это говорит о неком «гуманизме» командования, которое не стало «под горячую руку» отдавать майора в руки «особого отдела»... Или нашелся некий приказ Копца об этом перебазировании, что более вероятно.

Исследователь Егоров, скрупулезно исследовавший именно ЗапОВО этих дней, однако указывает: «Особисты врут. Полк в ночь на 22-е был рассредоточен сразу по трем аэродромам». Правда на вопрос – так были готовы запасные площадки для боевой работы, или нет, ответить не смог.

А на такие слова «особистов:  «9-я авиадивизия, дислоцированная в Белостоке, несмотря на то, что получила приказ быть в боевой готовности с 20 на 21 число, была также застигнута врасплох и начала прикрывать Белосток несколькими самолётами МиГ из 41-го полка», выдал достаточно  интересное: «Да, был приказ, отмененный 21-го. Оба приказа исходили из Москвы. Давно известный факт». Правда в пылу спора «забыл» его привести.

Впрочем, Егоров, похоже, оговорился и ошибается. Приказ на отмену боевой готовности вечером 21 июня в округе у Павлова, исходил от именно Павлова и Копца и Москва к этому отношения не имеет. Это такой же самовольный приказ, как и приказ Павлова на снятие вооружения с истребителей который описывает Долгушин. И такие же факты описываются по многим частям ВВС западных округов, как «особистами» по горячим следам так и ветеранами в своих воспоминаниях. Когда именно 21 июня, после нескольких дней сидения в кабинах в повышенной боевой готовности они именно 21 июня получали приказ, отменяющий б/г. С разрешением всему командованию авиачастей убыть в город на выходные.

А вот что пишет об этой 9-й САД историк А. Мартиросян: «17 июня 1941 г. начальник 3-го отдела штаба ЗАПОВО майор госбезопасности П.Г.Бегма докладывал в своем спецссообщении, что по состоянию на указанный день «на все полки 9-й смешанной авиадивизии имеется 85-90 исправных самолетов… Только в результате летних происшествий разбились 10 исправных машин… Для группового воздушного боя данный тип самолетов не годился, так как за один переворот через крыло машина теряла 600-700 метров высоты…». (Национальный архив Республики Беларусь. Ф. 4 п. Оп. 21. Д. 2470. Л. 5-7. Приводится по: Надтачаев В.Н. Военная контрразведка Беларуси. Судьбы, трагедии, победы… Минск, 2008, с. 141)

Между тем, речь идет об истребителях МиГ–1 и МиГ-3, которых на вооружение 2 истребительных полков 9-й сад поступило 240 (по другим данным якобы 303) штук. МиГ-3 – это истребители, задачей которых является завоевание господства в воздухе. К тому же это высотные истребители. …»

(22 июня: Блицкриг предательства (Детальная анатомия трагедии). В 2-х томах. М. 2012 г.)

 

В одном ИАП должно было быть примерно 60 самолетов (Долгушин в интервью рассказывал, что в его 122-и ИАП 11-й САД было 72 истребителя на 72 летчика)… А 9-я САД состояла из 2-х ИАП и одного СБАП. Т.е. должно было быть около 120 истребителей. И Мартиросян задает очень даже интересный вопрос – а зачем было нагонять именно в приграничные авиаполки новые самолеты в таком количестве?! Ведь летчиков надо было еще и обучить летать на этих МиГах!

Обучение летчиков сначала пытались организовать на самих аэродромах, «своими силами», а затем из-завысокой аварийности, переучивание стали проводить централизованно, в специализированных учебных центрах, с откомандированием летчиков из приграничных авиаполков… Подобное описывает Цупко П.И., (Пикировщики. М., Политиздат, 1987 г., с.10) когда летчиков 13-го сбап 9-й сад отправляли из под Белостока в Москву для переучивания на Пе-2: «В начале июня нашему авиаполку приказали подготовиться к переходу на Пе-2. Сразу в центр переучивания, находившийся на одном из подмосковных аэродромов, были направлены экипажи инструкторов, в том числе и [10] наш. В субботу 21 июня мы были на месте. А утром в воскресенье грянула война. Нас задержали в Москве. …»

 

Сморим более подробно воспоминания летчика этой авиадивизии П. Цупко о тех днях…

 

Цупко П.И., Пикировщики. — М.: Политиздат, 1987 г. – http://militera.lib.ru/memo/russian/tsupko/index.html . Служил в июне 1941 года в 13 сбап 9 САД ЗапОВО в Белостокском «выступе».

 

Глава День первый:

 

«13-й авиаполк тогда базировался в авиагородке Россь под Белостоком, вблизи государственной границы. . Время было неспокойное: в Европе бушевала война, граница и воздушное пространство в нашем районе часто нарушались, и потому принимались меры по улучшению базирования авиации.

<…>

С марта 1941 года в Росси начали строить ВПП — взлетно-посадочную полосу с твердым покрытием, и авиаполк был переброшен в лагерь на полевой аэродром близ села Борисовщина, там приведен в повышенную боевую готовность: с рассвета до темна эскадрильи замаскированных самолетов с подвешенными бомбами и вооружением, с экипажами стояли наготове. Это было очень утомительно. Дежурства отрывали от плановой учебно-боевой подготовки, так необходимой нам, молодым, но иного выхода не было.

В полку было пять эскадрилий по двенадцать экипажей в каждой. Дежурили обычно три из них, остальные учились, летали. Через сутки эскадрильи сменялись.»

 

Обратите внимание, что происходит в авиаполках при приведении в повышенную боеготовность – «эскадрильи замаскированных самолетов с подвешенными бомбами и вооружением, с экипажами» стоят в готовности вылета по первой команде. И так должно было быть и 21 июня!

 

«В начале июня нашему авиаполку приказали подготовиться к переходу на Пе-2. Сразу в центр переучивания, находившийся на одном из подмосковных аэродромов, были направлены экипажи инструкторов, в том числе и [10] наш. В субботу 21 июня мы были на месте. А утром в воскресенье грянула война. Нас задержали в Москве.

<…>

В начале июля в Москве неожиданно появились почти все летчики нашею авиаполка. Они были неузнаваемы: измученные, в грязном, рваном обмундировании, смотрели на нас, тыловиков, с откровенной иронией, восторг наш не разделяли, держались угрюмо

<…>

О том, что произошло в первые дни войны там, на границе, подробнее других рассказали стрелки-бомбардиры Михаил Ярнов и Александр Филиных. Миша в ту последнюю мирную ночь был оперативным дежурным полка, а Саша летал с Костей Усенко на разведку...

