Так начертал ли Сталин матерную резолюцию на донесении разведки?

          

 

Не менее, если не более подлым «коронным номером» при нападках на Сталина из-за трагедии 22 июня 1941 г. в постсоветское время стало безудержное размахивание жупелом невесть откуда взявшейся, но якобы начертанной рукой Сталина матерной резолюции на донесении разведки за пять дней до начала войны. С помощью этого, вежливо говоря, более чем неправедного утверждения, якобы подкрепляемого документально, несносные зоологические ненавистники советского, особенно сталинского периода истории нашей страны, пытаются вбить в массовое общественное сознание мысль о том, что-де Сталин якобы был настолько туп, недоверчив и подозрителен до умопомрачения, что даже накануне войны не верил информации разведки, и в результате произошла страшная трагедия 22 июня 1941 г.

Этой резолюцией тычут буквально везде, во всех исследованиях, во всех выступлениях всевозможных историков и политологов различных рангов и степеней. Но ни один из них ни разу не удосужился хотя бы на мгновение задуматься, а могло ли такое быть в реальной жизни, не говоря уже о настоящем научном анализе этой истории?

… Эта история началась давно, еще на излете советского периода истории нашей Родины, еще в 1989 году. Этот год вообще был каким-то особенным. Казалось бы, ну что тут такого особенного может быть в 1989 г.?! Э, не скажите. Год был очень даже особенным. Ну, хотя бы потому что это год двухсотлетия так называемой Великой Французской Революции. Кстати, не по случаю ли юбилея этой поганой революции в СССР так была ускорена перестройка, что всего лишь через два года с карты мира исчез Союз Советских Социалистических Республики?! Это был год самого разгара перестройки времен Горбачева, метко переименованной острым на язык советским народом в катастройку. Была даже такая прибаутка: По России мчится тройка//Мишка, Райка (жена нобелевского комбайнера – А.М.), перестройка. Домчались – у народа вскоре появилась другая поговорка: Сталин, миленький, проснись, с Горбачевым разберись!..

Постепенно скрывающийся в исторических далях 1989 год, увы, вошел в Историю еще и тем, что в глубине творившегося тогда и без того подлого, грязного и крайне разрушительного процесса, известного как перестройка, зрели еще более подлые, еще более грязные и деструктивные дела, последствия которых обнаружились много позже, а некоторые даже и значительно позже. Речь идет о вводившихся тогда в научно-исторический оборот небольшой серии чрезвычайно подлых, особо опасных фальшивок, обладавших способностью едва ли не смертельно дискредитировать советский, особенно сталинский период в истории Союза Советских Социалистических Республик и лично Иосифа Виссарионовича Сталина.  

Как уже отмечалось в предыдущей статье, технология введения в научно-исторический оборот фальшивок на исторические темы в качестве одного из основных приемов предусматривает особо точный выбор времени для ее введения в действие. Как правило, это происходит на рубеже смен поколений. Ибо согласно научно обоснованному выводу специалистов по психологическим войнам, для общества временной лаг, отделяющий историческое прошлое от современного ему настоящего, составляет примерно сорок лет (легендарное правило библейского Моисея – не зря же он сорок лет водил евреев по пустыне, дабы выветрить из их памяти все, что было связано с египетским пленом). Укладывающиеся в рамки этого сорокалетнего периода события более или менее, но доступны непосредственному восприятию, пониманию и анализу обществом в целом. А все, что за его пределами, - исчезает за горизонтом, а уж когда приходят новые поколения, то .., впрочем, да вы и сами, уважаемые читатели, знаете, что у нас произошло и, увы, происходит с историческим сознанием общества на протяжении последних десятилетий.

Так вот 1989 г. - это не только самый разгар разрушительной катастройки нобелевского комбайнера, не только констатация прошедших со дня Великого 9 мая 1945 г. 44 лет, но и, увы, первый этап уже начавшейся масштабной смены поколений, причем в обстановке стремительно приближавшегося развала Советского Союза, к чему целенаправленно и вели всю эту катастройку, печальным итогом которой и стала величайшая геополитическая катастрофа в лице краха Великой Державы. Результат налицо, последствия расхлебываем до сих пор …

Так уж случилось, что на излете СССР всей пропагандистской машиной по фальсификации советской истории, особенно сталинского периода, к самому глубочайшему сожалению, руководил, то есть разрабатывал идейную основу сценария каждого этапа, контролировал содержание уже готового сценария, режиссировал и дирижировал всей антигосударственной, крайне разрушительной пропагандистской вакханалией, не чураясь даже самых грубых приемов, увы, чрезвычайно опытный, увы, блестяще образованный доктор исторических наук, но до мозга костей негодяй, подонок и отпетый предатель нашей Великой Родины – Александр Николаевич Яковлев. А ведь КГБ СССР представлял президенту СССР М.С. Горбачеву соответствующие разведывательные данные о работе Яковлева на США, но он их отверг и, увы, даже показал самому Яковлеву.^[1]

Между тем, в руках этого предателя и негодяя находился фактически абсолютный контроль за всеми информационными ресурсами Великой Державы и соответствующие рычаги давления на любое средство массовой информации того времени.

[К примеру, в 1989 г. знаменитый Военно-исторический журнал в № 3 и № 5 предпринял попытку публикации в весьма усеченном виде ответов генералов и офицеров, встретивших войну непосредственно в приграничных округах, на 5 вопросов комиссии генерала-полковника А.П. Покровского, подлинным инициатором которых было не столько Военно-историческое управление Генерального штаба – оно выполняло роль официальной прикрытия, – сколько лично Сталин. Но как только дело дошло до публикации ответов на третий и тем более четвертый вопросы – «№ 3 – С какого времени и на основании какого распоряжения, части вверенного Вам соединения начали выход на государственную границу, и какое количество из них было развернуто для обороны границы до начала военных действий и какую задачу они получили?» и «№ 4 – Когда было получено Вами распоряжение о приведении частей вверенного Вам соединения в боевую готовность? Какие и когда были отданы частям соединения указания во исполнение этого распоряжения и что ими было ими сделано?» - руководству редакции авторитетнейшего военного журнала так дали по рукам из ЦК КПСС, что публикации были немедленно прекращены. Лишь по истечению 26 лет, в 2015 г., наконец-то, рассекретили и опубликовали полностью некоторые из этих ответов на сайте МО РФ. Случилось это в связи с 70-летием Великой Победы, то есть тогда, когда уже на протяжении последних к тому времени лет 10-15 ряд историков уже активно анализировали в своих публикациях и вопросы, и часть даже полных ответов на них в сопоставлении с рядом иных документов и фактов, в том числе и с германской стороны. И наконец в 2017 г. благодаря усилиям известного исследователя архивов С.Л. Чекунова в печати вышел двухтомный труд под названием «Пишу исключительно по памяти … Командиры Красной Армии о катастрофе первых дней Великой Отечественной войны», в котором, наконец-то, и были опубликованы все имеющиеся в ЦАМО полные ответы генералов и офицеров, встретивших войну в приграничных военных округах. Ответы показали, что большая часть вины за катастрофу первых дней войны лежит на высшем командовании РККА, в том числе и на высшем командовании конкретных военных округов. Но отнюдь не на Сталине.]

Соответственно, пользуясь столь неограниченными возможностями, а по сути дела, абсолютной безнаказанностью, пресловутый А.Н. Яковлев с помощью подчиненного ему пропагандистского аппарата гигантской страны в буквальном смысле слова «расстреливал» общественное и историческое сознание граждан Великой Державы из пропагандистских «орудий» огромной мощности. А под грохот этой пропагандистской канонады в тот год тихой сапой, очень осторожно, но целеустремленно и упорно в исторический оборот вводилось небольшое количество особо опасных, едва ли не смертельно убойно дискредитирующих особенно сталинский период истории СССР и лично Сталина фальшивок, в том числе и документально оформленных, тесно связанных между собой невидимой нитью некой «логики».

Впоследствии выяснилось, что введенные в то время в исторический оборот фальшивки с колоссальным трудом поддаются жестко аргументированному разоблачению. Прежде всего вследствие того, что в руках этого предателя тогда находились практически все информационные ресурсы Великой Державы, а у тех, кто уже тогда понимал, что и зачем он делает, к глубокому сожалению, не было своевременного доступа к достоверной исторической информации, с помощью которой можно было бы своевременно разоблачить эти фальшивки. Да и настрой в обществе был создан такой, что любое слово в защиту советского периода и тем более сталинской эпохи, особенно Лубянки тогда воспринималось одуревшим от пропагандистского шума «перестройщиков» обществом едва ли не в буквальном смысле в штыки. К тому же следует иметь ввиду, что в тот год особый пропагандистский шум создавался вокруг Договора о ненападении между СССР и Германией от 23 августа 1939 г. и якобы имевших место в истории пресловутых секретных протоколах к нему, согласно которым СССР и Германия разделили и Польшу, и вообще Восточную Европу на сферы влияния. Развернутая вокруг этого договора пропагандистская вакханалия являла собой ничто иное, как главный рычаг-отмычку к началу развала СССР. И в том адском шуме, честно говоря, было крайне трудно заметить, что делают негодяи фальсификаторы на других направлениях.

[Наиболее характерный пример из того времени, который до сих пор усилиями сотен борзописцев и прочих научным чином от совести и порядочности освобожденных беспрестанно повторяется на всех информационных панелях и весях при малейшем удобном случае. Речь идет о нагло приписываемом Сталину едва ли не крылатом выражении - «Нет человека – нет проблемы» (изредка применяется еще и расширенный вариант: «Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы»).

Однако Сталин никогда ничего подобного не произносил. Эта мерзость впервые появилась на страницах пресловутого и весьма паскудного романа Анатолия Наумовича Рыбакова (Аронов) - «Дети Арбата», который был опубликован в 1987 г., хотя сам роман был написан еще за двадцать лет до этого. Якобы Сталин именно так говорил о расстреле военспецов в Царицыне в 1918 году: «Смерть решает все проблемы. Нет человека, и нет проблемы».

Так вот этот Рыбаков/Аронов многократно признавался в том, что именно он и является автором этого мерзопакостного афоризма. В «Романе-воспоминании» Рыбаков/Аронов указал: «Возможно, от кого-то услышал, возможно, сам придумал. Ну и что? Разве Сталин поступал по-другому? … Таков был сталинский принцип. Я просто коротко его сформулировал. Это право художника».^[2] Чуть позже в интервью одной восторженной, но весьма недалекого ума либеральной интеллигентке из журнала «Дружба народов» Рыбаков/Аронов уже без всяких обиняков подтвердил свое авторство: «Кор.: Это замечательно соответствует известному сталинскому постулату, сочинённому вами: “Смерть решает все проблемы. Нет человека — нет проблемы”.

Рыбаков: Можешь себе представить, я обнаружил эти слова в книге „Русские политические цитаты“. Они, правда, имели пометку — „приписывается“. Очень я тогда стал собой гордиться — вот какой афоризм придумал».^[3]

Нашел чем гордиться, между прочим лауреат еще Сталинской премии по литературе второй степени за 1950 год! Сотворил гнусную пакость в отношении той власти и лидера той власти, при которых несмотря на его выкрутасы, подпавшие уже в 1933 г. под легендарную статью УК РСФСР того времени  58-10 (Контрреволюционная агитация и пропаганда), обошлась с ним более чем милосердно, впаяв решением Особым совещанием Коллегии ОГПУ всего лишь три года ссылки, дала возможность работать после освобождения (но не в столице), при которых он более чем достойно прошел всю Великую Отечественную войну, которую окончил в Берлине в звании гвардии инженер-майора, был награжден боевыми орденами и медалями, при которых с него уже была судимость именно за боевые заслуги, и при которых практически сразу после войны занялся писательской деятельностью и даже стал лауреатом Сталинской премии по литературе. Написал немало хороших книг для детей («Кортик», «Бронзовая птица», «Выстрел», «Приключения Кроша», «Каникулы Кроша» и др.), которые неоднократно были экранизированы в СССР), стал автором ряда других литературных произведений для взрослых.

Но вот грянула катастройка – и он немедленно выдал на-гора давно подготовленный роман «Дети Арбата», который был издан сумасшедшим тиражом. Очевидно, именно за это с 1989 по 1991 годы являлся президентом советского ПЕН-центра, а с сентября 1991 г. — почётным президентом российского ПЕН-центра. С 1991 года занимал должность секретаря правления Союза писателей СССР, стал почётным доктором философии Тель-Авивского университета (1991). Помер, как и полагается всем тем, кто особо выслужился в период катастройки, в Нью-Йорке в 1998 г. в возрасте 87 лет, правда, похоронен зачем-то в Москве, на Новокунцевском кладбище.

А в прижизненном интервью журналисту Валерию Лебедеву, захлебываясь от ложного осознания еще более ложной своей значимости, вскричал: «… Я ее сам придумал! Впервые в «Детях Арбата» эту фразу Сталин как раз и произносит. Я сочинил — и вложил в уста Сталину! Я же написал этот роман за 20 лет до его публикации в 1987 году. И оттуда она пошла гулять, и никто уже не помнит, откуда она взялась. Я, я автор этого афоризма…».^[4]

Так вот в том-то все и дело, что такая мерзость, как эти поганые «Дети Арбата» целых двадцать лет не могли быть опубликованы, явно не без  соответствующего бдительного и обоснованного «противодействия» Пятого Управления КГБ СССР и Отдела пропаганды ЦК КПСС, но были изданы только во времена катастройки при покровительстве предателя СССР Яковлева, а усилиями подконтрольных ему СМИ эта искусственно сляпанная и приписанная Сталину фраза вовсю пошла гулять по всем информационным весям, как некий приговор всему тому периоду истории, и в силу приданного ей продажными журналистами афористичного характера вошла в псевдонародный фольклор. Открою маленький секрет. Давно потерявший право именоваться гвардейцем, ибо настоящие гвардейцы, заслужившие это звание в боях за свободу своей Родины, не оскорбляют своего Великого Верховного Главнокомандующего, тем более посмертно, Рыбаков/Аронов состряпал эту фразу и приписал ее Сталину не только потому, что до конца своих дней, судя по всему, внутренне был до зоологического озверения озлоблен на Иосифа Виссарионовича – это, как говорится, само собой, ибо мертвого льва может лягнуть любой шакал, – но еще и потому что, когда он писал этот роман, прошло почти полвека со времени обороны Царицына (Сталинграда, ныне, к глубочайшему сожалению, Волгограда) и соответственно к 1967 году в живых практически не осталось никого, а уж в год издания этого паскудного романа -1987 г. – почитай, без малого 70 лет минуло. Так что никто ничего опровергнуть не мог, тем более при той массированной антисоветской и антисталинской пропаганде, что громыхала в годы проклятой катастройки на просторах нашей Великой Родины, буквально терроризируя ее великие народы.]

Да и в постсоветское время, откровенно говоря, тоже далеко не сразу необходимые для разоблачения фальшивок пласты достоверной исторической информации были открыты. А пока их постепенно открывали, пока эта информация постепенно вводилась в научно-исторический оборот и переваривалась научно-историческим сообществом, наваливались новые проблемы, в том числе и текущего периода. И получалось, что далеко не сразу и тем более до всего удавалось дотянуться и нанести смертельный удар по фальшивкам. Но лучше, как говорится, поздно, чем никогда.     

Вот к числу именно таких фальшивок и относится едва ли не намертво укорененная в научно-историческом обороте подлая история о якобы нанесенной рукой Сталина матерной резолюции на донесении разведки – том самом, которое поступило к нему всего за пять дней до нападения гитлеровской Германии на СССР.   

А начиналось это вот как. В связи с грядущим тогда - в 1991 г. - 50-летием начала Великой Отечественной войны, историческая память о которой, особенно о понесенных страной многомиллионных жертвах, особенно чувствительна и болезненна, фальшивка о матерной резолюции совместно с фальшивой историей о якобы имевшем место обмене секретными письмами между Гитлером и Сталиным накануне войны, преследовавшей в том числе и цель заново максимально опорочить знаменитое Сообщение ТАСС от 13/14 июня 1941 г. должна была, по замыслу этих негодяев и преступников, положить начало новому витку десакрализации образа Сталина как руководителя государства того времени в сознании широких масс, его максимальной маргинализации вплоть до уровня, вежливо говоря, психически неуравновешенного, ни во что не верившего и никому не доверявшего, но хама и грубияна, матерившегося даже письменно, и в конечном счете едва ли не полного оглупления Сталина как руководителя государства того времени в глазах здравствующих на излете перестройки поколений (а заодно и будущих) якобы только по вине которого страна и понесла такие неимоверные жертвы.

Технологически ввод в исторический оборот документально оформленной фальшивки о якобы начертанной рукой Сталина матерной резолюции на донесении разведки осуществлялся строго по канонам этого жанра.

Сначала конкретная тема и ее раскрытие, но не полное, засвечивается в наиболее влиятельном и авторитетном СМИ в виде внешне якобы почти нейтральной публикации на заданную тему, но с возможностью детализировать ее в будущем, через некоторое время также в авторитетном, но уже в другом СМИ осуществляется более подробное раскрытие темы, но без показа фотокопии конкретного исторического документа из конкретного архива, с помощью которого утверждается тот или иной фальшивый тезис, и уж тем более без указания координат архивного хранения самого документа.

А спустя определенное, в том числе даже и длительное время – все зависит от того, какие цели преследует та или иная операция психо-информационной войны и насколько фальшивка в прежнем своем статусе прижилась в исторических весях, – ее резко активизируют, изменив статус с исторического курьеза на статус якобы официального документа, ранее хранившегося в секретных архивах, а теперь якобы официально рассекреченного. И обязательно при таких архивных координатах хранения, которые весьма трудно проверить обычному исследователю, но которые априори вызывали бы подчеркнутое уважение к самому архиву, где теперь якобы и хранится сам этот документ – якобы документальный первоисточник. В истории введения фальшивки о якобы начертанной рукой Сталина матерной резолюции на донесении разведки все произошло именно так.

В № 128 от 8 мая 1989 г. наиболее авторитетной и влиятельной в СССР газеты «Правда», обладавшей те времена умопомрачительным многомиллионным ежедневным тиражом, публикуется статья некоего доктора исторических наук, профессора А.И. Байдакова «По данным разведки …». Читающая аудитория всегда с большим интересом воспринимает такие материалы. Как оказалось, профессор был из разведки. Впоследствии вошел в состав редакционной коллегии прекрасного исследования «Очерки Истории Российской Внешней Разведки».

Несмотря на то, что сама статья по объему не столь уж и велика, приводит ее полностью нет смысла, так как она написана не в самых благостно воспринимаемых ныне традициях журналистики того времени, да к тому же в ней много лубочно-лирических отступлений как от имени редакции, так и самого ее автора, а также посторонних лиц. Приведу только ту часть статьи, которая непосредственно относится к предмету нашего исследования:

«Наиболее важные сведения Центром были получены от двух наших разведгрупп из Берлина вечером 16 июня 1941 года. Срочным спецсообщением они были направлены И. В. Сталину и В. М. Молотову. В нем говорилось: “Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время... В военных действиях на стороне Германии активное участие примет Венгрия. Часть германских самолетов, главным образом истребителей, находится на венгерских аэродромах”.

Одновременно советским разведчикам удалось узнать содержание приказа по авиации, в котором ставились задачи по бомбардировке наших городов, портов и аэродромов в начале войны.

Один из помощников чекистов присутствовал на собрании представителей военно-промышленных кругов, которое проводил в Дрездене Розенберг. В нем участвовало примерно 2.500 человек, назначенных возглавлять различные ведомства на оккупированной советской территории. Согласно поступившему сообщению, Розенберг заявил, что “Советский Союз должен быть стерт с лица земли”. В информации назывались фамилии бургомистров, назначенных в Москву, Петербург (а не Ленинград), Киев, Минск, Тифлис (а не Тбилиси).

Как реагировал Сталин.

Бывший начальник разведки госбезопасности генерал-лейтенант П. М. Фитин, ныне покойный, рассказывал мне, что на следующий день после указанного спецсообщения, 17 июня 1941 года, в 12 часов, Сталин вызвал к себе наркома госбезопасности Меркулова и его, Фитина. По его словам, встреча происходила так. “В кабинете Сталин был один. Когда мы вошли, то он сразу обратился ко мне: "Начальник разведки, не надо пересказывать спецсообщение, я внимательно его прочитал. Доложите, что за источники это сообщают, где они работают, их надежность и какие у них есть возможности для получения столь секретных сведений?". Я подробно рассказал об источниках информации. Сталин ходил по кабинету и задавал различные уточняющие вопросы, на которые я отвечал. Потом он долго ходил по кабинету, курил трубку и что-то обдумывал, а мы с Меркуловым стояли у дверей. Затем, обратившись ко мне, он сказал: "Вот что, начальник разведки. Нет немцев, кроме Вильгельма Пика, которым можно верить. Ясно?" Я ответил: -"Ясно, товарищ Сталин". Далее он сказал нам: "Идите, все уточните, еще раз перепроверьте эти сведения и доложите мне".

Я спросил П. М. Фитина: "Как вы поняли фразу Сталина, что нет немцев, кроме Вильгельма Пика, которым можно верить? Что, от В. Пика были другие сведения?" Фитин ответил: "Нет, сказано было в том смысле, что ваши источники, это же не коммунисты, а члены фашистской партии, офицеры вермахта, поэтому это может быть дезинформация. Придя в наркомат, мы подготовили подробную шифротелеграмму в Берлин для уточнения ряда вопросов. Но ответа не было. Началась война".

Анализ сообщений органов госбезопасности в адрес И. В. Сталина и других руководителей Советского Союза за 1941 год показывает, что разведка выполнила свой исторический долг перед Родиной, она не просмотрела непосредственной подготовки фашистской Германии к войне против СССР и своевременно информировала об этом Советское правительство. Сообщения свидетельствовали о том, что фашисты ведут всестороннюю подготовку к войне против СССР и в ближайшее время развяжут ее. Нами не обнаружено в архивах КГБ СССР, ни одного документа за первую половину 1941 года, который хоть в какой-либо степени вызывал сомнения в правдоподобности указанной информации.

Позволю себе высказать личное мнение, что, когда назревают критические ситуации, как это было с подготовкой гитлеровской агрессии против СССР, нельзя было, видимо, ограничиваться сообщениями в инстанции определенных сведений, поступающих по этому вопросу от источников из разных стран. Нужно было подготовить обобщающий документ с глубоким анализом всего фактического материала и соответствующими выводами, который мог бы явиться предметом специального рассмотрения руководящих органов страны.

П. М. Фитин рассказывал мне, что они такой документ подготовили, но нарком госбезопасности СССР не подписал его, заявив: "Там, "наверху", лучше нас умеют анализировать".

Следует прямо сказать, что руководство наркоматов госбезопасности и обороны СССР не сделало, на мой взгляд, полностью все для того, чтобы убедить Сталина и других руководителей страны в неизбежности близкого столкновения с немцами. Но главная вина в просчете с определением времени начала войны в том, что страна своевременно не была превращена в боевой лагерь, не была приведена в состояние полной боевой готовности, лежит на политическом руководстве СССР того периода».

 

Это то, что опубликовал А.И. Байдаков.

Что в его повествовании примечательного и почему оное следует сразу отметить?

Во-первых, приведенное выше повествование, как, впрочем, и весь остальной текст этой статьи, написаны в характерном для журналистики той поры лубочно-лирическом стиле. Проще говоря, материал откровенно заказной, тем более что он был опубликован накануне Великого Дня Победы.

Во-вторых, из содержания приведенного выше текста невозможно понять, когда и при каких обстоятельствах давно покойный к моменту публикации этой статьи генерал-лейтенант органов госбезопасности П.М. Фитин сподобился откровенничать с неким А.И. Байдаковым, если учесть, что и поныне глубоко почитаемый всеми современными сотрудниками Службы Внешней Разведки РФ, а также лично автором настоящих строк генерал-лейтенант в отставке П.М. Фитин скончался еще 24 декабря 1971 года?! А до кончины П.М. Фитина, А.И. Байдаков, если и служил в разведке, то был слишком молод, чтобы быть допущенным к общению с бывшим начальником разведки сталинского периода. И это, уже не говоря о том, что у прошедшего суровую школу разведки госбезопасности сталинского периода генерал-лейтенанта П.М. Фитина даже на пенсии не наблюдалась даже тени намека на какую бы то ни было склонность так откровенничать. Круг его общения в период пребывания на пенсии был достаточно узок – в него входили его ближайшие соратники по работе особенно в годы войны – и войти в этот круг, да еще и получить пускай и устные, но откровения бывшего руководителя внешней разведки, тем более такие - это было практически нереально. Уж что-что, но держать язык за зубами он умел как никто другой.

В-третьих, обращает на себя внимание странная, абсолютно не характерная для Сталина манера обращения к Фитину – «начальник разведки». У Сталина не было привычки так обращаться к людям, тем более занимавшим серьезные посты в государстве – как правило, он обращался к людям по фамилии с обязательным применением слова «товарищ». За весь период его правления лишь только два человека были удостоены с его стороны чести именоваться по имени и отчеству – Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников, а с 1944 г. еще и Маршал Советского Союза Константин Константинович Рокоссовский. Остальные же именовались только по фамилии и, подчеркиваю, с обязательным использованием слова «товарищ».

В-четвертых, также обращает на себя внимание странная и также не характерная для Сталина манера держать вызванных им лиц у дверей своего кабинета. Соблюдая элементарный этикет того времени, вошедшие всегда проходили внутрь кабинета, практически до его середины, докладывали о том, что прибыли по вызову т. Сталина, который, в свою очередь, когда кратко и сухо, иногда даже просто кивком головы, когда за руку здоровался с вошедшими и далее начинался деловой разговор. В представленном же выше описании Сталин выставлен как невежливый и нетактичный руководитель, чего за ним никогда не наблюдалось, с порога отметающий и само понятие элементарной вежливости, и даже возможность доклада о прибытии явившихся к нему лиц. Да и, откровенно говоря, странно, что он с ходу обратился непосредственно к Фитину, хотя рядом стоял его непосредственный начальник, народный комиссар государственной безопасности СССР Всеволод Николаевич Меркулов. В таких случаях, когда руководитель ведомства приходил вместе со своим непосредственно связанным с темой вызова к Сталину подчиненным, Иосиф Виссарионович начинал разговор с общей фразы типа «Что можете сказать по поводу представленной Вами информации?», после чего следовал вопрос – «Кто из Вас готов (может) дать пояснения?», причем зачастую следовало уточнение, адресованное к главе того или иного ведомства – «Товарищ …, что можете сказать по данному вопросу?» и только потом очередь доходила до подчиненного.

Так или примерно так происходило всегда. Это была традиционная манера поведения Сталина.         

В-пятых, на грани откровенного провоцирования гомерического хохота неуместная своей запредельной неадекватностью фраза из приведенного отрывка – «Нами не обнаружено в архивах КГБ СССР ни одного документа за первую половину 1941 года, который хоть в какой-либо степени вызывал сомнения в правдоподобности указанной информации».

Хотел бы я посмотреть на того человека, пускай даже и сотрудника КГБ, сотрудника разведки, которому в 1989 г. позволили бы рыскать по всем архивам КГБ СССР в поисках информации хотя бы за первую половину 1941 года. Заявление подобного типа – умопомрачительная глупость, ибо сразу становится очевидной полная неосведомленность заявителя о порядке функционирования системы секретного делопроизводства, в том числе и порядка ведения архивов КГБ СССР, включая и отдельный архив разведки. Не говоря уже о том, что не абсолютному дилетанту  - а такое заявление мог сделать только дилетант, ибо разведка априори всегда сталкивается и с правдивой, и полуправдивой информацией, и с целенаправленной дезинформацией, и все это попадает на информационную кухню разведки, где и происходит отделение ценных зерен от плевел, и не знать этого может только дилетант - судить, пускай и в ретроспективе, о том правдоподобна ли была разведывательная информация того периода, которой он, судя по всему, и в глаза-то не видел и не мог увидеть, ибо, вежливо говоря, чином не вышел, не говоря уже о том, что все пласты разведывательной информации того периода в 1989 г. были еще плотно засекречены и уж если что-то и предавали гласности, то только по особому распоряжению высшего руководства КГБ СССР, для чего еще нужно было найти особо убедительный повод, и к тому же сугубо в фармацевтических дозах, причем даже для особо доверенных лиц, в том числе даже и для своих, чекистов, разведчиков. На Лубянке всегда умели, умеют и впредь будут уметь хранить свои тайны. 

В-шестых, если А. И. Байдаков и в самом-то деле был бы ознакомлен с упомянутой отдельно взятой и специально рассекреченной по этому поводу информацией разведки, и тем более услышал бы из уст самого П.М. Фитина связанную с ней историю, то он ни в коем случае не написал бы той глупости, которую письменно зафиксировал в своей статье: «Бывший начальник разведки госбезопасности генерал-лейтенант П. М. Фитин, ныне покойный, рассказывал мне, что на следующий день после указанного спецсообщения, 17 июня 1941 г.». Потому что человек, который ознакомился с этим документом, не мог не знать, что поступившая от агентуры берлинской резидентуры 16 июня 1941 г. тревожная информация была направлена Сталину при сопроводительном письме, датированным 17 июня 1941 г. И уж тем более это прекрасно знал лично П.М. Фитин, ибо именно в его управлении готовился документ. Так что не было никаких «на следующий день» - все произошло 17 июня 1941 г.

В-седьмых, есть еще некоторые нюансы, понять которые невозможно, пока не будет приведена информация по следующему этапу введения фальшивки в оборот.

И, наконец, в-восьмых, что и есть самое главное - тема и некоторое ее раскрытие этой статьей таким образом были публично засвечены в информационном пространстве, причем под интригующими вывесками: «по данным разведки …» и «из архивов органов госбезопасности СССР». Обратите особое внимание на последнюю вывеску – в те времена это был излюбленный прием навешивания лапши на уши под интригующим антуражем, поскольку в советском обществе сложилось фактически безапелляционное, едва ли не абсолютное (правда, во многом заслуженно и объективно) доверие к информации из недр госбезопасности.

Более того. С помощью дурацкого журналистского приема типа «Я спросил П. М. Фитина: “Как вы поняли фразу Сталина, что нет немцев, кроме Вильгельма Пика^[5], которым можно верить? Что, от В. Пика были другие сведения?” Фитин ответил: “Нет, сказано было в том смысле, что ваши источники, это же не коммунисты, а члены фашистской партии, офицеры вермахта, поэтому это может быть дезинформация. Придя в наркомат, мы подготовили подробную шифротелеграмму в Берлин для уточнения ряда вопросов. Но ответа не было. Началась война”».

В этом пассаже лишь микроскопическая доля могла иметь отношение к истине – что в берлинскую резидентуру была направлена подробная шифртелеграмма с требованием еще раз уточнить и перепроверить ранее переданную информацию.

Но самое главное состоит из двух частей: с одной стороны, в статье нет ни малейшего намека на какую бы то ни было резолюцию Сталина, в том числе и матерную. Нет даже намека на какое бы то ни было раздражение со стороны Сталина по поводу представленной ему информации. Напротив, показана спокойная, деловая реакция Сталина как ответственного руководителя государства.

А с другой стороны, в этом же пассаже была заложена основа для последующих рассуждений и манипуляций на тему о дезинформации.

На следующем этапе введения фальшивки в оборот произошло следующее. На странице № 221 № 4 за 1990 г. пресловутого журнала «Известия ЦК КПСС» в рубрике «Из архивов партии» было опубликовано содержание того самого сообщения от 16 июня 1941 г. одного из агентов советской внешней разведки – «Старшины» (Харо Шульце-Бойзен) – о готовности германской армии к нападению на СССР с указанием ряда иных деталей грядущей агрессии.

 

                                                                                                                               

И вот именно на указанной странице указанного номера журнала «Известия ЦК КПСС» впервые появляется якобы факт якобы начертанной рукой Сталина матерной резолюции с приведением ее «содержания». Но не в виде конкретной фотокопии (впрочем, и само сообщение также приведено в виде содержания, а не как фотокопия).

Как говаривал знаменитый златоуст периода пресловутого «царя Бориса» В.С. Черномырдин – «никогда такого не было, и вот опять». И вот опять фальсификаторы прокололись ...

Во-первых, мало того, что опубликовали это всего-то чуть менее чем через год после публикации статьи А.И. Байдакова, мало того, что опубликовали-то ее опять в пресловутом журнале «Известия ЦК КПСС», мало того, что по времени это совпадает с манипуляциями вокруг текста и мемуаров Симонова, и мемуаров Жукова (помните историю с десятым по счету изданием его мемуаров), так ведь сдуру опубликовали еще и в рубрике «Из архивов партии», а ведь в статье А.И. Байдакова указано не только «по данным разведки», но еще и «из архивов госбезопасности». Сразу же возникает вопрос – кто у кого, вежливо говоря, стырил из архива? Настоящий, оригинальный документ физически не может пребывать сразу в двух архивах!..

Но дело тут в том, что, использовав рубрику «Из архивов партии», фальсификаторы, сами того не подозревая, показали нюанс стратегического характера. Ибо явно не знал Яковлев предвоенных правил секретного делопроизводства в переписке между Лубянкой и ЦК ВКП (б), либо попросту пренебрег фактом того, что тогда действовали соответствующие правила! И это незнание или пренебрежение сразу же подвело! Суть этого прокола фальсификаторов в следующем.