2

...На воскресенье 22 июня в 13-м авиаполку объявили выходной. Все обрадовались: три месяца не отдыхали! Особенно напряженными были последние два дня, когда по приказу из авиадивизии полк занимался двухсотчасовыми регламентными работами, то есть, проще говоря, летчики и техники разбирали самолеты на составные части, чистили, регулировали их, смазывали и снова собирали. Трудились от зари до зари.»

 

Подобные выходные 21 июня устроило командование многих авиадивизий… не только в ЗапОВО.

 

«Вечером в субботу, оставив за старшего начальника оператора штаба капитана Власова, командование авиаполка, многие летчики и техники уехали к семьям в Россь, а оставшиеся в лагере с наступлением темноты отправились на площадку импровизированного клуба смотреть новый звуковой художественный фильм «Музыкальная история». Весь авиагарнизон остался на попечении внутренней службы, которую возглавил дежурный по лагерному сбору младший лейтенант Усенко. [12]

… Усенко … глубокой ночью обнаружил, что не работает телефонная связь. Связисты нашли перерезанные провода. Диверсия?! Повреждение ликвидировали, но летчик встревожился и заспешил из караула к оперативному дежурному, чтобы по прямому проводу доложить о случившемся в Белосток, в штаб 9-й авиадивизии.

Быстро светало. В сереющем мраке стали различимы ближайшие деревья, сооружения. От быстрой ходьбы, беспокойства и бессонной ночи сердце у парня громко стучало, в висках тугими толчками пульсировала кровь. Вдруг он услышал еле уловимый гул авиационных моторов. Какой же летчик утерпит, чтобы не посмотреть, кто и где летает? Остановился и Константин Усенко. Звук стремительно нарастал. Доносился он с запада.

<…>

Самолеты подлетели к границе аэродрома, зашли с правой стороны, и вдруг с ведущего часто-часто засверкали ярко-красные вспышки огня, в незнакомый надрывный гул моторов вплелся треск пулеметов; почти одновременно неподалеку от Константина на незамаскированной стоянке связных У-2, взбивая пыль, дробно застучали пули.

«Что такое? — опешил Усенко. — Стреляют?! Стреляют по своим самолетам?! Сдурели, что ли?» — Он механически взглянул на часы: они показывали три часа сорок семь минут. [13]

Один из У-2 вспыхнул ярким пламенем.

<…>

Вокруг все свистело и грохотало. «Юнкерсы» выстраивались в круг, на землю летели все новые и новые бомбы. Сомнений не было: аэродром бомбили фашистские самолеты. К этому мы должны были быть готовы. И все же нападение оказалось внезапным: о приближении немецких самолетов служба ВНОС не оповестила.

Нужно было немедленно действовать! Но как? Дежурный вскочил на ноги, бросился к своей палатке.

<…>

Младший лейтенант, уже полностью овладев собой, отдавал новые приказания;

— Горнист! Сирену!.. Рассыльный! Бегом на спиртозавод, дать гудок!.. Помощник! Обзвонить все эскадрильи, батальон аэродромного обслуживания, караулы. Поднять по боевой тревоге!.. Шофер! Автобус за командованием полка в Россь!..

Дежурные красноармейцы бросились выполнять приказания. Пронзительно взвыла сирена. Схватив винтовку, выбежал рассыльный. Заурчал мотором отъезжающий автобус.

Усенко снял трубку телефона:

— Квартиру комполка! Срочно!

— С Россью нет связи, товарищ младший лейтенант.

— Оперативного!

— Связи нет... Наверное, повреждена взрывами. Константин положил трубку, задумался. В поле зрения попал железный ящик. Усенко обрадованно бросился к нему, открыл ключом, выхватил «красный пакет», вскрыл. Из большого конверта выпала толстая пачка стандартных листов машинописного текста. То была “Инструкция дежурному по лагерному сбору о действиях по сигналу “Боевая тревога”. Летчик лихорадочно перебирал руками листки инструкции и с ужасом понял, что только [15] на то, чтобы их прочитать, потребуется не менее четверти часа! Где взять это время? Он с сердцем бросил бумаги назад в ящик.

<…>

Замкнув ящик, он выбежал.

Лагерь уже проснулся. Из палаток, схватив оружие и противогазы, выбегали люди и привычно бежали к самолетам, на свои посты. А над их головами, поливая опушку леса пулеметным дождем, неистово носились фашистские самолеты. Но земля врагу ничем не противодействовала — полевой аэродром не имел зенитных средств прикрытия: накануне зенитная батарея была снята с позиции и уехала на учения.

<…>

Запыхавшийся Усенко вбежал к оперативному дежурному Ярнову. Тот нервничал: связи с дивизией не было. Не отвечала она и на радиовызовы. Стали вместе думать, что делать. Но на КП появился помощник начальника штаба капитан Власов. Он выслушал доклад Усенко и обрушился на него. [16]

— Так это ты объявил тревогу, не из дивизии? Ты соображаешь, что натворил? А если это мелкая провокация?

— Это война, капитан! Немцы делают третий заход. Убит часовой. Два самолета горят. Я вывожу людей из-под удара. Надо срочно рассредоточить самолеты и готовить их к бою.

Власов опомнился, согласился:

— Да, конечно! Давай команду: готовить полк к вылету!

<…>

3

Авиаполк быстро собрался и подготовился к вылету. Но вылететь не мог: не было связи ни с вышестоящим командованием, ни с соседями. Посланные самолеты связи не вернулись. А время шло. Нужно было что-то предпринимать. И командир полка послушался совета своего помощника капитана Богомолова, решив выяснить обстановку своими силами. На разведку вылетели экипажи Осипова, Устименко и Усенко.

<…>

Константин оторвал взгляд от горизонта и с тревогой посмотрел под самолет на знакомую излучину реки, где, помнил по прошлым полетам, находился крупный военный лагерь. Лагеря не было. На его месте виднелись лишь ровные ряды квадратиков от снятых палаток да желтеющие под лучами солнца дорожки и линейки. Но вся территория лагеря была густо усыпана круглыми воронками от бомб. Сколько ни вглядывался летчик, следов людей, боевой техники и имущества не было. Удар немецких бомбардировщиков, как видно, пришелся по пустому месту.

<…>

Город Гродно горел.

<…>

Горел аэродром. Языки пламени пожирали ангары, авиаремонтные мастерские, складские помещения, жилые корпуса. На месте самолетных стоянок полыхали костры. Костров было много — это догорали на земле разбитые самолеты базировавшейся здесь 11-й смешанной авиадивизии 3-й армии.