На странице 221 сборника архивных документов «Секреты Гитлера на столе у Сталина» есть любопытное примечание под № 28, согласно которому в то вре­мя име­ла мес­то прак­ти­ка, ког­да направленные в Ин­стан­цию (под этим термином подразумевалось Политбюро ЦК ВКП (б), а в те времена чаще всего - лично Сталин) первые экземпляры за­пис­ок пос­ле оз­на­ком­ле­ния с ни­ми ру­ково­дите­лей СССР и ве­домств, воз­вра­щались в НКГБ СССР и в ин­те­ресах кон­спи­рации унич­то­жались.

Соответственно, в архиве партии, куда впоследствии и вошел фонд документов Сталина (ныне Фонд № 558), ничего не должно было остаться! Какой мог быть резон для Сталина оставлять у себя этот документ с якобы наложенной им якобы матерной резолюцией, чтобы впоследствии он перекочевал бы в архивы партии, если она якобы предназначалась главе НКГБ СССР?! Не говоря уже о том, что и вызывать-то наркома госбезопасности, тем более вместе с начальником разведки не было никакого смысла после такой резолюции, если, конечно, это был бы факт! Ведь если исходить из ее якобы начертанного рукой Сталина содержания, очевидно, что Иосиф Виссарионович вроде как ясно определился в своем отношении к этой информации. Чего же тогда вызывать наркома и начальника разведки?!       

Кстати говоря, на этом нюансе уже в наше время, увы, поскользнулся и известный политический деятель, неоднократный депутат ГД РФ, авторитетный и влиятельный журналист А.Е. Хинштейн, когда готовил к публикации дневники первого председателя КГБ СССР И.А. Серова, о чем скажем чуть ниже.

Слегка забегая вперед, не могу также не отметить сразу, что именно в силу этого нюанса ни в архиве ФСБ, ни в архиве СВР нет никакого документального подтверждения якобы факту матерной «резолюции» Сталина. Там остались только копии документов. Чуть позже еще вернемся к этому аспекту более подробно.

Во-вторых, и в советские времена, и ныне любая публикация архивного документа должна быть сопровождена точным указанием не только всех присущих этому документу атрибутов, резолюций, пометок и т.п., но и точным указанием координат архивного хранения. Иначе ценность такой публикации мизерная. Соответственно, уже при первой же публикации те, кто организовывал ее, обязаны были точно указать, что это за документ, откуда он взят, каковы координаты его архивного хранения. Но они не могли этого сделать строго по правилам научной публикации, иначе подозрения в фальсификации тут же проявились бы. Ведь речь-то идет о документе, который на канцелярско-бюрократическом языке называется сопроводительное письмо, которое имело № 2279/М от 17 июня 1941 г. (правда, номер и дату сопроводительного документа фальсификаторы все-таки указали, но только в сноске, но не привели его полного содержания), подписано наркомом госбезопасности СССР В.Н. Меркулова и направлено не только И.В. Сталину и В.М. Молотову, но и, как выяснилось впоследствии, также и Л.П. Берия. Указанная «сопроводиловка» (так на канцелярско-бюрократическом языке сокращенно называются подобные документы) имела приложение в лице (агентурного) сообщения, полученного НКГБ СССР из Берлина.

На самом же деле приложенный к указанной «сопроводиловке» документ являл собой объединение информаций агентов берлинской резидентуры внешней разведки НКГБ СССР «Старшины» и «Корсиканца». Впервые с указанием подлинных координат архивного хранения - ЦА ФСБ. Ф. 3 ос. Оп. 8. Д. 58. Л. 1914-1916 – копия этого документа была опубликована под № 72 в подготовленном ФСБ РФ и СВР РФ в содружестве с «Мосгорархивом» хорошо известном многим интересующимся историей сборнике «Секреты Гитлера на столе у Сталина», М., 1995, стр. 161-163.

В сообщении указывалось, что Германия полностью завершила все военные приготовления для нападения на СССР. Более того, что она готова к нападению в любое время. Агент имел в виду, что в любое время, следующее за его сообщением (в сообщении также были указаны объекты бомбардировок и назначении начальников военно-хозяйственных управлений на будущей оккупированной советской территории).

Суть этого сообщения подробно анализировать не будем, но отметим, в первую очередь, один совершенно идиотский ляп, допущенный при публикации в «Известиях ЦК КПСС». В подзаголовке приложенного к «сопроводиловке» документа под названием «Сообщение из Берлина» указано «Не позднее 16 июня 1941 г.», а в самом конце этого же документа стоит дата «16 июня 1941 г.» и далее «Подлинник». Если начальник разведки еще тогда, в 1941 г., сам лично указал дату 16 июня 1941 г., если указано, что это подлинник, то какого же хрена надо было написать глупость в виде «Не позднее 16 июня 1941 г.» в подзаголовке, тем более, что на опубликованной в упомянутом выше сборнике копии этого документа подобной надписи нет?!    

Ну, а самое главное, что следует сразу подчеркнуть, в документе содержалась и явная дезинформация, чему удивляться не стоит. Германская контрразведка в то время в поте лица работала и распространяла разнообразную дезинформацию, на которую наша агентура и напоролась, а затем передала своим кураторам из советской разведки. Например, в пункте 3 были названы объекты, которые германская авиация будет бомбить в первую очередь: электростанция «Свирь-3», московские заводы, производящие отдельные части к самолетам (электрооборудование, шарикоподшибники, покрышки), а также авторемонтные мастерские.

Вот это и есть махровая дезинформация, ибо бомбить именно эти объекты, тем более в первую очередь, особенно московские заводы, немцы не могли просто физически. Причем не только потому, что, например, авторемонтные мастерские не могли быть объектами первоочередной бомбардировки. Дело прежде всего в том, что германские ВВС в тот период времени не обладали бомбардировщиками, способными со своих приграничных аэродромов на территории рейха дотянуться до Москвы с полной бомбовой нагрузкой и вернуться обратно. Потому что при взлете с приграничных аэродромов бомбардировочной авиации люфтваффе, а они, как правило, были расположены на расстоянии не менее 100-150 км от границы, полет бомбардировщиков в оба конца означал бы преодоление расстояния более двух тысяч км, причем с преодолением ПВО СССР на всем протяжении полета. Вовсе не случайно, что первая бомбардировка Москвы была осуществлена немцами лишь 22 июля 1941 г., когда в распоряжении люфтваффе оказались бывшие советские аэродромы бывшего Западного особого военного округа (ЗАПОВО), особенно те, что дислоцировались в восточной части этого округа, взлетая с которых действительно можно было долететь до Москвы с полной бомбовой нагрузкой и вернуться обратно.

Вот этот нюанс в данной разведывательной информации, судя по всему, и привлек особое внимание фальсификаторов, потому как всем хорошо было известно, что вопросах авиации того времени Сталин разбирался не хуже любого авиаконструктора, что впоследствии они и признали в своих мемуарах. Соответственно, как знаток авиации того времени, Сталин, по замыслу фальсификаторов, вполне естественно мог бы остро негативно отреагировать на такую информацию. На то и был весь расчет фальсификаторов.  

А не привлечь к себе пристальное внимание фальсификаторов этот нюанс не мог еще и по той причине, что в подлинных воспоминаниях П.М. Фитина, написанных им в 1970 г. в связи с 50-летием советской внешней разведки, и которые были рассекречены и полностью опубликованы только в 1999 г., содержалась остро необходимая для документального оформления фальшивки базовая деталь, якобы озвученная Сталиным, без которой документальная манипуляция не имела бы под собой основания.  Но, как говорится, все по порядку. Вот собственноручно подготовленное П.М. Фитиным описание того события: «16 июня 1941 года из нашей берлинской резидентуры пришло срочное сообщение о том, что Гитлер принял окончательное решение напасть на СССР 22 июня 1941 года. Эти данные тотчас были доложены в соответствующие инстанции.

 [Не могу не обратить сразу же внимание читателей на следующий очень важный нюанс. Не стоит воспринимать и тем более понимать использованное уважаемым Павлом Михайловичем слово «тотчас» в абсолютно буквальном смысле. Дело в том, что между поступлением из резидентуры шифртелеграммы даже с грифом «молния» и направлением ее содержания в адрес Инстанции в любом случае прошло определенное время, которое требовалось для расшифровки телеграммы, ее доклада начальнику разведки, его доклада этой же телеграммы наркому, который и принял решение о срочном направлении такой информации в Инстанцию, подготовки сопроводительного письма, упаковки в секретный пакет,  передачи оного в фельдъегерскую связь, а также для доставки этого пакета в секретариат Сталина. Подчеркиваю, что при всем том, что в разведке традиционно работают, тем более в угрожаемый период, в режиме резкого ускорения всех действий, в любом случае прошло некоторое время, прежде чем эта информация попала к Сталину. Тем более, что в ней была учтена информация двух агентов, на что также требовалось время и что зафиксировано в воспоминаниях сотрудника, который непосредственно работал с этими данными. Принимая же во внимание то обстоятельство, что на «сопроводиловке» стоит дата «17 июня 1941 г.», эти данные ушли с Лубянки после полуночи, то есть уже в первые часы 17 июня 1941 г. – в те времена весь партийно-государственный аппарат СССР работал до глубокой ночи, подстраиваясь под рабочий режим самого Сталина, который любил работать по ночам. Поэтому вовсе не случайно П.М. Фитин продолжил свое описание того события, так, как это приведено ниже.]

«Поздно ночью с 16 на 17 июня меня вызвал нарком и сказал, что в час дня его и меня приглашает к себе И.В. Сталин. Многое пришлось в ту ночь и утром 17 июня передумать. Однако была уверенность, что этот вызов был связан с информацией нашей берлинской резидентуры, которую он получил. Я не сомневался в правдивости поступившего донесения, так как хорошо знал человека, сообщившего нам об этом». 

[Невозможно не отметить следующее. Фитин физически не мог не знать, что, например, агент «Старшина» еще весной 1941 г. в мягкой форме был заподозрен, вежливо говоря, в дезинформации. Увы, но в данном случае трудно избежать повтора, так что не обессудьте. На одной из страниц своих мемуаров знаменитая советская разведчица Зоя Ивановна Воскресенская/Рыбкина – «Под псевдонимом Ирина. Записки Разведчицы» (М., 1997), – которая работала с информацией этой агентуры, привела интересный документ, который придется привести полностью, в котором есть любопытная характеристика «Старшины»:  

«ПИСЬМО № 46

от 5/IV 1941 г. тов. Захару (резидент советской внешней разведки в Берлине Амаяк Кобулов – А.М.). Берлин

О Старшине и Корсиканце

<…> Работу со Старшиной следует максимально активизировать. Из Ваших сообщений видно, что Старшина отлично понимает, кому и для чего нужны его сведения. Ему следует объяснить, насколько важно нам иметь по этим вопросам документальные материалы или хотя бы копии их.

Между прочим, в одном из сообщений Старшина указывает, что немцы готовят планы бомбардировок против Выборга и Ленинграда с одной стороны, против Киева и Яссы с другой.

В следующем сообщении Старшина говорит, что немцы готовятся подвергнуть бомбардировке Киев, Яссы и другие города Советской Украины. Между тем известно, что Яссы - румынский город.

Такое невежество со стороны Старшины, который специально занимается этим делом, выглядит странно.

2. Активизация работы со Старшиной никоим образом не должна отражаться на работе с Корсиканцем.

Нужно добиться регулярного получения от него материалов его ведомства, главным образом, о потенциале экономических ресурсов Германии, о торговых договорах с другими странами, о положении валютного рынка и т. д., о чем мы уже неоднократно указывали.

Вместе с тем поговорите с Корсиканцем, кого из его близких людей можно также непосредственно переключить на связь с нами. В первую очередь обсудите вопрос о Греке, Итальянце и Кузене. Нас также интересует дальнейшее изучение Лебера (в будущем Брэм) и Головы. Определите, наконец, кто такой Икс, почему Корсиканец упорно не называет его имени».^[6]

Проще говоря, информация «Старшины» явно уже не раз вызывала в Центре, вежливо говоря, недоуменное удивление. Соответственно, и высказанный в письме серьезный укор в адрес агента – не случайность. Ведь он же занимал пост начальника 5-го отделения разведывательного отдела ВВС Германии. В руководимое им отделение поступали все сообщения германских военно-воздушных атташе из всех стран мира, а также иная не менее важная для любой разведки информация. Среди его источников был некто Б.Шмидт, который отвечал за хранение секретных карт с нанесенными на них целями для бомбометания. Проще говоря, выходит, что Шмидт и, очевидно, другие сотрудники вольно или же по указаниям Абвера распространяли дезинформацию, которую заглатывал «Старшина» и затем передавал своему куратору из советской разведки. То есть, фактически не раздумывая, даже без собственной предварительной проверки, агент передавал куратору из разведки любые данные, которые попадали в его руки. Отсюда и столь резкий укор Центра – «Такое невежество со стороны Старшины, который специально занимается этим делом, выглядит странно». А ведь это пока (пока!) еще мягкий упрек в передаче советской разведке дезинформации. 

Подчеркиваю, что об этом укоряющем агента в «странном невежестве» письме Фитин физически не мог не знать – германское направление деятельности советской внешней разведки тогда было самым главным, и вся документация, в том числе и переписка с берлинской резидентурой проходила через руки руководителя советской внешней разведки, то есть самого Павла Михайловича Фитина. Но если он сам написал, что хорошо знал этот источник, то весьма трудно понять, как в его воспоминании появилось утверждение о том, что он не сомневался в правдивости его информации?!

Слегка отвлекаясь от основной темы, не могу не отметить также и то, что, вежливо говоря, именно невежественными сообщениями «Старшины», которые направлял НКГБ СССР в ГРУ и ГШ впоследствии оправдывались даже маршалы, пытаясь хоть как-то объяснить причины трагедии 22 июня, в том числе, оправдать то главное обстоятельство, что Генштаб «почему-то проморгал» наиболее сильный удар вермахта именно левым крылом, главным образом, по Прибалтийскому и особенно Западному особым военным округам. Например, Маршал Советского Союза М.В. Захаров, который, оставив потомкам одни из самых честных и объективных воспоминаний о деятельности Генерального штаба накануне войны, тем не менее не смог удержаться от того, чтобы не сослаться на аналогичную «невежественную» информацию «Старшины».

Фактически единственной, по настоящему ценной крупицей информации, которая полностью адекватно соответствовала реалиям того дня заключалась в том, что Германия уже полностью изготовилась к нападению на СССР и удара можно было ожидать в любой момент. Однако и эта, единственно ценная часть была слишком общей. В вопросах войны и мира всегда нужна запредельная конкретика. Малейшая ошибка или даже неточность может слишком дорого обойтись. Не говоря уже о том, что утверждение о готовности Германии напасть в любое время после информации агента – так это еще надо было проверить полностью ни от кого и ни от чего независимым образом, что, кстати говоря, и было сделано, но об этом скажем чуть ниже.]

Продолжим цитирование воспоминаний Фитина: «Мы вместе с наркомом в час дня прибыли в приемную Сталина в Кремле. После доклада помощника о нашем приходе нас пригласили в кабинет. Сталин поздоровался кивком головы, но сесть не предложил, да и сам за все время разговора не садился. Он прохаживался по кабинету, останавливаясь, чтобы задать вопрос или сосредоточиться на интересовавших его моментах доклада или ответа на его вопрос.

Подойдя к большому столу, который находился слева от входа и на котором стопками лежали многочисленные сообщения и докладные записки, а на одной из них был сверху наш документ (обратите на это внимание: значит, они не у дверей торчали, а стояли очень близко к столу, иначе не смогли бы заметить, что лежит сверху одной из стопок – А.М.), И.В. Сталин, не поднимая головы, сказал:

- Прочитал ваше донесение … Выходит, Германия собирается напасть на Советский Союз? (??? – А.М.)

Мы молчим. Ведь всего три дня назад – 14 июня – газеты опубликовали заявление ТАСС, в котором говорилось, что Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского Пакта о ненападении, как и Советский Союз. И.В. Сталин продолжал расхаживать по кабинету, изредка попыхивая трубкой. Наконец, остановившись перед нами, он спросил:

- Что за человек, сообщивший эти сведения?

Мы были готовы к ответу на этот вопрос, и я дал подробную характеристику нашему источнику. В частности, сказал, что он немец, близок нам идеологически, вместе с другими патриотами готов всячески содействовать борьбе с фашизмом. Работает в министерстве воздушного флота и очень осведомлен. Как только ему стал известен срок нападения Германии на Советский Союз, он вызвал на внеочередную встречу нашего разведчика, у которого состоял на связи, и передал настоящее сообщение. У нас нет оснований сомневаться в правдоподобности его информации.