<…>

…внезапным ударом на рассвете врагу удалось нанести гродненскому соседу — 11-й смешанной авиадивизии — весьма серьезный ущерб и тем обеспечить себе преимущество, господство в воздухе — главное в современной войне. Дравшиеся “чайки”, по-видимому, были небольшой уцелевшей частью. Но 11-я дивизия не единственная на “белостокском выступе”! Есть и другие, они обязательно придут на помощь “чайкам”, и прежде всех их 9-я дивизия! Надо только срочно, немедленно сообщить, поднять!»

 

Именно в этой 11-й САД в 122-м ИАП и служил Долгушин в те дни. Возможно, это он и его товарищи из 127-го ИАП и дрались в небе в эти минуты. Но их хотя бы подняли по тревоге уже в 2.30 ночи, хотя и запретили взлетать на встречу врагу. А в 9-й САД летчиков будили авиаудары немцев, около 4.00 утра.

 

«<…>Белосток тоже горел. А как аэродром? На этом аэродроме самолету Усенко согласно приказу командира полка предстояло совершить посадку. …. Белостокский аэродром был разгромлен фашистской авиацией: разрушен авиагородок, на стоянках взорваны самолеты, которые не успели взлететь.»

 

Ар-2 летчика Осипова согласно приказа комполка совершил посадку и напоролся на немецкий десант.

 

«Осипов наконец поравнялся с ангаром, остановился. В ту же минуту от ангара отделились и побежали развернутой цепью к самолету... солдаты в серо-зеленой форме. По другую сторону ангара Константин вдруг разглядел шесть трехмоторных транспортных самолетов Ю-52, еще дальше — до десятка Ме-110. На их крыльях и фюзеляжах темнели черные кресты, на килях — свастика. У самолетов сновали серо-зеленые фигурки.

<…>

—Огонь по фашистам! — приказал Усенко, направляя нос Ар-2 на цепь гитлеровцев, лихорадочно ловя их в сетку прицела. Корпус машины задрожал от стрельбы носовых пулеметов. Цепь гитлеровцев сломалась, солдаты забегали, часть из них, сметаемая ливнем пуль, осталась неподвижной, другая прыгала в укрытия.

<…>

В Борисовщине.

Подлетая к своему аэродрому, они не узнали его. Все поле было перепахано воронками от бомб. …на земле догорало не менее трех десятков бомбардировщиков из их полка.

Как же случилась такая беда? Ведь авиаполк должен был взлететь вслед за разведчиками. Видимо, не успел, так как налет немецкой авиации был внезапным. …»

 

По результатам расследования, командир 9-й смешанной авиадивизии генерал-майор А.С.Черных 6 июля 1941 г. пошел под суд военного трибунала и вскоре был расстрелян…

 

Пришлось привести достаточно подробно описание начала войны в этих воспоминаниях, но они четко показывают картину трагедии. Одни авиаполки на границе именно 21 июня получают команду «отдыхать», после чего они просто не в состоянии даже получив «Директиву №1» выполнить её – перегнать самолеты на запасные аэродромы в ночь на 22 июня или хотя бы «растащить за хвосты по кустам». Другим дают команду снять вооружения, а в итоге базовые аэродромы  9-й САД Белостока оказываются захваченными немецким десантом, который нагло высаживается на «спящие» аэродромы на транспортных Ю-52 под прикрытием истребителей-бомбардировщиков Ме-110. И этот захват произошел примерно около 6 часов утра. А еще служба ВНОС подчиняющаяся Копцам банально «проспала» приближение немецких самолетов.

 

А теперь смотрим, что писал о приведении в боевую готовность авиаполков с 20 июня и об отмене этого указания 21 июня, генерал Н.Г. Белов, командир 10-й САД ЗапОВО.

 

«Николай Георгиевич Белов.

Горячие сердца

В июне 1941 года — полковник. С первого дня войны участвует в боях на различных фронтах. Награжден пятью орденами и семью медалями.Член КПСС с 1925 года. Ныне Н. Г. Белов — генерал-майор авиации в отставке, живет в Москве.

В сентябре 1940 года в Кобрине я принял 10-ю смешанную авиадивизию.

<…>

Переучивание летного состава на новые самолеты планировалось проводить централизованным порядком. В частях делать это категорически воспрещалось.

В июне мы направили технический состав на заводы для изучения материальной части. Командированных из 74-го штурмового полка война застала на вокзале в Бресте.

Летный состав должен был ехать на переучивание в июле — августе. А пока учебно-боевая подготовка продолжалась на старых самолетах.

Полки дивизии к этому времени были выведены в лагеря при своих аэродромах. 74-й штурмовой полк — на полевой аэродром, в 4–5 километрах от границы.

20 июня я получил телеграмму начальника штаба ВВС округа полковника С. А. Худякова с приказом командующего ВВС округа: «Привести части в боевую готовность. Отпуск командному составу запретить. Находящихся в отпусках отозвать». (Худяков после этого оказался на операции в госпитале, и его к 22 июня в Минске не было – впоследствии дослужился до маршала авиации – К.О.)

Сразу же приказ командующего был передан в части. Командиры полков получили и мой приказ: «Самолеты рассредоточить за границей аэродрома, там же вырыть щели для укрытия личного состава. Личный состав из расположения лагеря не отпускать». [168]

О приказе командующего ВВС округа я доложил командующему 4-й армии генералу Коробкову, который мне ответил:

— Я такого приказа не имею.

В этот же день я зашел к члену Военного Совета дивизионному комиссару Шлыкову{27}.

— Товарищ комиссар, получен приказ от командующего ВВС округа — привести части в боевую готовность. Я прошу вас настоять перед округом отправить семьи комсостава.

— Мы писали в округ, чтобы разрешили вывести из Бреста одну дивизию, некоторые склады и госпиталь. Нам ответили: «Разрешаем перевести лишь часть госпиталя». Так что ставить этот вопрос бесполезно.

Начальник штаба армии полковник Сандалов встретил меня вопросом:

— Ну как, сегодня много нарушений воздушного пространства?

— Больше, чем вчера.

— Сбивать надо.

— Леонид Михайлович, вы не хуже меня знаете, что открывать огонь по немецким самолетам запрещено. Нам приказано: нарушителей воздушного пространства заставлять садиться на нашей территории. Немецкие летчики знают об этом и на сигналы наших летчиков «идите на посадку» не обращают никакого внимания. Больше того, сегодня на высоте 5 000 метров МЕ-110 на сигнал капитана Савченко ответил пулеметной очередью, правда, промахнулся. Савченко дал ответную очередь. Немецкий самолет задымил и со снижением ушел на свою территорию.

Я рассказал полковнику Сандалову о беседе с членом Военного Совета.

— Думаешь, один ты печешься о семьях командного состава? Некоторые даже в округ писали, но, кроме неприятностей, ничего не имеют.

21 июня часов в 10 я вылетел в 74-й штурмовой полк майора Васильева, который вместе с 33-м истребительным полком базировался на аэродроме в Пружанах, проверить, [169] как устроился полк в лагерях. В 16 часов перелетел на аэродром в 123-й истребительный полк майора Бориса Николаевича Сурина. Там планировал провести совещание с командирами полков.

На аэродроме меня уже ждал начальник штаба дивизии полковник Федульев.

— Получена новая шифровка. Приказ о приведении частей в боевую готовность и запрещении отпусков — отменяется. Частям заниматься по плану боевой подготовки.

— Как так? — удивился. — Ничего не пойму.

— Ну что ж, нет худа без добра. В воскресенье проведем спортивные соревнования. А то мы было отменили их. В 33-м истребительном полку все подготовлено.

— Нет, Семен Иванович! Давайте эту шифровку пока не будем доводить. Пусть все остается по-старому…»

 

От кого последовал приказ на отмену боевой готовности, Белов не указывает. Но, отменить приказ Копца (а он отдал его явно по приказу из Москвы) мог либо он сам, либо Павлов. Далее генерал описывает, как началась война.

 

«Я только что сел за стол, как вдруг раздался телефонный звонок.

— Николай Георгиевич, — услышал я голос полковника Сандалова. — Командующий просит зайти сейчас к нему.

По выработавшейся привычке взглянул на часы — 24.00. «Странно, до сего дня командующий меня к себе ночью не вызывал. Видимо, произошло что-то особенное».  <…>

Генерал Коробков был один.

— Получен приказ привести штабы в боевую готовность, — сказал он.

— В таком случае я подниму дивизию по тревоге.

— Не паникуйте, — остановил меня командующий. — Я уже хотел поднять одну дивизию, но командующий округом запретил это делать.

— Я командую авиадивизией, да еще пограничной, и не собираюсь спрашивать ни у кого разрешения. Имею право в любое время части дивизии поднять по тревоге.

Надо было более подробно узнать обстановку, и я заглянул к начальнику штаба.

— Только что от командующего, — сказал я и передал Сандалову свой разговор. — Леонид Михайлович, введи в обстановку.

— Мы вызвали всех командиров штаба. Сейчас направляю своих представителей в соединения. Что касается твоей дивизии, то ты имеешь право решать вопрос самостоятельно. Командующий не несет ответственности за ее боевую готовность.

Около 2 часов ночи 22/VI 1941 года. Даю сигнал «Боевая тревога». Он передается по телефону, дублируется по радио. Через несколько минут получено подтверждение от трех полков о получении сигнала и его исполнении. Из 74-го штурмового полка подтверждения нет. Во время передачи сигнала связь с полком прервана. А к 2.30 телефонная связь прервана со всеми частями дивизии. Не будучи уверен, что 74-й штурмовой полк принял сигнал боевой тревоги, посылаю туда полковника Бондаренко. Он уполномочен принимать решения на месте в соответствии с обстановкой, вплоть до вывода полка на аэродром постоянного базирования — Пружаны. Полковник Бондаренко вылетел в 74-й штурмовой полк на самолете ПО-2 в 3 часа и по прибытии объявил боевую тревогу.

В четвертом часу начали поступать донесения с постов ВНОС о перелете границы одиночными немецкими самолетами. Вскоре над аэродромом Пружаны появился самолет-разведчик. В воздух поднялся командир звена 33-го [172] истребительного полка лейтенант Мочалов и его ведомые лейтенанты Баринов и Тарантов. Звено сопровождало разведчика до Бреста.

Город в огне! Война!!

И тогда летчики атаковали немецкий самолет, тот, оставляя длинный шлейф черного дыма, упал на землю. (около 3.40 примерно… – К. О.)

Взлетом звена лейтенанта Мочалова фактически начались боевые действия дивизии.

4 часа 15 минут. Аэродром 74-го штурмового полка подвергся артиллерийскому обстрелу и налету авиации. Средств ПВО на аэродроме совершенно не было. 10 «мессершмиттов» в течение нескольких минут расстреливали самолеты. В результате все пятнадцать И-15 и два ИЛ-2 были уничтожены. Летчики, находившиеся в самолетах, взлететь не успели.

Оставшийся без самолетов личный состав полка забрал документы, знамя и под командованием начальника штаба майора Мищенко убыл на восток. …» («Буг в огне», Минск: «Беларусь», 1965 г. – далее воспоминания командиров из этой книги рассмотрим подробнее…)

 

Кстати, некоторые аэродромы действительно так близко додумались разместить у границы, что немцы могли их расстреливать из пушек. Но самое важное в этих воспоминаниях командира 10-й САД генерала Белова это то, что по линии ВВС он получил приказ 20 июня о приведении авиации в боевую готовность, а Павлов её отменил 21-го июня! И также Белов показывает, что командующий 4-й армей генерал Коробков до нападения врага никаких мер не принимал и команд о приведении в боевую готовность частей не отдавал. Он всего лишь продублировал «приказ привести штабы в боевую готовность»… Также Белов показывает, что поднимать свою дивизию по тревоге он начал уже до 2 часов ночи, не дождавшись от того же Копца приказа. Связь пропала к 2.30.

 

Теперь перейдём к ПрибОВО, посмотрим, что там творили генералы с авиацией:

 

«Согласно докладной записке № 03 от 28 июня начальника 3-го отдела Северо-Западного фронта дивизионного комиссара Бабич (начальник контрразведки округа-фронта – К.О.) в ПрибОВО:

...Командир 7-й авиадивизии полковник Петров с самого начала боевых действий все боевые вылеты организовывал по своему усмотрению, надлежаще боевыми операциями не руководил с самого начала.

19 июня Петров был предупреждёнзаместителем командующего ВВС по политработео возможных военных действиях; ему был указан срок готовности к 3 часам 22 июня с. г...».

 

В этом округе вообще как-то «подозрительно» много было сделано перед 22 июня, в плане повышения боевой готовности (в Прибалтике, согласно генеральским байкам вообще все всё делали по «личной инициативе отдельных командиров»). Даже заместитель командующего ВВС округа по политической работе знает о предстоящей войне и ещё 19 июня предупреждает командиров и сроки устанавливает готовности к войне — «к 3 часам утра 22 июня» быть готовыми к нападению Германии. Впрочем, командующий авиацией округа Ионов всё равно попал под суд.

«Петров к этому указанию отнёсся крайне халатно. Не истребовал от командиров полков выполнения этого указания и полки фактически были противником застигнуты врасплох, в результате чего и были большие потери самолётов на аэродромах...».