После окончания моего доклада вновь наступила длительная пауза. Сталин, подойдя к своему рабочему столу и повернувшись к нам, произнес:

- Дезинформация! Можете быть свободны.

Мы ушли  встревоженные …»^[7]

При всем глубочайшем личном уважении к памяти о П.М. Фитине, как  о выдающемся человеке, возглавлявшим советскую внешнюю разведку в самые трудные времена накануне и во время войны, очень сложно отделаться от странного впечатления, которое провоцируют отдельные моменты этого описания.

Во-первых, если исходить из начальной части описания посещения кабинета Сталина, получается, что между Иосифом Виссарионовичем и визитерами произошел какой-то весьма оживленный диалог по интересовавшим Сталина вопросам. Однако последующая часть описания полностью сконцентрирована только на обсуждении направленного ему сообщения из берлинской резидентуры. Как это следует понимать, что на самом деле обсуждалось, о чем шла речь в начале встречи, вследствие чего  последовала столь остро негативная реакция Сталина – непонятно.

Во-вторых, описание реакции Сталина на доложенную информацию в виде его заявления «Прочитал ваше донесение … Выходит, Германия собирается напасть на Советский Союз?» - просто вгоняет в ступор!

Это что же выходит – что Фитин выставил Сталина как вообще ничего не знавшего о готовящемся нападении Германии на СССР руководителя государства, раз он, по свидетельству Павла Михайловича, произнес такое – как будто впервые только и узнал?!

Еще раз подчеркиваю, что при всем глубочайшем личном уважении к памяти о П.М. Фитине, как о выдающемся человеке, возглавлявшем советскую внешнюю разведку в самые трудные времена накануне и во время войны, просто физически невозможно поверить в подобную реакцию Сталина в том виде, как она представлена в воспоминаниях Фитина! И, прежде всего, потому, что к 13.00 17 июня 1941 г. Сталин уже располагал фактически неопровержимой информацией о нападении Германии, в том числе и данными о том, что оно будет осуществлено именно 22 июня. К этому времени только по каналам внешней разведки НКГБ СССР, военной разведки, разведки пограничных войск НКВД СССР, контрразведки НКГБ СССР, а также от чехословацкой военной разведки, официально сотрудничавшей с СССР, уже поступили 77 достаточно конкретизирующих время нападения донесений о том, что оно произойдет в 20-х числах июня 1941 г., в том числе несколько раз с точным указанием 22 июня как конкретной даты нападения и даже часа начала агрессии. Чтобы не быть голословным, приведу несколько примеров, относящихся к тому периоду, то есть за последние 18 дней перед тем самым докладом Фитина и Меркулова Сталину (уж извините, придется частично повторить то, что было в предыдущих главах):

-  30 мая (ориентировочно), но не позже 1 июня 1941 г. через лондонскую резидентуру ГРУ от руководителя чехословацкой военной разведки генерала Франтишека Моравец поступила информация о том, что нападение Германии на СССР назначено на 22 июня.^[8] В соответствии с секретным приложением к Договору о взаимной помощи в отражении агрессии между СССР и Чехословакией от 16 мая 1935 г., чехословацкая военная разведка активно сотрудничала с разведывательными службами СССР и после того, как вся Чехословакия была оккупирована гитлеровцами.

Информация чехословацкой военной разведки всегда сразу докладывалась наркому обороны СССР С.К. Тимошенко ( а также руководству ГШ), который по этому поводу вспоминал: «Донесения нашего военного атташе в Лондоне я получал всегда сразу же, как только они поступали. Были там и данные, которые передавала нам чехословацкая разведывательная служба. Без всякого преувеличения должен сказать, что некоторые из них казались невероятными и даже провокационными. Однако наша проверка этих сообщений и время показали, что в большинстве случаев речь шла о правдивой и удивительно точной информации».^[9]

- 31 мая 1941 г. за № 2031/М и подписью наркома госбезопасности СССР В.Н. Меркулова на имя И.В. Сталина, В.М. Молотова, С.К. Тимошенко и Л.П. Берия направлено агентурное сообщение «Старшины» (от 29 и 30 мая), в котором этот агент берлинской резидентуры НКГБ СССР информировал о том, что «все под­го­тови­тель­ные во­ен­ные ме­роп­ри­ятия, в том чис­ле сос­тавле­ние карт рас­по­ложе­ния со­вет­ских аэродромов, сос­ре­дото­чение на бал­кан­ских а­эрод­ро­мах (надо полагать, румынских - А.М.) гер­ман­ской ави­ации, дей­ству­ющей сей­час на Ближ­нем Вос­то­ке, — дол­жны быть за­кон­че­ны к се­реди­не июня ме­сяца».^[10]     

- 1 июня 1941 г. от «Рамзая» - Рихарда Зорге - поступило сообщение, в котором он указывал, что по информации Берлина для посла Германии в Токио Ойгена Отта, нападение Германии на СССР произойдет во второй половине июня.^[11]

- 2 июня 1941 г. через агентуру в эмигрантском правительстве Польши, которое тогда находилось в Лондоне, было установлено, что отличавшаяся не меньшим профессионализмом польская военная разведка тоже пришла к окончательному выводу о том, что нападению на СССР произойдет 22 июня 1941 г. ^[12]

- 3 июня 1941 г. от агента (псевдоним не установлен) 2 Управления НКГБ СССР поступило сообщение, в котором со ссылкой на японские дипломатические круги в Москве указывалось, что начало военных действий Германии против СССР ожидается 15 или 20 июня.^[13]

- 4 июня 1941 г. разведывательный отдел штаба ЗАПОВО представил командующему ЗАПОВО генералу армии Д.Г. Павлову спецсообщение № 5995 от 4 июня 1941 г. «О подготовке Германией войны против СССР», в котором делался вывод о том, что возможность начала военных действий немцами против СССР не исключается в июне месяце.^[14] Одновременно документ был направлен в ГРУ и ГШ.

- 5 июня 1941 г. посол США в СССР Штейнгардт во время длительной аудиенции у заместителя народного комиссара по иностранным делам С.А. Лозовского заявил со ссылкой на некоторые, но не названные им источники, что «в ближайшие 2-3 недели Советский Союз будет переживать величайший кризис». Что он имел ввиду - догадаться было несложно. Имевшая гриф секретности запись этой беседы сразу была направлена Сталину, Молотову,  Ворошилову, Микояну, Кагановичу, Вышинскому, Генеральный секретариат НКИД.^[15]

- 5 июня 1941 г. будапештская резидентура ГРУ сообщила в Центр, что по ее данным «начало наступления на СССР Германией намечено между 10-20 июня».^[16]

- 5 июня 1941 г. от своего агента в германском посольстве в Москве – «Х» (Герхарда Кегеля)  ГРУ получило данные о том, что нападения следует ожидать 20 июня.^[17] Небезынтересно в этой связи отметить, что «Генеральный штаб к этому времени (то есть к 5 июня 1941 г. – А.М.) располагал фактическими данными о завершающемся сосредоточении войск противника и сроках его нападения».^[18] А руководство НКО и ГШ, то есть нарком обороны С.К. Тимошенко и Г.К. Жуков систематически докладывали Сталину всю поступающую об угрозе войны  информацию. Начальник ГШ Г.К. Жуков, например, в первом полугодии 1941 г. еженедельно бывал у Сталина с докладами. А всего до 21 июня включительно в статусе главы генерального штаба он побывал у Сталина 27 раз.

-7 июня 1941 г. от одного из наиболее ценных и проверенных агентов берлинской резидентуры ГРУ - «Альта» (Ильзе Штёбе) – поступила срочная информация о том, что «... сроки начала кампании против России перенесены после 20 июня...»^[19]  

- 7 июня 1941 г. бухарестская резидентура ГРУ информировала Центр о том, что «война начнется не позднее 15-20 июня».^[20]

- 9 июня 1941 г. от доверительной связи советской внешней разведки «Друга» - Вальтера Стеннеса, являвшегося начальником службы безопасности и разведки Чан Кай Ши (глава Гоминьдана, Китай) и располагавшего обширными связями в мире спецслужб и дипломатии, поступила информация, что нападение Германии на СССР следует ожидать до 25 июня.^[21]

- 10 июня 1941 г. от ценного агента хельсинской резидентуры НКГБ СССР «Адвокат» поступило сообщение о том, что нападение Германии на СССР состоится 24 июня.^[22]

- 10 июня 1941 г. от ценного агента хельсинской резидентуры НКГБ СССР «Поэт» поступило сообщение о том, что нападение Германии на СССР состоится в ближайшие дни.^[23]

- 10 июня 1941 г. штаб КОВО представил в ГШ и РУ ГШ очередное разведывательное донесение, в котором прямо указывалось, что война должна начаться в последних числах июня.^[24]

- 10 июня 1941г. от своего агента в германском посольстве в Москве – «Х» (Герхарда Кегеля) ГРУ получило данные о том, что нападения следует ожидать 20 – 23 июня.^[25]

- 11 июня 1941 г. от ценного и проверенного агента хельсинской резидентуры «Монах», сведения которого всегда отличались особой актуальностью и достоверностью, поступила информация о том, что нападение Германии произойдет 22 июня. Обстоятельства получения столь важной информации настолько значительны, что необходимо их вкратце указать. Дело в том, что «Монах» сообщил, что утром 11 июня 1941 г. в Хельсинки было подписано тайное соглашение между Германией и Финляндией об участии финских вооруженных сил в предстоящей войне гитлеровской Германии против Советского Союза, которая начнется 22 июня.^[26] Агент также отметил, что формально Финляндия вступит в войну четырьмя днями позже.^[27]

Кстати говоря, по данным хельсинской резидентуры ГРУ частичная мобилизация в Финляндии началась 10-11 июня 1941 г., а 17 июня 1941 г. в Финляндии была объявлена всеобщая мобилизация, что подтвердили данные хельсинской резидентуры ГРУ.^[28]  А по господствовавшим в те времена понятиям, всеобщая мобилизация – это уже фактическое объявление войны.

- 11 июня 1941 г. бухарестская резидентура ГРУ информировала Центр, что по ее данным война начнется «не позднее 15 июня - 20 июня».^[29]

- 12 июня 1941 г. разведка погранвойск НКВД СССР установила, что командованию группировок вермахта был отдан приказ о выдвижении с 13 июня на исходные для нападения позиции.^[30] По ГА «Север» было установлено, что такой приказ был отдан еще 6 июня^[31] и также о выдвижении с 13 июня 1941 г.

- 12 июня 1941 г. от «Альты» были получены сведения «Арийца» (Р. фон Шелия, ответственный сотрудник МИД Германии) о том, что срок вероятного нападения против СССР – 15-20 июня 1941 г.^[32]

- 12 июня 1941 г. в ГРУ поступило срочное сообщение от легендарного нелегального резидента, руководителя чрезвычайно эффективной агентурной группы «Крона», впоследствии Героя России Яна Петровича Черняка, в котором говорилось, что 22 июня, 3 часа 30 минут – начало выступления сухопутных войск Германии. Его сообщение примечательно тем, что оно имело документальное подтверждение - основывалось на добытом (правда, неизвестно в каком виде) его агентурой приказе главнокомандующего сухопутными силами Германии о сроках, основных целях и плане нападения на СССР в рамках операции «Вариант Барбаросса».^[33]

- 13 июня 1941 г. военно-морской атташе посольства СССР в Германии, капитан 1 ранга М.А. Воронцов сообщил в Москву, что «немцы в период с 21 по 24.06.1941года наметили внезапный удар против СССР. Удар будет направлен по аэродромам, железнодорожным узлам и промышленным центрам, а также по району Баку».^[34] 

- 13 июня 1941 г. разведка погранвойск НКВД СССР первый раз зафиксировала начало выдвижения передовых частей вермахта на исходные для нападения позиции, о чем немедленно сообщила в Москву. Правда, в тот же день, буквально через несколько часов, в начале вечера это выдвижение было приостановлено приказом из Берлина.^[35]

- 14 июня 1941 г. в процессе допроса задержанных на участке 19-й заставы 5-й комендатуры 87-го Ломжинского пограничного отряда НКВД Белорусской ССР двух диверсантов, последние сообщили о 22 июне как о дне начала нападения Германии на СССР.^[36]

- 15 июня 1941 г. Р. Зорге сообщил, что нападение Германии переносится на конец июня.^[37]

- 15 июня 1941 г. разведка пограничных войск добыла сведения о  повторном, начиная с 4.00 18 июня, начале выдвижении войск вермахта на исходные для нападения позиции.^[38] Хотя на ряде участков это выдвижение было зафиксировано уже 15 июня.^[39] Разведка погранвойск документально зафиксировала, что этому предшествовало распоряжение германских военных властей в адрес жителей приграничных сел до 4 часов утра 18 июня эвакуироваться в тыл на расстояние не менее чем на 3 км, а на некоторых участках – до 20 км от границы.^[40]

- 15 июня 1941 г. от резидента ГРУ в Будапеште – «Марса» поступили данные о том, что стратегическое развертывание войск вермахта завершено.^[41]

- 15 июня 1941 г. на участке 4-й комендатуры 93-го Лисковского пограничного отряда проживавшие на сопредельной стороне польские женщины выходили на берег пограничной реки и, сложив рупором ладони, кричали советским пограничникам: «Советы, Советы, скоро будет война! Советы, через тыждень (по-польски – неделя; - А.М.) будет война!»^[42]. Это было зафиксировано сотрудниками разведки погранвойск и доложено по инстанции. 

- 16 июня 1941 г. от ценного источника берлинской резидентуры ГРУ «Альты»  поступила уточняющая информация о том, что по данным из кругов штаба верховного главнокомандования упорно циркулирует версия о выступлении против России 22-25 июня.^[43] Одновременно в сообщении было указано, что Финляндия и Румыния готовы выступить вместе с немцами.

- 17 июня 1941 г. бывший агент царской военно-морской разведки Анна Ревельская (так она представилась, настоящее имя до сих пор неизвестно) инициативно посетила советского военно-морского атташе в Берлине капитана 1 ранга М.А. Воронцова и сообщила ему, что в 3 часа ночи 22 июня 1941 г. германские войска вторгнутся в Советскую Россию (так она назвала СССР).^[44] Час начала агрессии Анна Ревельская указала явно по берлинскому времени. Информация шифром «молния» была направлена в Москву.

Более того. Уже были отданы специальные распоряжения о начале вывода наших войск первого оперативного эшелона на оборонительные рубежи, осуществлялась массовая переброска войск из глубины страны в приграничные военные округа, и еще многое другое делалось.

Например, 16 июня 1941 г. командование пограничных войск, в том числе и командование пограничных отрядов в западных пограничных округах получило письменную директиву наркома внутренних дел, генерального комиссара государственной безопасности (равнозначно званию маршала) Л.П. Берия, которая гласила: «С возникновением военных действий перейти в подчинение полевого командования. Свяжитесь с дислоцированным на участке пограничного отряда соединением, установите контакт по взаимоинформации. Исполнение доложить срочно».^[45] Переход пограничных отрядов в подчинение армейскому командованию был определен еще 22 июня 1939 г. Постановлением Политбюро ЦК ВКП (б) «О взаимодействии пограничных войск и частей РККА в пограничной полосе», в пункте № 11 которого было указано: «<…> 11. С выходом войск РККА на государственную границу все пограничные части НКВД, расположенные на участке, поступают в оперативное подчинение командующего этим участком».

Соответственно, Берия не просто исполнил упомянутое выше постановление Политбюро ЦК ВКП (б), но и согласовал этот вопрос со Сталиным, а также с НКО и ГШ. Без этого такой приказ не мог быть издан. Проще говоря это означает, что все высшее военно-политическое руководство СССР точно знало, когда произойдет нападение и потому готовилось заранее, но без излишней огласки.