А теперь смотрим «ГОДОВОЙ ОТЧЕТ О БОЕВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ВОЕННО-ВОЗДУШНЫХ СИЛ СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА ЗА ПЕРИОД С 22.6.41 г. ПО 1.7.42 г.»:

«к началу войны военно-воздушные силы Прибалтийского особого военного округа насчитывали в своем составе исправных: Истребителей 529; Бомбардировщиков 288; Штурмовиков 60. Всего 877. …

Предположительно, в начальный период войны перед Северо-Западным фронтом действовало около 600 самолетов сухопутной авиации и 50-70 самолетов морской авиации. <…>

Не считаясь с тем, что 19.6.41 г. в связи с создавшейся неблагоприятной обстановкой частям был отдан приказ о переходе в боевую готовность и рассредоточении материальной части с базовых аэродромов на оперативные, о выходе штаба Прибалтийского особого военного округа на командный пункт² (В документе – «выхода штабов ПрибВО на КП») в район Паневежис, командованию и авиационным частям конкретных указаний не давалось, а, наоборот, в ночь с 20 на 21 и с 21 на 22.6.41 г. авиационным частям было приказано производить ночные тренировочные полеты. Вследствие этого³(В документе – «чего») большинство бомбардировочных полков подверглись бомбардировочным налетам противника в момент послеполетного осмотра материальной части и дозаправки ее горючим. Летный состав был только что распущен на отдых после ночной работы. …» (Ф. 221, оп. 142687сс, д. 1, лл. 3-17. СБД № 34, 1958 г.)

В итоге Северо-Западный фронт «22.6.41 г. фронт потерял до 100 самолетов» – «ДОНЕСЕНИЕ КОМАНДУЮЩЕГО СЕВЕРО-ЗАПАДНЫМ ФРОНТОМ ОТ 22 ИЮНЯ 1941 г. НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ОБОРОНЫ СССР ОБ ОБСТАНОВКЕ НА 22 ЧАСА 22 ИЮНЯ 1941 г.». (Ф. 221, оп. 2467сс, д. 39, лл. 171-175. СБД  № 34 1958 г.).

Что все это значит? В общем «ничего особенного». 18-19 июня и в ПрибОВО пришел приказ ГШ о приведении в боевую готовность частей, и в том числе и авиационных. И не по «дружескому совету» от «заместителя командующего ВВС по политработе» они должны были приводиться в боевую готовность с 19 июня, а по приказу командующего округом Ф.И. Кузнецова. А вот как раз командующий ВВС округа  генерал Ионов, бывший прапорщик и летчик Первой мировой, и устроил дурацкие ночные полеты в своих частях приведя их в небоеспособное состояние к 22 июня. К моменту нападения Германии. При этом он не отменил боевую готовность как Павлов или Копец в ЗапОВО. Он просто не объявил её, устроил внеплановые учения на эти дни и после них летчики именно в ночь на 22 июня разъехались по домам…

За что еще расстреляли Ионова? Смотрим донесение «особиста» – заместителя начальника военной контрразведки НКО Сталину…

«

 

 

№382 Донесение заместителя начальника 3-го Управления НКО СССР Ф.Я. Тутушкина И.В. Сталину о потерях ВВС Северо-Западного фронта¹ в первые дни войны

8 июля 1941 г.

Государственный Комитет Обороны товарищу Сталину

 

Вследствие неготовности частей ВВС ПРИБОВО к военным действиям, нераспорядительности и бездеятельности некоторых командиров авиадивизий и полков, граничащих с преступными действиями, около 50% самолетов было уничтожено противником при налетах на аэродромы.

Вывод частей из-под удара авиации противника не был организован. Зенитные средства обороны аэродромов отсутствовали, а на тех аэродромах, где средства были, не было артснарядов.

Руководство боевыми действиями авиачастей со стороны командиров 57, 7-й и 8-й авиадивизий, а также штаба ВВС Фронта и Округа было поставлено крайне плохо, связь с авиачастями с начала военных действий почти отсутствовала.

Потери самолетов на земле только по 7-й и 8-й авиадивизиям составляют 303 самолета.

Аналогичное положение по 6-й и 57-й авиадивизиям.

Такие потери нашей авиации объясняются тем, что в течение нескольких часов после нападения вражеской авиации командование округа запрещало вылетать и уничтожать противника. Части ВВС Округа вступили в бой поздно, когда значительная часть самолетов была уже уничтожена противником на земле.

Перебазировка на другие аэродромы проходила неорганизованно, каждый командир дивизии действовал самостоятельно, без указаний ВВС Округа, посадку совершали, кому где вздумается, в результате чего на некоторых аэродромах скапливалось по 150 машин.

Так, на аэродроме Пильзино противник, обнаружив такое скопление самолетов, налетом одного бомбардировщика 25 июня с.г. уничтожил 30 самолетов.

Маскировке аэродромов до сих пор не уделяется внимание. Приказ НКО по этому вопросу не выполняется (особенно по 57-й авиадивизии — командир дивизии полковник Катичев¹ и 7-й авиадивизии — командир дивизии полковник Петров²), штабы ВВС Фронта и округа никаких мер не принимают.

В данное время авиачасти ВВС Северо-Западного фронта являются неспособными к активным боевым действиям, так как в своем составе имеют единицы боевых машин: 7-я авиадивизия — 21 самолет, 8-я авиадивизия- 20, 57-я авиадивизия — 12.

Экипажи, оставшиеся без материальной части, бездельничали и только сейчас направляются за матчастыо, которая поступает крайне медленно.

На складах Округа ощущается недостаток запасных частей к самолетам и авиамоторам (плоскости самолетов МиГ, винты ВИШ-22Е и ВИШ-2, свечи 3 МГА, патроны БС и др. детали).

Заместитель начальника 3-го Управления НКО Союза ССР    Тутушкин

ЦА ФСБ России

(¹ Катичев Кузьма Александрович (1905-1977) — генерал-майор авиации (1941). С марта 1941 г. по ноябрь 1942 г. — командир 57-й смешанной авиадивизии. В последующие годы служил в частях В ВС на командных должностях, преподавал в Военной академии Генерального штаба Вооруженных Сил СССР им. К.Е.Ворошилова. Приказом министра обороны СССР № 524 от 27 сентября 1960 г. уволен в запас.

² Петров Павел Максимович (1902-1968) — полковник. С августа 1940 г. по 1942 г. — командир 7-й смешанной авиадивизии. В последующие годы командовал 327-й бомбардировочной авиадивизией. Приказом НКО СССР № 0183 от 14 июля 1945 г. уволен в отставку.)»

(Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Сборник документов. Том 2. Начало. Книга первая (22 июня – 31 августа 1941 года). — М., 2000 г., с.220-221)

 

Как видите в ПрибОВО, как и в ЗапОВО был запрет на вылет истребителей навстречу врагу до утра 22 июня. И этот запрет шел от именно командующего ВВС округа!

Но подобный запрет на противодействие немецкой авиации, открывать огонь по самолетам, был в ЗапОВО и в зенитных частях. Согласно рапорту начальника 3-го отдела 10-й армии полкового комиссара Лось от 13 июля, «в 3 часа 58 минут над Белостоком появились первые самолеты противника и вслед за этим начали бомбить белостокский аэродром, батальон связи армии, узел связи, железную дорогу и ряд других объектов. Одновременно бомбардировке подверглись почти все города и местечки, где располагались штабы соединений 10-й армии.

4-я бригада ПВО, прикрывающая Белосток, примерно до 8 часов утра бездействовала и ни одного выстрела по противнику не произвела. При расследовании выяснилось, что 4-я бригада ПВО имела специальное приказание от помощника командующего ЗапОВО по ПВО до особого распоряжения по самолетам противника не стрелять и это приказание было отменено уже командующим 10-й армией.

9-я авиадивизия, дислоцированная в Белостоке, несмотря на то, что получила приказ быть в боевой готовности с 20 на 21 число, была также застигнута врасплох и начала прикрывать Белосток несколькими самолетами «МИГ» из 41-го полка» (РГВА, оп. 39, д. 99, л. 331. Начальный период войны в документах военной контрразведки (22 июня — 9 июля 1941 г.). М. Мельтюхов)

 

Было это «перестраховкой» или «вредительством» командующего ПВО ЗапОВО, в данном случае – надо разбираться. И разбираться с ПВО надо основательно.

В своей книге «Июнь 1941. Разгром Западного фронта» Д. Егоров показал следующее:

«Но вот что самое страшное: при первых налетах машины Люфтваффе преспокойно "работали" с малых высот, не совершая противозенитных маневров. Они заходили на цели, как на учебных полигонах, совершенно не боясь противодействия. Зенитная артиллерия Западной зоны ПВО молчала, не поддаваясь на "провокационные действия". Генерал-лейтенант артиллерии И. С. Стрельбицкий (в 1941 г. - полковник, командир 8-й противотанковой бригады) вспоминал, что утром 22 июня его разбудил рев авиационных двигателей: бомбили станцию и аэродром. …

И. С. Стрельбицкий позвонил в штаб 229-го ОЗАД РГК, командир дивизиона ответил, что сам ничего не понимает, что в присланном ему накануне пакете содержится категорический приказ: "На провокацию не поддаваться, огонь по самолетам не открывать". Как старший начальник в лидском гарнизоне, полковник Стрельбицкий приказал открыть огонь, но получил отказ. Бомбежка продолжалась, и он выехал на своей "эмке" на позицию дивизиона.

"У вокзала вижу два разгромленных пассажирских поезда, слышу стоны, крики о помощи. Возле разбитых вагонов - убитые, раненые. Пробежал, истошно крича, мальчонка в окровавленной рубашке". Придя на огневые зенитчиков с револьвером в руке, противотанкист вновь приказал открыть огонь, и тогда командир дивизиона подчинился. В небе над Лидой вспухли клубки дыма от разрывов бризантных снарядов, почти сразу же на землю рухнули четыре вражеских машины. Трое взятых в плен летчиков, не сговариваясь, подтвердили, что им было заранее известно о том запрете на открытие огня по немецким самолетам, что разослало в части ПВО советское командование.» (с. 102)

Егоров ошибочно предположил, что запрет зенитчикам на открытие огня был именно в ночь на 22 июня, некой «отдельной» директивой НКО, пошедшей в округа, видимо «параллельно» «Директиве №1»:

«Существование специального запрета на открытие зенитного артогня вполне возможно. А. И. Микоян вспоминал о последних часах накануне войны: "Поскольку все мы были крайне встревожены и требовали принять неотложные меры, Сталин согласился "на всякий случай" дать директиву в войска о приведении их в боевую готовность. Но при этом было дано указание, что, когда немецкие самолеты будут пролетать над нашей территорией, по ним не стрелять, чтобы не спровоцировать нападение". Поскольку войска ПВО "де-факто" входили в состав военных округов, но "де-юре" подчинялись Главному Управлению ПВО страны, логично предположить, что для них могла быть издана отдельная директива, в которой и содержалось требование не открывать огонь по германским самолетам.

Адмирал Н. Г. Кузнецов вспоминал, что на столе у Г. К. Жукова лежало несколько уже заполненных бланков. Возможно, там была и директива для войск противовоздушной обороны. Раз уж настали времена, когда появилась возможность ознакомиться даже с "той самой" Директивой № 1, следует ожидать, что будет обнаружена и она. Немцы могли узнать об этом документе из разных источников. Утечка информации могла быть следствием работы агентуры в управлении одной из зон ПВО (Северной, Северо-Западной, Западной, Киевской или Южной), либо о запрете стало известно при ее работе непосредственно в войсках.

Аналогично повели себя при первом воздушном ударе зенитчики 518-го зенитно-артиллерийского полка в Барановичах. Как вспоминал Н. Е. Анистратенко, в ночь на 22-е он был наблюдающим за воздухом на своей батарее. Увидев приближающиеся самолеты противника, он поднял тревогу, за что был командиром дивизиона капитаном Сафиулиным снят с поста и посажен под арест как паникер. Когда после налета в дивизионе не осталось ни одного целого тягача, комдив уехал в штаб полка. Анистратенко был "амнистирован" и стал свидетелем перепалки между взводным из 1-й батареи и политруком – последний упирал на "провокацию", первый был уверен в том, что действительно началась война. Лишь после того, как с аэродрома пришел обгоревший человек, заявивший, что все самолеты побиты, по радио выступил Молотов (это было уже после полудня) и показавший в развернутом виде свой партийный билет, артиллерия открыла огонь. Вскоре в километре от огневых сел на вынужденную первый подбитый бомбардировщик [76, копия].» (с.103-104)

 

Во-первых, Микоян еще тот ... «свидетель» в описании тех событий но, похоже, Егоров не совсем верно интерпретировал слова Микояна. Хотя некий «запрет» на огонь по самолетам вроде как был, и в той же директиве «№1» по ПрибОВО такое указание есть: «В случае провокационных действий немцев огня не открывать. При полетах над нашей территорией немецких самолетов не показываться и до тех пор, пока самолеты противника не начнут боевых действий, огня не открывать»!

Но как видите ничего о запрете стрелять по немецким самолетам несмотря ни на что – нет! Есть указание не стрелять до тех пор, пока те сами «не начнут боевых действий»! А это несколько другое.