Скажем даже более того. К этому времени, например, советская внешняя разведка сумела добыть в большом количестве данные не только о подготовке гитлеровской Германии к нападению на СССР, но и, в том числе, об оперативных планах германского командования по разгрому Красной Армии. В этом успехе советской внешней разведке огромную роль сыграли члены легендарной кембриджской пятерки:

1. Джон Кернкросс, который с января по май 1941 г. передал советской разведке большое количество материалов о подготовке гитлеровской Германии к нападению на СССР, которые поступали по различным каналам в английское правительство, прежде всего, от британской разведки и Службы радиоперехвата в Блетчли-парке.^[46]
2. Дональд Маклин, который в первой половине 1941 г. также информировал советскую разведку о подготовке Германии к нападению на СССР. Среди документов, которые он передал в этот период, особое место занимает сводка министерства экономической войны Англии, подготовленная для доклада военному кабинету Великобритании о неминуемом нападении Германии на СССР. Именно в этой сводке содержались данные о военных приготовлениях Германии против СССР, в том числе и о ее оперативных планах по разгрому Красной Армии.^[47] 
3. Главная резидентура НКГБ СССР в Китае под руководством главного резидента Александра Семеновича Панюшкина не только своевременно информировала Центр об основных проблемах внешней и внутренней политики Китая, планах Японии и других стран, но за полтора месяца до нападения нацистской Германии на СССР добыла и направила в Москву сведения о планах германского военного командования, в частности, об основных направлениях продвижения фашистских войск, полученных агентурным путем у военного атташе Берлина в Чунцине.^[48]

Как при наличии таких данных (а ведь здесь приведена лишь мизерная часть четко установленной в основном по официально рассекреченным и преданным гласности архивным данным информации), тем более прошедших через руки лично самого Фитина можно было выставлять Сталина в роли ничего не ведающего Фомы?! Ведь в этих последних трех абзацах была указана информация внешней разведки, а А.С. Панюшкин – так и вовсе был лично креатурой Сталина, чего Фитин не мог не знать.

 Вот именно поэтому-то просто физически невозможно поверить в приведенную в воспоминаниях Фитина реакцию Сталина на донесение разведки. Да, он был очень непростым руководителем государства, быть может, в чем-то и ошибался (скорее всего, так и было), о чем, впрочем, не нам выносить окончательные вердикты о действиях и решениях такого титана, как Сталин, но вот чтобы он был – исходя из показанной в воспоминаниях Фитина реакции Сталина - в состоянии едва ли не полного неведения о том, что происходит, что вот-вот грянет агрессия Германии – извините, не поверю ни при каких обстоятельствах! Это просто абсолютно нереальное описание реакции Сталина – он, видите ли, произнес: «Выходит, Германия собирается напасть на Советский Союз?». Такого в принципе не могло быть, потому как в противном случае получается, что он вообще не получал и не читал никаких сообщений разведки, дипломатов, докладов Генерального штаба и т.д. Но такое начисто исключено! Хотя бы, например, исходя из того же описания самого Фитина, который ясно указал, что на столе в кабинете Сталина стопками лежали многочисленные сообщения и докладные записки …

В-третьих, в этом описании встречи со Сталиным, уважаемый Павел Михайлович, вежливо говоря, лихо загнул – агент «Старшина» не сообщал конкретной даты нападения, в анализируемом его сообщении, в том числе и в направленном Сталину тексте сообщения, нет такого указания. Не знать этого Павел Михайлович не мог, как, впрочем, и забыть тоже не мог. У разведчиков профессиональная память устроена так, что все данные, связанные с его деятельностью, они помнят до самой последней секунды своей жизни. Тем более данные, связанные с их деятельностью на крутых переломах в истории Родины.  

 Но как бы там ни было, согласно воспоминаниям Фитина, с уст Сталина якобы слетело слово «дезинформация». А, как известно, слово не воробей – вылетело, не поймаешь. Хотя, откровенно говоря, до сих пор абсолютно непонятно, к чему конкретно относился этот вердикт Сталина, если, конечно, он имел место быть. Ко всей ли представленной ему в упомянутом сообщении информации или же только к данным, например, о первоочередной бомбардировке московских авторемонтных мастерских – увы, уже никогда не установить с абсолютной точностью. Как, впрочем, теперь уже невозможно установить, действительно ли Сталин озвучил такой вердикт, основания для сомнения в чем есть, причем немалые и веские ...  

Вот именно в этот факт – за пять дней до нападения Германии с уст Сталина вроде как слетел вердикт «дезинформация» в адрес разведывательной информации - фальсификаторы и вцепились, как голодные псы в случайно обнаруженную кость. Потому что именно это обстоятельство позволяло развить фальсификацию до уровня документальной. Что и было ими сделано.

Но фальсификаторы прекрасно понимали, что вот так запросто ввести документальную фальшивку в исторический оборот невозможно. Нужно подготовить научно-историческое сообщество, да и общество в целом к восприятию фальшивки уже в виде документального варианта как априори-факта, то есть факта, не требующему дополнительных доказательств.

Именно поэтому-то на данном этапе якобы начертанная рукой Сталина матерная резолюция впервые была показана только как цитирование резолюции с сопроводительного письма, которое само-то не было приведено хотя бы в аналогичном основному сообщению виде. И все это мелким шрифтом было локализовано в сноске на стр. 221 № 4 за 1990 г. журнала «Известия ЦК КПСС», что уже само по себе не может не вызвать подозрение. Ведь если она была бы реальной, так ведь это же могло стать сенсацией громадного значения и ее надо было бы показывать не в разделе сносок и примечаний, а, как говорится, в основном тексте.

После этого достаточно длительное время сохранялась пауза, причем по объективным причинам – ведь стараниями нобелевского комбайнера, его камарильи предателей и банды во главе с Ельциным рухнул Советский Союз. Тут уж хочешь - не хочешь, но без паузы обойтись было невозможно. Пришлось ждать очередного удобного случая для ввода в оборот самой документально оформленной фальшивки.  

Таким следующим удобным случаем фальсификаторам представлялось 50-летие Великой Победы. По этому случаю на Поклонной горе поставили стелу с богиней Никой (производства небезызвестного художника и скульптора Церетели), которую в народе до сих пор называют булавкой с букашкой на игле, а также был открыт новый музей, который начал свою деятельность с организации крупномасштабной выставки документов и различных артефактов периода войны.

Именно на этой выставке документально оформленная фальшивка впервые была предъявлена на всеобщее обозрение. Автор этих строк собственными глазами видел ее на выставке.     

 

Правда, предъявить-то - предъявили, но никаких координат архивного хранения не показали – видать, в тот период еще не придумали, в какой конкретно архив запихнуть эту фальшивку. 

Именно с этого момента и стали проявляться в достаточном для разоблачения количестве такие детали и нюансы, которые, будучи собранными воедино, что, собственно говоря, и сделал автор этих строк, ясно и четко показывают, что это фальшивка, подлая, грязная фальшивка.

К 50-летию Славной Победы, в 1995 г. из печати вышел подготовленный Федеральной Службой Безопасности и Службой Внешней Разведки Российской Федерации в содружестве с «Мосгорархивом» ныне хорошо известный многим интересующимся историей сборник «Секреты Гитлера на столе у Сталина» (М., 1995), на стр. 161-163 которого приведены оба документа, то есть и сопроводительное письмо, и само сообщение. Четко указаны координаты архивного хранения – «ЦА ФСБ. Ф. 3ос. Оп. 8. Д. 58. Л. 1914-1916. Заверенная копия». Однако никакой матерной резолюции там нет! Вместо этого там глухая ссылка на «Известия ЦК КПСС» в следующем виде – «Опубл.: Известия ЦК КПСС, 1990, № 4, с. 221.

Что называется, картина маслом – не ждали, но приплыли! В 1989 г. «из архивов госбезопасности», в 1990 г. «из архивов партии», а в подготовленной двумя ведущими спецслужбами государства официальной публикации нет даже и тени намека, что была какая-то резолюция, только глухая ссылка на «Известия ЦК КПСС», причем без малейшего объяснения, на кой черт она вообще фигурирует в таком сборнике.    

Но вот что интересно. В самом начале этого сборника на титульном листе этого сборника прямо указано, что «в сборнике практически впервые в таком объеме и разнообразии собраны документы внешней разведки, контрразведки, территориальных органов безопасности и пограничной службы СССР, отражающие информационную работу разведки в предвоенный период», а на стр. 18 есть специальная оговорка, поясняющая, как происходила публикация документов: «Как правило, текст документов воспроизводится полностью. Купюры обозначены отточиями в квадратных скобках. Очевидные погрешности текста (опечатки, пропуски букв) исправлены без оговорок. Восполнения недостающих элементов слов даются в квадратных скобках. Тексты документов печатаются по правилам современной орфографии».

Но это еще не все. Представленные в сборнике копии анализируемых документов, прежде всего, непосредственно самого сопроводительного письма четко показывает, что публикация в «Известиях ЦК КПСС» уже была, вежливо говоря, фальшивой, потому как не был указан третий адрес – Л.П. Берия. Публикация архивных документов требует, даже если не приводится его фотокопия, четкого указания всех без исключения адресатов, атрибутов и пометок. Манипуляторы же из «Известий ЦК КПСС», руководствуясь указаниями Яковлева, нагло пренебрегли этим элементарным требованием и Л.П. Берия как адресат не указали. Уже прокол, очередной ...

В примечании к этим документам под № 120 (стр. 232-233) говорится: «Ознакомившись с агентурным сообщением, Сталин в тот же вызвал к себе народного комиссара госбезопасности В.Н. Меркулова и начальника внешней разведки П.М. Фитина. Беседа велась преимущественно с Фитиным. Сталина интересовали мельчайшие подробности об источниках. Фитину казалось, что он полно и точно рассказал о Корсиканце и Старшине и объяснил, почему разведка им доверяет. Сталин заметил: “Идите, все уточните, еще раз перепроверьте эти сведения и доложите мне”. Результатом приказания Сталина явился документ, подготовленный 20 июня 1941 г. внешней разведкой и известный как “Календарь сообщений Корсиканца и Старшины с 6 сентября 1940 г. по 16 июня 1941 г.” В нем были собраны все основные донесения, предупреждавшие о предстоящей войне, с указанием, от кого и когда получили информаторы эти сведения. Но 22 июня “Календарь”, побывав в руках у Меркулова, был возвращен Фитиным начальнику немецкого отделения разведки П.М. Журавлеву с резолюцией: “Журавлеву. Имейте у себя. П.Ф. 22.VI.”».  

 В примечании под № 121 и того проще указано: «За пять дней до начала Великой Отечественной войны внешняя разведка получила достоверные данные о намерении Германии с минуты на минуту напасть на СССР. Подобная информация, конечно, не могла пройти незамеченной».

Вот где тут матерная резолюция или заявление Сталина о том, что представленные сведения являются дезинформацией, а агент – «дезинформатор»?!

Не могу не напомнить, что публикация осуществлялась в 1995 г., когда в России еще царила атмосфера шизофренического антисоветизма и антисталинизма и очень многие, кому было не лень, соревновались лишь в одном упражнении – кто больше грязи выльет на Советы и на Сталина. И, тем не менее, в этой публикации профессионалы ФСБ, СВР и Мосгорархива ничего подобного не допустили. Показанная ими реакция Сталина вполне естественная и объективная – любой ответственный руководитель государства поступил бы на его месте точно также, ибо в вопросах войны и мира нужна абсолютная точность, так как малейшая оплошность или неточность могут привести к крайне негативным последствиям.   

И еще об одном проколе фальсификаторов. Согласно опубликованной на страницах сборника «Секреты Гитлера на столе у Сталина» копии сопроводительного письма, там присутствует не только третий адресат – Л.П. Берия, но и указание в следующем виде: «Основание: сообщение Старшины и Корсиканца № 4261 и № 4262 от 16.VI.41 г.». Однако на представленном фальсификаторами на выставке варианте сопроводительного письма такого указания нет! Прокол, в который уже раз ... Да и рассылка документа показана как примечание и то только двум адресатам – Сталину и Молотову, хотя должно было быть трем адресатам.      

Если бы матерная резолюция действительно имела место быть еще тогда, 17 июня 1941 г., то, по крайней мере, о ней сообщили бы составители «Очерков Истории Российской Внешней Разведки». Третий том очерков, где говорится об этом сообщении «Старшины», вышел в свет в 1997 г., но и в этом, вышедшем под редакцией Директора СВР РФ, к сожалению, ныне покойного академика Е.М. Примакова, солидном издании также нет даже иллюзорной тени намека на матерную резолюцию. А ведь и тогда, как и в 1995 г. никто и ничто не могло помешать публикации матерной резолюции, но ее ведь там нет.

Тем не менее фальсификаторы не унимались – им же надо было довести дело до конца, то есть укоренить заявленную ими подлую и грязную фальшивку как объективно существующий исторический факт, который документально зафиксирован в соответствующем авторитетном архиве.

Выдержав фактически трехлетнюю паузу после выхода в свет сборника «Секреты Гитлера на столе у Сталина» и по факту спустя восемь лет после первой публичной засветки якобы начертанной рукой Сталина матерной резолюции в «Известиях ЦК КПСС», фальшивку с гордым видом преподнесли под № 570 со страниц 382-383 второго тома известной публикации под названием «1941 год. В 2-х книгах» (М., 1998), более известной среди историков и всех, кто интересуется историей войны, под прозвищем «Малиновка» (из-за света обложки этих двух фолиантов), издателем котором был некий Международный фонд «Демократия», причем в выходных данных было прямо указано, что сие произведение вышло в свет под общей редакцией академика А.Н. Яковлева (на излете СССР он  умудрился стать еще и академиком АН СССР), а в готовивший оба фолианта к изданию редакционный совет входили такие одиозные и поныне крайне негативно воспринимаемые и в обществе, и в трезвомыслящей части научно-исторического сообщества личности, как сам А.Н. Яковлев в статусе председателя, Е.Т. Гайдар, В.П. Наумов, Р.Г. Пихоя, А.Н. Сахаров, С.А. Филатов, А.О. Чубарьян, В.Б. Юмашев и некоторые другие.

«Естественно», что вся эта братва из ОПИГ (организованной политико-исторической группировки) не мудрствуя лукаво, выражаясь языком великого Аркадия Райкина, «пришпандорила» документально оформленной фальшивке архивный номер – Архив Президента Российской Федерации (АП РФ). Ф. 3. Оп. 50. Д. 415. Лл. 50-52. Естественно, что была процитирована и сама якобы начертанная рукой Сталина резолюция – «Т[овари]щу Меркулову. Может послать ваш “источник” из штаба герм[анской] авиации к еб-ной матери. Это не “источник”, а дезинформатор. И. Ст[алин]». И вот что характерно для этой выходки фальсификаторов – сразу после цитирования этой якобы начертанной рукой Сталина резолюции поставили слово «Подлинник», хотя по всем правилам цитирования архивных документов этот термин должен быть применен только по отношению к самому публикуемому архивному документу. Проще говоря, проделав эту нехитрую манипуляцию, фальсификаторы фактически ненавязчиво создали впечатление, что подлинником является также и факт резолюции, и тем более ее содержание! Вот же жулье из международного фонда «Демократии»! Видать, прав был великий Альфред Нобель, премии имени которого каждый год раздают – «демократия – это господство подонков»!  

Вот так и появилось это самое архивное откровение аж из Архива самого, понимаете ли, Президента РФ! 

Еще раз обращаю внимание на то, что описанная выше технология -это традиционная «технология» введения в исторический документооборот фальшивок при одновременном окончательном сокрытии выводящих напрямую к первоисточнику того или иного факта концов. Проще говоря, все концы в воду или, если точнее, в недра такого архива, куда просто попасть – и то колоссальная проблема.  

Общественную психологию, а по-простому – психологию обывателя – мошенники-фальсификаторы прекрасно знали и знают. Прежде всего то, что, во-первых, в обстановке не прекращающихся особо злобных критических нападок на Сталина обыватель, образно говоря, все «схавает». А, во-вторых, обыватель смотрит, прежде всего, увы, на обертку, в данном случае на громкое название – Архив Президента РФ! Да и другой расчет у них был тоже верный – все, что связано со Сталиным, интересует буквально всех. Но разве головы обывателей посетит простенькая мысль о том, что высокое название и не менее высокий статус учреждения отнюдь не 100% гарантия того, что это не фальшивка?! Между прочим, пресловутый А.Н. Яковлев, под патронажем фонда которого и стряпалась «Малиновка» (и не только этот сборник), до самой своей смерти имел возможность прямого контроля над всеми основными архивами Российской Федерации. Но кто сейчас помнит об этом ...

Короче говоря, с той поры фальшивка, как отпетая девица «с резко пониженной социальной ответственностью», вовсю загуляла по всем историческим весям. Хуже того. Везде и кем не попадя цитируется в статусе некоего якобы безусловного доказательства того, что-де якобы вследствие своей якобы параноидальной (чего не было и в помине) подозрительности Сталин настолько никому и ничему не верил, что данные разведки воспринимал лишь матерно.

Но фальсификаторы все равно не унимались, причем по той простой причине, что у них по-прежнему не было ни малейшей зацепки для подтверждения такой фальшивки. И вот в 1999 г. выходит четвертый том «Очерков Истории Российской Внешней Разведки», в котором публикуются процитированные выше вроде как собственноручно написанные Павлом Михайловичем Фитиным воспоминания, которые он подготовил в 1970 г. к 50-летию советской внешней разведки. И только тогда у фальшивки появилось некое подтверждение в виде упоминания в воспоминаниях Фитина, что с уст Сталина вроде как слетел вердикт - «Дезинформация».

Но удивительное, как всегда, рядом. В третьем томе ни о матерной резолюции, ни о резкой оценке Сталина ничего нет, как, впрочем, до этого и в сборнике «Секреты Гитлера на столе у Сталина» тоже ничего нет, напротив, показана абсолютно нормальная и объективная реакция ответственного руководителя государства, а в четвертом томе вдруг откуда ни возьмись появляется крайне резкая оценка Сталиным доложенной ему разведывательной информации, причем в воспоминаниях лично Павла Михайловича Фитина, который умер еще 24 декабря 1971 г., а письменные воспоминания подготовил еще в 1970 году!? А что, при подготовке третьего тома редакционная коллегия этого специфического издания ничего не знала о том, что Фитин в свое время подготовил письменные воспоминания?!      

Но, заметьте при этом, что даже в четвертом томе никакого упоминания о какой бы то ни было матерной резолюции в воспоминаниях Фитина все равно нет, есть только констатация вроде как устно прозвучавшей резкой оценки Сталина. Волей – неволей на память приходит известная пословица, относящаяся к известному изобретению китайцев, которое обладает способностью все стерпеть …

Короче говоря, как так получилось у составителей этого специфического издания – не знаю и даже предположить что-либо и то не могу …

Поразительно, но факт, что к моменту выхода из печати четвертого тома «Очерков Истории Российской Внешней Разведки» на свет божий появились мемуары еще трех экс-разведчиков той поры, которые имели прямое отношение к деятельности германского отделения советской внешней разведки и дружили с П.М. Фитиным. Поразительно именно в том смысле, что описание одного и того же события лицами, имевшими непосредственное отношение к работе германского отделения советской внешней разведки и лично к Фитину, сильно разнятся.

1. В 1996 г. в свет вышли мемуары генерал-майора разведки Е.Т. Синицына под названием «Резидент свидетельствует». Е.Т. Синицын был личным другом П.М. Фитина. Возвратившись после начала войны из загранкомандировки, он встретился с Фитиным, который и рассказал ему о визите к Сталину и что там тогда произошло. Десятилетия спустя Синицын изложил ту беседу с Фитиным, подробно описав – со слов Фитина же! - спокойный, деловой тон разговора Сталина, интересовавшегося различными деталями информаций и их источниками, а также его окончательный вердикт, обращенный к Меркулову: «Перепроверьте все сведения и доложите».^[49]

Проще говоря, опубликованное Синицыным описание той встречи Меркулов и Фитина со Сталиным, сделанное им со слов самого Фитина, вовсе не свидетельствует о каком бы то ни было пренебрежительном отношении Иосифа Виссарионовича к разведывательной информации. Напротив, показан характерный для Сталина деловой тон разговора, его интерес к различным деталям и нюансам, а окончательный вердикт в этом изложении – доказательство адекватной реакции ответственного руководителя государства на тревожную разведывательную информацию.

И, заметьте, нет даже тени глухого намека на какую бы то ни было письменную, тем более матерную резолюцию Сталина!

2. В 1997 г. и 1998 г. были опубликованы мемуары легендарной советской разведчицы Зои Ивановны Воскресенской/Рыбкиной, причем под разными названиями - соответственно, «Под псевдонимом Ирина. Записки разведчицы» и «Тайна Зои Воскресенской//Теперь я могу сказать правду», - да к тому же в разных издательствах. Но в обоих случаях описание одного и того же интересующего нас факта идентично: «Наша аналитическая записка оказалась довольно объемистой, а резюме – краткое и четкое: мы на пороге войны. 17 июня 1941 года я по последним сообщениям агентов «Старшины» и «Корсиканца» с волнением завершила этот документ. Заключительным аккордом в нем прозвучало: «Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время». Подчеркиваю, это было 17 июня 1941 года. Обзор агентурных данных с приведенным выше выводом начальник Главного разведывательного управления Павел Михайлович Фитин повез лично Хозяину – И. В. Сталину.

Трудно передать, в каком состоянии мы – члены группы ждали возвращения Фитина из Кремля. Но вот Фитин вызвал к себе Журавлева и меня. Наш обзор мы увидели у него в руках. Фитин достаточно выразительно бросил сброшюрованный документ на журнальный столик Журавлеву.

– Хозяину доложил. Иосиф Виссарионович ознакомился с вашим докладом и швырнул его мне. “Это блеф! – раздраженно сказал он. – Не поднимайте паники. Не занимайтесь ерундой. Идите-ка и получше разберитесь”.

– Еще раз перепроверьте и доложите, – приказал Фитин Журавлеву.

Недоумевающие, ошарашенные, мы вернулись в кабинет Павла Матвеевича. Мы не могли понять реакции Сталина. Как и бывает в таких случаях, снова и снова принимались все взвешивать и разбирать. Наконец Павел Матвеевич высказал предположение:

– Сталину с его колокольни виднее. Помимо нашей разведки он располагает данными разведки военной, докладами послов и посланников, торговых представительств, журналистов.

– Да, ему виднее… – согласилась я, – но это значит, что нашей годами проверенной агентуре нельзя верить.

– Поживем – увидим, – как-то мрачно заключил Павел Матвеевич».^[50]

Но вот что вызывает, вежливо говоря, некоторое недоумение:

во-первых, работу над рукописью своих мемуаров легендарная разведчица завершила в 1991 г. в Переделкино, из жизни Зоя Ивановна ушла 8 января 1992 г., причем еще за полгода до смерти стала серьезно готовиться к уходу в иной мир. Следовательно, в целом рукопись была готова где-то к середине 1991 г., максимум к началу осени 1991 г. А вот опубликованы они были лишь в 1997 и 1998 гг. Не имея ни в малейшей степени даже тени намека на какое бы то ни было желание бросить даже иллюзорную тень каких бы то ни было подозрений или сомнений в чьей бы то ни было адрес, не могу в то же время не обратить внимания на то, что уж больно солидный промежуток времени разделяет момент окончания работы над рукописью и временем публикации …

Во-вторых, и сразу же, в-третьих. Если исходить из приведенного выше описания Зои Ивановны Воскресенской/Рыбкиной, то получается, что Фитин отправился на доклад к Сталину с каким-то объемистым документом – ведь она же описала момент возвращения Фитина так - «Фитин достаточно выразительно бросил сброшюрованный документ на журнальный столик Журавлеву». До этого во всех описаниях речь шла только о том, что Сталину докладывался якобы только один документ – «Сообщение из Берлина», составленное по агентурным сообщениям «Старшины» и «Корсиканца». А это всего лишь один лист. Сброшюровать же можно несколько листов, начиная, как минимум, с трех листов. Следовательно, получается, что Сталину докладывался какой-то аналитический документ, как минимум, на нескольких страницах, а не только одностраничное сообщение из Берлина. Да, собственно говоря, и из текста опубликованных мемуаров разведчицы вытекает, что это был какой-доклад (по словам Фитина), по словам Зои Ивановны – то ли аналитическая записка, то ли обзор, однако ни название этого документа, ни тем более его содержание, если так оно и было на самом деле, – неизвестно и теперь уже никогда не установить. Как, впрочем, не понять и другого. В те времена во внешней разведке еще не возникла постоянная практика подготовки для Сталина аналитических сообщений. Не было такой практики даже эпизодически.  Напротив, в то время Сталин требовал докладывать ему разведывательную информацию только в необработанном виде, естественным образом допускался лишь перевод на русский язык. Это ясно видно по всем ныне рассекреченным и опубликованным документам внешней разведки и контрразведки. Но в таком случае автоматически возникает вопрос – что за обзор, доклад (или аналитическая записка) был подготовлен в разведке для состоявшегося 17 июня 1941 г. визита Фитина к Сталину, а самое главное, зачем, если прекрасно знали, что в то время Иосиф Виссарионович требовал совсем иной формы подачи разведывательной информации. В то время нарушать установленные лично Сталиным правила никто не осмеливался, тем более руководящий состав Лубянки.

Некоторое недоумение, о котором было сказано выше, вызывает, вежливо говоря, и то обстоятельство, что не могла, ну никак не могла легендарная разведчица, сохранявшая абсолютную ясность ума и памяти до последних дней своей жизни, забыть тех правил 1941 года.   

В-четвертых, не меньшее недоумение вызывает и другая часть описания возвращения Фитина на Лубянку: «Фитин достаточно выразительно бросил сброшюрованный документ на журнальный столик Журавлеву.

– Хозяину доложил. Иосиф Виссарионович ознакомился с вашим докладом и швырнул его мне. “Это блеф! – раздраженно сказал он. – Не поднимайте паники. Не занимайтесь ерундой. Идите-ка и получше разберитесь”».

 Практически все, кто знал Павла Михайловича Фитина, безоговорочно подтверждают, что он был очень вежливым, очень выдержанным и тактичным руководителем, не позволявшим себе резкости в отношении подчиненных. А тут «достаточно выразительно бросил сброшюрованный документ на журнальный столик»!? Честно говоря, как –то не вяжется с его образом, сформированным на основе и личных воспоминаний старых чекистов-разведчиков, которые автор этих строк имел честь слушать еще на заре своей оперативной деятельности, и на базе мемуаров, о которых сейчас идет речь.    

Но ладно бы только это. Тут ведь приведена также совсем иная реакция Сталина на доложенную руководителем разведки информацию, причем, судя по всему, не только и даже не столько в отношении сообщения из Берлина, сколько на тот самый то ли доклад, то ли обзор, то ли и вовсе какую-то аналитическую записку. И сама реакция Сталина текстуально достаточно серьезно отличается от того, что собственноручно указал в своих воспоминаниях Павел Михайлович Фитин. Там вердикт Сталина прозвучал как «Дезинформация! Можете быть свободны», а тут «“Это блеф! – раздраженно сказал он. – Не поднимайте паники. Не занимайтесь ерундой. Идите-ка и получше разберитесь”». Да к тому же еще и швырнул Фитину принесенный им для доклада Сталину некий сброшюрованный документ.

И в это тоже трудно поверить. О выдержке Сталина в любых обстоятельствах до сих пор ходят легенды. Да к тому же не было у него привычки швырять документы своим визитерам, даже если и документ ему не понравился, и визитер был не по душе. Ни в одних мемуарах не встречал ничего подобного о Сталине.

Короче говоря, странное это описание по ряду своих обозначенных выше параметров, потому и вызывает, вежливо говоря, некоторое недоумение.

   Но опять же, заметьте, что и в этом описании тоже нет даже тени глухого намека на какую бы то ни было письменную, тем более матерную резолюцию Сталина!

3. Несколько особняком в исследуемой истории стоят мемуары также покойного ныне широко известного аса советской разведки П.А. Судоплатова, лично курировавшего в статусе заместителя начальника разведки деятельность германского отделения. Речь идет двух прижизненных изданиях его мемуаров - «Разведка и Кремль» (М., 1996) и «Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930-1950 годы» (М., 1996). Но и его описание этой истории вызывает, по крайней мере и вежливо говоря, некоторое недоумение.

Во-первых, в опубликованных на русском языке только в 1994 году мемуарах, Судоплатову удалось ошибиться с датой документа, поскольку он указал 16 июня вместо фигурирующей на документе даты 17 июня 1941 года (дата подтверждена публикациями ФСБ и СВР)?! Хорошо, это можно списать за давностью лет.

Во-вторых, Судоплатов почему-то назвал представленный Сталину документ «докладом Меркулова». Между тем, искусственно развязанный фальсификаторами сыр-бор крутится вокруг всего лишь одного документа – сообщения из Берлина, которое было подписано П.М. Фитиным. Меркулов же подписал только сопроводительное письмо. Разница очевидна, к тому же принципиальная, не знать и не понимать которую Судоплатов не мог, поскольку до конца жизни сохранял и ясную память, и здравый ум.

В-третьих, поразительно, но факт, что на стр. 139 мемуаров под названием «Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля» (М., 1996) Судоплатов глухо и вскользь упомянул о неких грубых пометках Сталина, а уже на стр. 140-141 той же самой книги – между прочим, всего-то на другой стороне страницы! – указал совершенно иное: «…Ясно помню последние предвоенные дни. … 16 июня из Кремля вернулись Фитин и Меркулов, народный комиссар госбезопасности – оба чем-то встревоженные. Фитин тут же вызвал меня и Мельникова, своего заместителя по Дальнему Востоку, и сказал, что Хозяин (так между собой мы называли Сталина) нашел его доклад противоречивым и приказал подготовить более убедительное заключение по всей разведывательной информации, касавшейся вопроса о возможном начале войны с Германией».

Но если ясно помнишь тот самый день, хотя на самом деле он откровенно перепутал даты, что, подчеркиваю, можно списать за давностью лет и не обращать внимания, то откуда же генерал-лейтенант разведки в отставке взял якобы факт якобы неких грубых пометок Сталина, о которых глухо и вскользь упомянул, если, исходя из только что приведенного описания, ясно вытекает, что Фитин возвратил им тот самый документ, который Судоплатов назвал докладом, а, следовательно, он должен был бы воочию увидеть эти грубые пометки, а со страниц своих мемуаров подать их как уникальную сенсацию. Между тем, само только что процитированное им же приведенное описание еще раз ясно свидетельствует, что и здесь тоже нет даже тени глухого намека на какую бы то ни было письменную, тем более матерную резолюцию Сталина! Потому как глухое упоминание о якобы имевших место неких грубых пометках приведено Судоплатовым в другой части текста, причем в сопровождении каких-то его личных рассуждений на политические темы со странной привязкой к «докладу Меркулова», что в очередной раз свидетельствует о том, что он что-то напутал – Меркулов, подчеркиваю это еще раз, подписал только сопроводительное письмо, а само сообщение по информации двух агентов - Фитин.  

Тогда откуда же взялось это глухое упоминание о неких якобы грубых пометках Сталина – ведь получилось-то, что со страниц своих мемуаров Судоплатов высек себя как та самая унтер-офицерская вдова?! На одной странице так, а на обороте той же страницы – совсем иначе, да еще с указанием, что ясно помнил тот день!?

Едва ли опытный разведчик, в течение нескольких лет лихо водивший за нос следствие, сам бы себя высек как та самая унтер-офицерская вдова. Тут надо иметь ввиду, что его мемуары составляли и готовили к печати некие «литературные негры» в лице некой семейной пары эмигрантов-журналистов. Отчего, собственно говоря, наиболее рационально будет использование кавычек применительно к слову мемуары, то есть вот так – «мемуары Судоплатова». А вот в отношении «литературных негров» вполне резонно и обоснованно можно даже категорически утверждать, что они, то ли знали об упомянутой выше публикации в «Известиях ЦК КПСС» с приведением якобы начертанной рукой Сталина матерной резолюцией, что мало вероятно, то ли, что скорее всего и имело место быть, краем уха слышали о чем-то похожем, но поскольку самого журнала «Известия ЦК КПСС» не видели, ограничились лишь глухим упоминанием о неких грубых пометках Сталина якобы на докладе Меркулова. Если бы точно видели эту публикацию в «Известиях ЦК КПСС», то обязательно процитировали бы ее, так как «мемуары Судоплатова» первоначально готовились для издания за рубежом, а для зарубежных издателей и читателей такая «резолюция» самого Сталина была бы как манна небесная – сам «дядюшка Джо» по матушке послал донесение разведки! Уж такую сенсацию никто из них не пропустил бы! Вот, собственно говоря, и все объяснение по данному поводу.

Вот такая ситуация сложилась к концу 90-х гг. прошлого века, но именно с этого момента анализируемую фальшивку стали использовать уже везде, где только можно. Из наиболее одиозных случаев использования этой фальшивки:

1. 20 апреля 2015 года тогда директор Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), доктор исторических наук С.В. Мироненко – тот самый, что входил в состав редакционного совета двухтомного издания «1941 год»/«Малиновка» - дал интервью кореспонденту газеты «Коммерсант» ВикторуХамраеву, в котором еще раз «затвердил» якобы подлинное архивное происхождение этой фальшивки. И вот как он это проделал, отвечая на вопрос корреспондента: «… в 1998 г. был издан двухтомник "1941" ("Малиновка") в котором эта матерная резолюция представлена: ... АП РФ. Ф.З. Оп.50. Д.415. Лл.50-52. Имеется резолюция: "Т[овари]щу Меркулову. Можете послать ваш "источник" из штаба герм[анской] авиации к еб-ной матери. Это не "источник", а дезинформатор. И. Ст[алин]". Подлинник».^[51]

Кстати говоря, Мироненко не был бы Мироненко, если бы не навешал корреспонденту, а заодно и читателям лапшу на уши. Дело в том, что в процессе интервью он произнес, что «нарком назвал дату (нападения Германии – А.М.), сославшись на сообщение информатора — нашего агента в штабе люфтваффе», чего в сообщении этого источника не было и в помине! А чего следовало ожидать от подручного Яковлева?!