Во-вторых, если и был для ПВО какой-то запрет на ведение огня по атакующим немецким самолетам, то он мог быть не в ночь на 22 июня, а несколько раньше. Например, днем или вечером 21 июня. Ведь немцы никак не могли бы перехватить идущие в округа после полуночи 22 июня шифровки ГШ, расшифровать их и сообщить их суть своим летчикам до того как они усядутся к 2.00-3.00 в свои самолеты. Сам Павлов расшифрованный текст «Директивы № 1» получил на руки, дай бог к 1.30-1.45. Однако те немецкие летчик и заявили, что им приказ по ПВО Западного округа был известен именно «заранее».

В-третьих, Стрельбицкий ранним утром 22 июня позвонил в штаб 229-го ОЗАД РГК и ему командир зенитного дивизиона доложил, что пакет с запретом на открытие огня он получил «накануне». Т.е., до 3.30-4.00 войска не могли получить никаких отдельных приказов для той же ПВО, да еще пакетом – «Директиву №1» Павловы не успели вовремя отдать в войска, а приказ для ПВО успели, да еще и запечатанным пакетом? А немцы получили «копию» приказа для ПВО в те же минуты когда и павловы из «Москвы» или когда павловы передавали ее в ПВО?

В-четвертых, отдельной директивы для ПВО из Москвы в ночь на 22 июня или ранее с запретом на открытие огня быть не могло в принципе, ибо ПВО округов подчинялось именно Павловым на местах! И вот с этим и стоит подробнее разобраться…

4 декабря 1938 года постановлением Главного Военного Совета РККА № 10200сс службы ВНОС были подчинены начальнику Управления ПВО РККА, а в военных округах - помощникам командующих войсками по ПВО. 7 октября 1940 года вышло постановление СНК СССР «О противовоздушной обороне СССР», которое внесло изменения в руководство местной противовоздушной обороной. За Наркоматом обороны СССР оставались функции руководства и организации службы воздушного наблюдения, авиазенитной обороны территории и пунктов ПВО, борьба с воздушным противником. Т.е., ПВО еще вроде как наркомату подчинено.

Но «25 января 1941 года вышло постановление СНК СССР № 198-97сс «Об организации противовоздушной обороны» на основании которого нарком обороны издал 14 февраля 1941 г. приказ № 0015 о создании в частности на территории ЗапОВО Западной зоны ПВО в составе Смоленского, Минского, Белостокского, Барановичского и Гомельского районов ПВО» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 32. Л. 20—24; ГАРФ. Ф. р-5446. Оп. Зас. Д. 3. Л. 22—30; РГВА. Ф. 4. Оп. 156. Д. 2. Л. 10—11об. – «НАКАНУНЕ. Западный особый военный округ (конец 1939 г. — 1941 г.).  Документы и материалы. Минск, 2007 г.)

Этот приказ НКО № 0015 «О разделении территории страны СССР на зоны, районы и пункты ПВО» определил сформировать в приграничных и некоторых внутренних военных округах зоны ПВО (всего 13, по округам), в т.ч. в составе частей и подразделений ВНОС. К началу Великой Отечественной войны (на 21 июня 1941 года) противовоздушная оборона страны в составе 13 зон ПВО, также включала в себя 6 полков, 35 отдельных батальонов и 5 отдельных рот ВНОС.

Т.е., расположенные в округах зоны ПВО округам и подчинялись! При этом они вроде как подчинялись и Москве, но в принципе округ мог давать сам приказы для ПВО.

 

Командующим Западной Зоны ПВО, помощником командующего ЗапОВО по ПВО был назначен генерал-майор артиллерии С.С. Сазонов. Однако 7 июля 1941 г. командующим Западной зоной ПВО (он же заместитель командующего войсками ЗапОВО по ПВО) был назначен Хорошилов П.Е. (генерал-майор в 1943 г.). Хорошилов с мая 1941 г. был командующим Гомельским бригадным районом ПВО. Руководил формированием частей района ПВО, организацией обороны ж/д узлов Гомель, Жлобин, Калинковичи, мостов через Днепр, Березина, Припять, Сож и др. важных объектов в границах района.

Полковник Хорошилов сменил генерала Сазонова. Того самого «помощника командующего ЗапОВО по ПВО» от которого зенитчики и получали те приказы с запретом вести огонь по немецким самолетам. Который видимо в эти дни был отстранен при расследовании по «Делу Павлова». Однако Сазонов в 1943 году стал командующим артиллерией Восточного фронта ПВО прикрывавшего объекты Северного и Южного Урала, Средней и Нижней Волги, Кавказа и Закавказья. В1944 году стал командиром 66-й зенитной артдивизии. Судя по тому, что Сазонов не был «репрессирован», то, похоже, командование ПВО ЗапОВО действовало именно по приказам Павлова, и вот тут можно и вспомнить, что генерал Павлов, отдавая в 2.25 22 июня «Директиву № 1» по округу выкинул в ней положение о приведении системы ПВО в боевую готовность. А в ПрибОВО это вытворял командующий ВВС округа Ионов… Который командовал и авиацией ПВО округа.

 

Исследователь ЗапОВО Д. Егоров уверен, что ПВО РККА целиком и полностью подчинялось Москве, и мол, если кто и виноват в том, что был запрет вести огонь по немецким самолетам то это не павловы а, например  … Н.Н. Воронов. Возглавивший с 14 июня 1941 года Главное управление ПВО РККА.

Но это не так и тут как раз и надо еще как следует разобраться с «подчиненностью»… 

В 1940 году Управление ПВО Красной Армии преобразуется в Главное управление ПВО и с 14 июня 1941 года Главное управление ПВО действительно возглавил генерал-полковник Н.Н.Воронов. Сменивший арестованного по «Делу героев» генерала Штерна, командующего ПВО с декабря 1940 года. Войсковая зенитная артиллерия и истребительная авиация, выделенная для ПВО важных центров страны, в состав зон ПВО не входила. Т.е., ПВО было как «местного подчинения» так и «московского». И таким образом  ПВО округов подчинялось больше павловым на местах чем Москве. И согласно «журналов посещения Сталина» с момента назначение на ПВО 14 июня и до 22 июня Воронов ни разу у Сталина не был. Т.е.,  никаких отдельных указаний для ПВО Сталин Воронову не отдавал (если только наркому обороны) и говорить о том, что из Москвы шла команда для ПВО округов-зон отменить «готовность № 2», оснований нет.