А в целом же следует отметить, что как доктор исторических наук Мироненко крайне ангажирован политически и потому всегда вызывает серьезнейшие сомнения в собственном профессионализме.  Более того. Он давно прославился тем, что на пустом месте постоянно и сознательно, умышленно городит всевозможные, политически крайне ангажированные «рассказы», которые всякий раз вызывают крайне резкое отторжение в обществе и только либеральные ублюдки и прочая дерьмократическая шваль все время его цитирует. Потому как он им мил своим умопомрачительно зоологическим антисталинизмом. Тому, кто хочет более глубоко понять, что это за тип историка – Сергей Владимирович Мироненко – рекомендую прекрасную статью одного из самых блестящих писателей и публицистов – увы, недавно покинувшего этот несовершенный мир Владимира Бушина – «Пустили козла в огород», которая была опубликована в № 36 за 2015 г. газеты «Завтра». Кстати говоря, уважаемый В. Бушин - да будет ему пухом родная земля, которую он защищал с оружием в руках - от души прошелся и по упомянутому выше интервью Мироненко. 

2. К 70-летию Великой Победы «Комсомольская правда» издала в 2015 г. огромный по формату и весу (ТРИ КИЛОГРАММА!) великолепно иллюстрированный сборник под названием «Главные документы Великой Отечественной войны 1941-1945». И туда тоже воткнули фото «сопроводиловки» с якобы начертанной рукой Сталина матерной резолюцией. Вот что должен делать обычный читатель, который столкнется с такой солидной в целом, великолепно иллюстрированной публикацией?!

А что уж говорить о всевозможных походя упоминаниях этой фальшивки в различных документальных фильмах, выступлениях якобы историков на различных форумах, их интервью, статьях и исследованиях, посвященных кануну войны или истории советской разведки?!   

Однако в 2011 году неожиданно грянул гром, да еще какой. Правда, его не сразу услышали. В связи с 70-летием начала войны был издан ныне хорошо известный всем историкам и просто интересующимся историей начала войны сборник документов «Агрессия. Рассекреченные документы Службы Внешней Разведки Российской Федерации. 1939-1941» (М., 2011), составителем которого явился ветеран Службы Внешней Разведки Российской Федерации, генерал-майор Л.Ф. Соцков. 

Суть грянувшего вследствие этой публикации грома ясно показана на стр. 7: «Документы из архива СВР России публикуются без каких-либо изъятий, в том виде, как они отложились в оперативных делах. Если агентурные сообщения и подготовленная на их основе информация государственному руководству в чем-то разнятся, например, по причине некоторых сокращений, то помещены оба текста».

В силу именно такой оговорки в сборнике «Агрессия. Рассекреченные документы Службы Внешней Разведки Российской Федерации. 1939-1941», публикации копий архивных документов именно в этом сборнике есть все прямые, законные по всем параметрам основания рассматривать как эталонные.

Так вот, в этом, закономерно воспринимаемом как эталон сборнике на стр. 455-457 приведены копии исследуемых документов. Но к ним нет никаких ни сносок, ни примечаний, ни резолюций! К ряду других, опубликованных в этом же сборнике документов, они есть, причем указаны также тексты резолюций и их авторы. А вот к анализируемы документам, особенно к сопроводительному письму за подписью Меркулова от 17 июня 1941 г. ни сносок, ни примечаний о каких бы то ни было резолюциях нет!

Более того. Хранящаяся в архиве СВР РФ копия анализируемого документа, опубликованная в сборнике «Агрессия…», безоговорочно свидетельствует о жутком, многоаспектном проколе фальсификаторов:

во-первых, потому, что публикация в закономерно расцениваемом как эталон сборнике «Агрессия…» еще раз ясно показывает, что были указаны все три адресата – Сталин, Молотов и Берия, а на постоянно предъявляемой фотокопии якобы документа два адресата – Сталин и Молотов, и то, один указан, как основной, но оба показаны в рассылке.

Во-вторых, потому, что публикация в закономерно расцениваемом как эталон сборнике «Агрессия…» ясно показывает, что адресаты указаны именно так, то есть именно в той очередности и в том виде, как это было изначально – именно в столбик: 

ЦК ВКП (б) тов. Сталину

СНК СССР тов. Молотову

НКВД СССР тов. Берия

В-третьих, потому, что публикация в закономерно расцениваемом как эталон сборнике «Агрессия…» ясно показывает, что на подлинном первом экземпляре этого документа такого отдельного адресата, тем более в том виде, как это представлено на постоянно предъявляемой фотокопии - «ЦК ВКП (б) товарищу Сталину.» (абсолютно идентично такой неадекватный реалиям адресат указан также и в пресловутой «Малиновке») нет! Более того. Указанный на постоянно предъявляемой фотокопии этого документа адресат в виде -

«ЦК ВКП (б) товарищу Сталину.» -

не только ничто иное как откровенная фальсификация, но и ярчайшее доказательство того, что дата рождения постоянно предъявляемого в виде фотокопии якобы документа не 17 июня 1941 г., а самый конец 80-х – первая половина 90-х гг. прошлого столетия! Проще говоря, фальсификаторы попросту изготовили этот документ заново, благо и бланки Лубянки 40-х гг. еще сохранялись, да и специалисты по качественным подделкам никогда в СССР-России не переводились!.. 

В-четвертых, потому, что публикация в закономерно расцениваемом как эталон сборнике «Агрессия…» однозначно свидетельствует, что там нет такого указания о рассылке «Разослано: т. Сталину т. Молотову», которое фигурирует на постоянно предъявляемой фотокопии якобы подлинной «сопроводиловки» за подписью Меркулова с «матерной резолюцией».

При сравнении этой эталонной публикации СВР с тем, что сотворили фальсификаторы в данном конкретном аспекте, невозможно не обратить внимания на очередной факт полной нелепости их фальшивки. Дело в том, что состряпанное ими указание о рассылке только двум адресатам, сделанное на представленной выше фотокопии с левой стороны на уровне названия должности отправителя, абсолютно не соответствует практике секретного делопроизводства на Лубянке. В практике секретного делопроизводства Лубянки отродясь не было такого, чтобы рассылку или, как это принято говорить там, разноску печатали бы на оригинале, то есть на первом экземпляре сопроводительного письма в адрес Инстанции, в данном случае, Сталина. Тем более, что указаны только два первых адресата. А куда подевался третий адресат – Л.П. Берия?!

В-пятых, потому, что в закономерно расцениваемом как эталон сборнике «Агрессия…» публикации четко показано, что на подлинном оригинале документа присутствовало указание: «Основание: сообщение Старшины и Корсиканца № 4261 и № 4262 от 16.VI.41 г.». А на постоянно предъявляемой фотокопии якобы подлинного документа такого указания нет!

В-шестых, потому, что на постоянно предъявляемой фотокопии, которая представлена выше, расшифровка подписи Меркулова указана как «(В. Меркулов)», а на опубликованной в закономерно расцениваемом как эталон сборнике «Агрессия…» копии анализируемого документа расшифровка подписи Меркулова дана в таком виде - «(Меркулов)»! Документ-то печатался под копирку, следовательно, расшифровка его фамилии на разных экземплярах должна быть абсолютно одинаковой!

В-седьмых, потому, что на постоянно предъявляемой фотокопии якобы подлинного документа должность В.Н. Меркулова указана как «Народный комиссар государственной безопасности СССР. Формально вроде бы все правильно, но дьявол-то всегда кроется в деталях - на опубликованной в закономерно расцениваемом как эталон сборнике «Агрессия…» копии анализируемого документа должность Меркулова указана как «Народный комиссар государственной безопасности Союза ССР».

В-восьмых, потому, что сопроводительное письмо в исполнении фальсификаторов почему-то состряпано на бланке малого формата. Элементарный политес в документообороте между органами госбезопасности и Инстанцией и в те времена подразумевал использование бланков формата А-4, что могу подтвердить и собственным опытом работы в органах госбезопасности - при направлении информаций руководству государства для написания сопроводительного письма всегда использовались листы бумаги или специальные бланки формата А-4. Так было в КГБ СССР, так было и задолго до КГБ СССР.

В-девятых, потому, что непонятно, что должна была означать на использованном фальсификаторами малом бланке проставленная внизу цифра 1170, исполненная типографским способом? Она, что, призвана свидетельствовать, что это номер страницы в архивном деле?! Но в используемой фальсификаторами ссылке на Архив Президента указаны листы 50-52 (и на фотокопии видна исполненная карандашом цифра 50 в верхнем правом углу), но что это за номер в нижней части листа – номер страницы «бланка» в каком-то деле?! Непонятно.

В-десятых, потому, что не менее непонятно, что должны были означать на использованном фальсификаторами для стряпания сопроводительного письма бланке малого формата странные знаки – «<8<8»? В советские времена на бланке сопроводительного письма в Инстанцию и на прилагаемом к нему документе ни при каких обстоятельствах категорически не допускалось присутствие каких бы то ни было пометок, помарок или знаков!

В 2016 году жизнь еще раз доказала, что не только удивительное, но и удивительно странное действительно всегда рядом с нами. В тот год известным журналистом и общественно-политическим деятелем, депутатом ГД РФ А.Е. Хинштейном были опубликованы «Записки из чемодана. Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти» - экс-председателя КГБ СССР и экс-руководителя ГРУ при Хрущеве, генерала И.А. Серова.^[52]  На одной из страниц этого тайного, найденного через четверть века после смерти его автора дневника необъяснимо «странным» образом «выплыло» более чем странное упоминание о якобы документе с якобы начертанной Сталиным якобы матерной резолюцией (оно на самом деле настолько странное, что придется привести его полностью): «Я сразу рассказал наркому Меркулову о посещении границы и поведении немцев (пояснение: в мае 1941 г. Серов был откомандирован в Прибалтику для проведения спецопераций по линии НКГБ, в Москву возвратился примерно за месяц до начала войны, по крайней мере, так получается, исходя из его же дневниковых записей  – А.М.). Он со свойственной ему выдержкой выслушал меня и сказал, что на днях было получено сообщение из Берлина от резидента, которому надежный агент сообщил, что Гитлер в мае или июне выступит войной против Советского Союза. Я сразу сказал ему: “Так надо донести в ЦК, надо и нам меры принимать”. На это мне Меркулов грустным голосом сказал: “Доносил”.

Я уже понял, что видимо там, в ЦК, не обратили внимания на это донесение. Затем Меркулов сказал, что от премьера Англии есть сообщение Сталину, что немцы на нас нападут, но просил об этом никому не говорить.

Читая эту запись своих воспоминаний, я должен уточнить и дополнить [её] следующими фактами, которые я узнал позже.

В 1954 году [подчиненные], разбирая документы в Комитете государственной безопасности, мне доложили подлинную записку резидента из Берлина от 17 марта 1941 года, [которую] докладывал Меркулов Сталину* Резидент доносил, что он встретился с проверенным агентом, данные которого не вызывают сомнения. Агент сообщил, что Гитлер готовит армию для нападения на Советский Союз и планирует начало наступления в мае или, в крайнем случае, в июне 1941 года.

Это донесение Меркулов (нарком госбезопасности) направил лично Сталину со всеми мерами предосторожности и соответствующей серий в собственные руки. В препроводительной записке было коротко сказано “Направляю при этом донесение агента из Берлина. Дата – март 1941 г.”

Документ этот был возвращен обратно в НКГБ. На препроводительной было рукой т. Сталина написано: “Товарищу Меркулову. Пошлите этого агента к … матери”, и подпись – “И. Сталин”**»

Так вот что тут особо странного? Начнем с простого. В том месте, где в тексте поставлена одна звездочка, А.Е. Хинштейн сделал сноску, в которой указал следующее: «В другом варианте записок Серов указывает, что речь идет о разговоре “на явке нашего сотрудника (полковника Короткова) с проверенным агентом”».

Прочитав такую сноску, любой вправе задать простой вопрос – а какой вариант записок Серова можно считать достоверным и какой вариант его записок был преподнесен читателям? И какому же варианту верить, если вообще можно верить этому творению?!

Что же до содержания этого примечания со ссылкой на самого Серова, то, увы, сие, если по-простому, то не пришей кобыле хвост, ибо такие, (якобы) приведенные Серовым пояснения, - «в другом варианте записок Серов указывает, что речь идет о разговоре “на явке нашего сотрудника (полковника Короткова) с проверенным агентом”» - сотрудник резидентуры разведки обычно указывает отдельной телеграммой в порядке отчета о встрече с агентом с указанием всех обстоятельств этой встречи. Зачем это неуместное для дневника пояснение – увы, непонятно.

 В том же месте, где проставлены две звездочки, Хинштейн сделал очередную, но требующую уже детального аналитического комментария сноску, в которой он написал следующее: «О том, что нацистская Германия готовит нападение на СССР, Сталину докладывали неоднократно. Та резолюция, о которой пишет Серов, была наложена на докладную записку Меркулова от 16 июня 1941 г. (не 17 марта!) с донесением советского источника, работавшего в штабе люфтваффе, Х. Шульце-Бойзена. Сталин написал: “Товарищу Меркулову. Может, послать ваш “источник” из штаба германской авиации к е … матери. Это не “источник”, а дезинформатор. И. Сталин”. Подобным образом Сталин реагировал на все документы с аналогичными сообщениями. (Цит. по: Карпов В. Маршал Жуков. Его соратники и противники в дни войны и мира. М., 1994. Кн. 1. С. 211)».^[53]

Не могу сразу же не выразить глубокого сожаления в связи с тем, что обладавший колоссальным опытом журналистских, в том числе и документальных расследований журналист и по состоянию на 2016 г. уже весьма опытный общественно-политический деятель, депутат ГД РФ Александр Евсеевич Хинштейн привел сноску такого содержания без какой-либо проверки, да еще и сослался на писателя В.В. Карпова, который при жизни был не только известным писателем, но и, к глубочайшему сожалению, в последние полтора десятилетия своей жизни стал активным распространителем и пропагандистом нескольких чрезвычайно опасных фальшивок, а исключительно аргументированную и более чем доброжелательную критику в свой адрес по поводу распространения им таких фальшивок, в том числе и от крупнейших отечественных профессионалов архивного дела, воспринимал крайне уперто, едва ли не запредельно болезненно, абсолютно никак не реагируя и даже не пытаясь хоть что-то исправить, хотя ему неоднократно предлагали помощь в этом вопросе, чтобы обеспечить, как говорится, достойное сохранение лица и авторитета. Увы и ах – Карпов ни на что не реагировал. А что касается столь огульного заявления - «Подобным образом Сталин реагировал на все документы с аналогичными сообщениями», - то оно вообще не от мира сего, ибо такого не было и в помине, иначе на более чем 400 донесениях всех видов разведки, контрразведки и разведки погранвойск по поводу агрессивных приготовлений гитлеровской Германии, а также на огромном количестве аналогичного характера донесений дипломатов и журналистов были бы такие же резолюции. Зачем так поступил уважаемый А.Е. Хинштейн, да еще и со ссылкой на Карпова – понять более чем затруднительно. Ко всему прочему, Хинштейн также, как и многие иные любители «лягнуть» Сталина, допустил характерную ошибку, назвав сопроводительное письмо за подписью Меркулова «докладной запиской Меркулова», да к тому же перепутал даты. 

Ну, да ладно, не это главное. Главное, во-первых, в том, что тогда, в 1941 г. было нарушено упомянутое выше действовавшее в те времена правило об уничтожении документов, возвращенных из Инстанции, что само по себе нонсенс. Тогда очень жестко соблюдали все инструкции, тем более по секретному делопроизводству. К слову сказать, непонятно также и то, что же Серов сделал с обнаруженным документом. Точнее, частично известно – сначала показал его своему покровителю Н.С. Хрущеву, который по словам Серова, никак не отреагировал на такую сенсацию, что очень странно, ибо для зоологического антисталинизма пресловутого Никитки-Кузькина Мать такой документ был бы как манна небесная. Неизвестно, что дальше произошло – забрал ли Серов документ у Хрущева обратно, если да, то приказал ли уничтожить его, или же оставил у Хрущева, что уже нарушение правил секретного делопроизводства и т.д. В общем, если честно, то конкретно в этом аспекте Серов намудрил так, что черт ногу сломит. А выяснить что к чему - уже невозможно.