 

«В межвоенный период четкого разделения ПВО страны и войсковой противовоздушной обороны не было, она организационно входила в состав ПВО страны. При этом истребительная авиация, выделенная для целей ПВО, подчинялась командующему ВВС военного округа. Зенитная артиллерия войсковых соединений подчинялась непосредственно командирам соединений. (А значит – округу. – К.О.) Данные проблемы отрицательно сказались и на состоянии системы противовоздушной обороны войск. Руководство противовоздушной обороной возлагалось: в центре – на начальника Главного управления ПВО территории СССР, подчиненного наркому обороны; в округах – на помощника командующего войсками округа по ПВО территории округа (он же командующий соответствующей зоной ПВО), подчиненного во всех отношениях командующему войсками округа; в районах – на командира бригады ПВО (он же командующий бригадным районом ПВО); в пунктах – на командира части или соединения ПВО, обороняющего данный пункт.» (РАЗВИТИЕ ВОЙСКОВОЙ ПРОТИВОВОЗДУШНОЙ ОБОРОНЫ РККА В МЕЖВОЕННЫЙ ПЕРИОД (1921 – 1941 гг.) ИНСТИТУТ ВОЕННОЙ ИСТОРИИ МО РФ. На правах рукописи. КУРАШОВ В. И.. 07.00.02 - отечественная история. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук – http://www.ceninauku.ru/info/page_14167.htm )

Т.е., на местах именно командующий округом мог приказать помощнику командующего войсками округа по ПВО территории округа все что угодно!  И как пишет в своем исследовании «22 июня. Блицкриг предательства» А. Мартиросян, 21 июня Павлов не только отменил повышенную боевую готовность для авиации ЗапОВО, но он еще и дал через своего «помощника по ПВО» Сазонова числа 20-21 июня приказ о запрете открывать огонь по самолетам Германии! И думаю, стоит задуматься – а с какой целью Тимошенко-Штерны делили ПВО РККА на окружное и московское подчинение?

«В начале Великой Отечественной войны 1941—1945 соединения и части Войск ПВО страны были выведены из подчинения командующих войсками военных округов и флотов (за исключением Ленинграда) и подчинены командующему Войсками ПВО территории страны, должность которого введена в ноябре 1941 (первый командующий генерал-майор М. С. Громадин)» (Войска противовоздушной обороны страны, М., 1968 г. 50 лет Вооруженных Сил СССР, М., 1968 г.)

 

В этой связи вспоминаем приказ по ПрибОВО о приведении ПВО округа («зоны»)  в повышенную боеготовность от 18 июня на который отреагировал ГШ в лице Жукова. 21 июня не отменяя приказ по округу на приведение ПВО в повышенную боевую готовность к 19 июня, Жуков само затемнение потребовал отменить: «Вами без санкции наркома дано приказание по ПВО о введении в действие положения № 2 — это значит провести по Прибалтике затемнение, чем и нанести ущерб промышленности. Такие действия могут проводиться только по решению правительства. Сейчас Ваше распоряжение вызывает различные толки и нервирует общественность.

Требую немедленно отменить незаконно отданное распоряжение и дать объяснение для доклада наркому.

Начальник генерального штаба Красной Армии генерал армии ЖУКОВ».

(ЦАМО, ф. 251, оп. 1554, д. 4, л. 437. ВИЖ № 5, 1989 г. с. 29)

 

Т.е., Жуков прямо напомнил округу, что решение о затемнении – это прерогатива Правительства СССР, а не округа. Однако это не касалось самого факта отдачи округом приказа по ПВО о повышении б.г. Тут округ поступил вполне в своих правах.

Переходим к КОВО…

В спецсообщении 3-го Управления Наркомата обороны (управления военной контрразведки, которая до 1 июля подчинялась не НКВД — Берии, как думают многие, а самим военным, которые и не боялись своих «особистов») № 36137 от 1 июля 1941 года указывалось: «Несмотря на сигналы о реальной возможности нападения противника, отдельные командиры частей Юго-Западного фронта не сумели быстро отразить нападение противника. В гор. Черновицах 21 июня с. г. лётный состав был отпущен в город, вследствие чего истребительные самолёты не были подняты для отражения нападения противника. Командир 87-го ИАП 16-й авиадивизии майор Слыгин и его заместитель по политчасти батальонный комиссар Чёрный, в ночь под 22 июня, вместе с другими командирами пьянствовали в ресторане города Бучач. После получения телеграммы из штаба 16-й авиадивизии о боевой тревоге командование полка, будучи в пьяном состоянии, не сумело быстро привести в порядок полк». Подобного рода тревожные донесения и стали, видимо, толчком к решению об аресте и расстреле ряда генералов ВВС...» (Приводится по — http://www.redstar.ru/2009/05/20_05/5_01.html«Кто вы, полковник Новобранец?», В. Булатов, Красная звезда, 20 мая 2009 года).

Пример того, как командиры истребительных авиаполков РККА устраивали попойки в ресторанах в выходные, не так интересен. Важно другое – если в округа уже пришли директивы о повышении боевой готовности, командование округом было извещено Москвой о близости войны и нападении в ближайшие выходные, то с какой радости лётчики отправляются в кабаки? Получается, что, скорее всего, до них просто не довели их командиры суть приходящих в округа сообщений и приказов из наркомата и Генштаба? Авиация, конечно, «известна» своей «недисциплинированностью» (там, где начинается авиация — кончается дисциплина, и где кончается дисциплина — начинается авиация). Но не пойдёт никакой командир части в кабак, если он будет оповещён командованием о том, что в ближайшие выходные возможна война и все части округа пришли в движение ещё неделю назад, в связи с ожидавшимся нападением. Тем боле если авиаторам дадут приказ о приведении в повышенную боеготовность 19-20 июня! Тот же Ершов в ЗапОВО и Петров в ПрибОВО, предупрежденные о нападении ещё 19 июня, в кабаки, в ночь на 22-е июня, не пошли. Т.е., в КОВО уже Птухин не довел до своих подчиненных приказов о приведении в боевую готовность после 19 июня! Хотя похоже прямых запретов на открытие огня в КОВО зенитчикам и истребителям ПВО Кирпоносы вроде не давали…

В этой связи возникает интересный вопрос: А как было дело с приведением в боевую готовность перед 22 июня авиачастей Центрального подчинения? Ведь в любом случае все части оповещаются по каналам связи округов. И тут можно посмотреть воспоминания маршала авиации Голованова. Который также описывает «странное»(!) поведение командующего округом Павлова и сообщает что его дальнебомбардировочный полк центрального подчинения до 21 июня приказами из Минска в боевую готовность не приводился, и даже после начала войны он так и не получил приказа даже на вскрытие пакета в связи с началом войны. Про него «забыли» до 23 июня…. Полк дальнебомбардировочной авиации, которым в июне 41-го командовал Голованов, был «центрального подчинения». А теперь вспоминаем, как Павлов пытался и его себе подчинить… а заодно понимаем за что расстреляли начальника связи ЗапОВО.

 

Козинкин О.Ю., 16.01.2012 г.