Во-вторых, Серов утверждал в своем дневнике, что Меркулов якобы докладывал Сталину подлинную записку резидента из Берлина. Но это полная чушь. Не гоже было председателю КГБ СССР, имевшему к тому времени немалый опыт работы в органах госбезопасности (с 1939 г.), письменно утверждать такую абракадабру. Ведь Сталину не докладывали подлинную записку резидента из Берлина, тем более что никакой записки резидента из Берлина не было и в помине. Была срочная телеграмма с тревожной информацией от двух агентов берлинской резидентуры. Обобщенное же по донесениям двух агентов берлинской резидентуры сообщение для доклада Сталину подготовила лично Зоя Ивановна Воскресенская/Рыбкина, что четко зафиксировано на опубликованной в закономерно расцениваемом как эталон сборнике «Агрессия. Рассекреченные документы Службы Внешней Разведки Российской Федерации. 1939-1941» копии анализируемого документа, на которой стоит прямое указание: «Исполнитель: Рыбкина. 1 отделение 1 отдел 1 Упр. НКГБ СССР». Меркулов же подписал только очень краткое сопроводительное письмо. Вопрос – так что же «раскопали» подчиненные Серова в 1954 году, что конкретно он видел, что написал такую чушь?! 

В-третьих, по непонятной причине Серов датировал этот документ 17 марта 1941 г., что вообще не лезет ни в какие рамки. Как не относись лично к И.А. Серову, но он не был настолько тупым и безграмотным, - ведь Академию имени М.В. Фрунзе окончил, артиллеристом был, что автоматически означает высокую грамотность, - чтобы не знать и не понимать разницу между мартом и июнем. Во всех приведенных выше воспоминаниях разведчиков той поры, а также на самой фальшивке, являющейся практическим новоиспеченным либо под конец Советской власти, либо в первый постсоветский период фальшивым документом с теми же основными атрибутами, что и оригинал 1941 г., указана дата направления сопроводительного письма вместе приложением в лице «Сообщения из Берлина» - 17 июня 1941 г.  С какого потолка Серов взял дату 17 марта 1941 г. – попробуй узнать спустя 30 лет со дня его смерти.   

В-четвертых, якобы текст якобы имевшей место матерной резолюции Сталина в приведенном Серовым описании резко отличается от ныне циркулирующей, но не менее фальшивой версии, прежде всего, беспрецедентной безграмотностью, что крайне несвойственно для Сталина, отличавшегося в повседневной деятельности исключительной грамотностью устной и письменной русской речи. Там написано следующее: «Товарищу Меркулову. Пошлите этого агента к … матери». Подобный оборот в письменной речи характерен для полуграмотной деревенщины, но никак не для Сталина, отличавшегося исключительно тонким знанием русского языка и умевшего беспрецедентно грамотно и красиво выражать свои мысли на русском языке, в том числе и письменно. К тому же, адресат указан принципиально по-иному – «Товарищу Меркулову.» в то время как в ныне циркулирующей, но не менее фальшивой версии адресат указан как «Т-щу Меркулову».

Кстати, о грамотности – удобный момент осуществить и краткий литературный анализ всех видов анализируемой фальшивки, хотя бы и в виде матерной резолюции. Ниже приводятся все известные на сегодня варианты, но без расшифровывающих слово полностью квадратных скобок, так как это уже современные проделки.

Вариант № 1. Указан в сноске на стр. 221 № 4 за 1990 г. журнала «Известия ЦК КПСС»:

«Т-щу Меркулову. Может послать ваш “источник” из штаба Герм. авиации к е … матери. Это не “источник”, а дезинформатор. И.Ст.»

Вариант № 2. Тот, что фигурирует в «Малиновке» и на постоянно предъявляемой фотокопии со ссылкой на Архив Президента Российской Федерации (АП РФ). Ф. 3. Оп. 50. Д. 415. Лл. 50-52:

«Т-щу Меркулову. Может послать ваш “источник” из штаба герм. авиации к еб … ной матери. Это не “источник”, а дезинформатор. И. Ст.»

Вариант № 3. Озвучен доктором исторических наук С.В. Мироненко в одном из интервью в бытность директором ГАРФ:

  «Т-щу Меркулову. Можете послать ваш “источник” из штаба герм. авиации к еб-ной матери. Это не “источник”, а дезинформатор. И. Ст. Подлинник».

Вариант № 4 – Из дневника И.А. Серова:

«Товарищу Меркулову. Пошлите этого агента к … матери”. И. Сталин».

Вариант № 5 – Взят А.Е. Хинштейном из упомянутой выше книги В.В. Карпова с целью корректировки варианта И.А. Серова:

«Товарищу Меркулову. Может, послать ваш “источник” из штаба германской авиации к е … матери. Это не “источник”, а дезинформатор. И. Сталин».

Вариант № 6 – появился на просторах Интернета ....

]

Наличие уже пяти вариаций одного и того же якобы письменно зафиксированного факта – уже 100% гарантия того, что речь идет о фальшивке! В то же время нельзя не отметить, что возможности современного Интернета и полная безнаказанность на его просторах для всевозможных негодяев, подлецов и просто психически ненормальных людей, позволяет вытворять практически что угодно, не опасаясь какого-либо возмездия. Так, один из идиотов-резунистов, проживающий в Киеве, почему-то позиционирующий себя под псевдонимом «Кейстут Свентовинтович Закорецкий», будучи и психически явно нездоровым (что уже давно заметили нормальные пользователи Интернета), и сверх всякой меры тщеславным и амбициозным по одному только ему известной причине разукрасил текст «резолюции», исполненный зеленым цветом, еще и красным, синим и фиолетовым цветами. Конечно, в расчет это хулиганство явного сумасшедшего брать не стоит, но показать резон был.

Но будем последовательны, проанализируем все до конца.

Итак, к кому обращена якобы имевшая место резолюция. Правильно – к В.Н. Меркулову. Но почему в одних случаях указано «Т-щу Меркулову», а в других - «Товарищу Меркулову». Ведь если, как утверждается, автор резолюции один и тот же, а сама она якобы факт, то и написание адресата должно быть одинаковым! Разве не так?!

Почему в одном случае адрес отправления к известной всей России «матушке» обозначен как «к е … матери», а в других случаях как «к еб … …ной матери» и еще в одном просто как «к … матери»? Ведь если, как утверждается, автор резолюции один и тот же, а сама она якобы факт, то и написание адреса отправления должно быть одинаковым! Разве не так?!

 Почему в одних случае указано «может послать», причем с вариацией через запятую после слова «может», в другом случае «можете послать», а в третьем и вовсе «пошлите»? Ведь если, как утверждается, автор резолюции один и тот же, а сама она якобы факт, то и написание всего текста должно быть одинаковым! Разве не так?!

Почему в одних случаях фигурирует «ваш “источник”», а в другом – «этого агента»? Ведь если, как утверждается, автор резолюции один и тот же, а сама она якобы факт, то и написание всего текста должно быть одинаковым! Разве не так?!

Почему почти во всех случаях указано «герм. авиации», а в одном – «германской авиации»? Ведь если, как утверждается, автор резолюции один и тот же, а сама она якобы факт, то и написание всего текста должно быть одинаковым! Разве не так?!

Наконец, почему почти во всех случаях указано «И. Ст.», а в одном – «И. Сталин»? Ведь если, как утверждается, автор резолюции один и тот же, а сама она якобы факт, то и написание всего текста должно быть одинаковым! Разве не так?!

Все эти «почему» в сочетании с результатами выше приведенного тщательного анализа других параметров этой истории, включая и ее документальный аспект, ясно показывают, что вся эта история, в том числе и сама эта резолюция – чистейшей воды фальшивка!

Ну, а теперь, как говорится, настал черед контрольного выстрела. Проще говоря, остается сказать пару слов непосредственно о подписи В.Н. Меркулова на сопроводительном письме. Да, чисто юридически у автора настоящих строк нет права присваивать себе компетенцию специалиста-графолога, чего, собственно говоря, он и не намерен делать. Однако же никто не может лишить права просто показать образец подлинной подписи В.Н. Меркулова, взятый с подлинного архивного документа из архива ФСБ, для сравнения с тем, что изображено на постоянно предъявляемой фотокопии якобы подлинного документа. Но сначала вновь взгляните на подпись В.Н. Меркулова на постоянно предъявляемой фотокопии якобы подлинного документа. Взглянули?!

  А теперь взгляните на образец действительно подлинной подписи Всеволода Николаевича Меркулова, взятой действительно с подлинного документа – Приказа НКГБ СССР в связи с началом войны (ЦА ФСБ. Ф. 12 ос. Оп. 3. Д. 4. Л. 241-242, 252-254).

       

 

 

Надо очень сильно умудриться, чтобы не заметить резко бросающейся в глаза разницы между тем, что состряпали фальсификаторы, и образцом подлинной подписи Меркулова. Тем более, что по идее-то между этими двумя представленными выше образцами подписи Всеволода Николаевича Меркулова, временной промежуток всего-то пять дней, если мысленно перенестись в июнь 1941 года! Но разве за пять дней почерк и годами отшлифованный формат подписи руководящего работника может столь радикально измениться?!

Вот то-то и оно, что фальсификаторы и тут полностью прокололись! Забыли они простую, но очень мудрую народную пословицу: Сколько веревочке не виться, а конец-то всегда настанет. Вот он и настал – в том числе и в результате контрольного выстрела!..

И в заключение несколько фактов о подлинной реакции Сталина на тревожную информацию разведки:

1. 18 июня 1941 г. в режиме реального времени в течение одного светового дня была осуществлена воздушная разведка по всей линии границы в полосе компетенции Западного особого военного округа. Цель – еще раз проверить достоверность ранее поступившей информации о завершении процесса стратегического сосредоточения и развертывания германских войск у советской границы, и начале их выдвижения на исходные для нападения позиции и возможности удара в любой момент. В результате в режиме реального времени в течение одного светового дня визуальным образом была собрана интегральная разведывательная информация, наглядно подтвердившая и факт завершения процесса стратегического сосредоточения и развертывания группировок вермахта, и факт выдвижения ударных группировок вермахта на исходные для нападения позиции. В описании непосредственно осуществившего воздушную разведку, Героя Советского Союза, генерал-майора авиации (с 4 июня 1940 г.) Георгия Нефедовича Захарова, командовавшего перед войной 43-й истребительной авиадивизией Западного особого военного округа, это было так: «...Где-то в середине последней предвоенной недели – это было либо семнадцатого, либо восемнадцатого июня сорок первого года – я получил приказ командующего авиацией Западного Особого военного округа пролететь над западной границей. Протяженность маршрута составляла километров четыреста, а лететь предстояло с юга на север – до Белостока. Я вылетел на У-2 вместе со штурманом 43-й истребительной авиадивизии майором Румянцевым. Приграничные районы западнее государственной границы были забиты войсками. В деревнях, на хуторах, в рощах стояли плохо замаскированные, а то и вовсе не замаскированные танки, бронемашины, орудия. По дорогам шныряли мотоциклы, легковые – судя по всему, штабные – автомобили. Где-то в глубине огромной территории зарождалось движение, которое здесь, у самой нашей границы, притормаживалось, упираясь в нее... и готовое вот-вот перехлестнуть через нее. Количество войск, зафиксированное нами на глазок, вприглядку, не оставляло мне никаких иных вариантов для размышлений кроме единственного: близится война. Все, что я видел во время полета, наслаивалось на мой прежний военный опыт,^[54] и вывод, который я для себя сделал, можно сформулировать в четырех словах: со дня на день.

Мы летали тогда немногим более трех часов. Я часто сажал самолет на любой подходящей площадке, которая могла бы показаться случайной, если бы к самолету тут же не подходил пограничник. Пограничник возникал бесшумно, молча брал под козырек и несколько минут ждал, пока я писал на крыле донесение. Получив донесение, пограничник исчезал, а мы снова поднимались в воздух и, пройдя 30-50 км, снова садились. И я снова писал донесение, а другой пограничник молча ждал и потом, козырнув, бесшумно исчезал. К вечеру таким образом мы долетели до Белостока и приземлились в расположении дивизии Сергея Черных...»^[55]

Самое интересное и тем более самое главное заключено в последнем абзаце. Потому что там показан механизм использования получаемой в режиме реального времени информации воздушной разведки. А сам механизм ясно свидетельствует о том, что по каналам связи пограничных войск информация мгновенно уходила на самый верх. Не говоря уже об особой организации этого мероприятия и координации действий все сторон.

Ведь бесшумно возникавшие и исчезавшие пограничники – это не случайность. Во-первых, облет государственной границы в приграничной полосе в те годы всегда согласовывался с командованием пограничных войск, если использовалась авиации не погранвойск. Во-вторых, исходя из этого, пограничники заранее знали, где будет садиться самолет, так как места посадки были заранее согласованы с ними, что также вытекает из описания Захарова. А, в-третьих, забрав донесение Захарова, пограничники немедленно передавали их на заставу, откуда оно также немедленно уходило в штаб погранотряда, оттуда – в штаб погранокруга, а тот уже телеграфировал в Главное управление пограничных войск НКВД СССР и далее Сталину. В-четвертых, задание командования ВВС округа было обусловлено приказом из Москвы, от командующего ВВС РККА. Самостоятельно подобные решения командование округа принять не могло. 

Данное мероприятие было организовано по приказу Сталина командующим ВВС РККА П.Ф. Жигаревым, который наряду с наркомом госбезопасности В.Н. Меркуловым и его заместителем Б.З. Кобуловым 17-го июня побывал у Сталина на приеме. Меркулов и Кобулов зашли в кабинет Сталина в 20.20, вышли в 21.00, Жигарев зашел в 0.45 уже 18-го, вышел в 1 ч.50 мин. Однако в журнале он проходит как посетитель 17-го числа.^[56]

Конечно, могут найтись, как говаривал еще Ф.М. Достоевский, отдельные «специалисты по левой ноздре», и заявить, что-де никого от пограничников в тот день у Сталина не было. Даже самого Берия, в ведении которого и находились пограничные войска, в кабинете Сталина в тот день не было. Действительно, Берия в тот день не был у Сталина. И что? Ни Сталин, ни Берия никогда не заморачивались бюрократическими процедурами, когда обстановка требовал экстраординарных и решительных мер. С 20 марта Лаврентий Павлович являлся заместителем Председателя Совета Народных Комиссаров СССР, то есть, если по-простому, заместителем председателя Советского правительства, за которым сохранялись функции народного комиссара внутренних дел, в ведении которого и находились пограничные войска, включая и разведку пограничных войск, а также куратора над органами государственной безопасности. С 6 мая главой Советского правительства являлся Сталин.  И одного его телефонного звонка было бы достаточно, чтобы Берия организовал подчиненных ему пограничников в помощь намеченной воздушной разведке. Ну, а его ближайшим соратникам Б.З. Кобулову и В.Н. Меркулову и вовсе не составило никакого труда в рабочем порядке решить с Лаврентием Павловичем все необходимые в этом случае вопросы.

Без пограничников проведение воздушной разведки оказалось бы не только неэффективным, но и просто невозможным. По логике армейской субординации, данные воздушной разведки должны были бы поступить в разведывательный отдел штаба ЗАПОВО. Но Сталин, судя по всему, не захотел отдавать в руки военной разведки ЗАПОВО результаты воздушной разведки, опасаясь, очевидно, что они будут субъективно препарированы и дойдут до него через центральный аппарат ГШ или ГРУ. Видимо, на него слишком тягостное впечатление произвел примерно недельной давности разговор с командующим ЗАПОВО генералом Павловым, в процессе которого последний заверял Иосифа Виссарионовича, что немцы сидят тихо как мыши и никакого сосредоточения или движения он не наблюдает. Свидетелем этого разговора был никогда не предававший Сталина его верный рыцарь, впоследствии Главный маршал авиации А.Е. Голованов – основатель советской авиации дальнего действия, о чем он и поведал в своих мемуарах, изданных только в постсоветское время.^[57]

Но и в руки разведки пограничных войск отдавать результаты воздушной разведки Сталин также явно не захотел. Ему нужна была абсолютно объективная, полностью «голая» информация, на суть которой никто и ничто не смогли бы повлиять. И дело тут не в недоверии, что может сразу же прийти на ум, особенно антисталинистов, а в том, что Сталин ясно осознавал, что по результатам этой разведки ему предстоит принять судьбоносное решение – о приведении или об отказе в приведении войск в боевую готовность. Проще говоря, от того, какое он примет решение, зависела судьба СССР. И ошибиться он не имел права. Как, впрочем, и исходить из информации, на суть которой кто-либо мог бы повлиять, пускай даже и в самых благих намерениях. Информация должна была быть полностью «голой» - что увидели летчики, то и сообщили. Все. Никаких ни выводов, ни комментариев, ни примечаний. Именно поэтому-то пограничников и привлекли только как передаточное звено, ибо только у них были более или менее защищенные линии связи непосредственно у границы. И только они могли немедленно передать информацию с границы на заставу, та в комендатуру или же прямо в погранотряд. Погранотряд - в штаб погранокруга, там информация могла быть передана уже в местные наркоматы внутренних дел и госбезопасности, поскольку те находились в Минске, а оттуда уже в Москву, в НКВД и НКГБ СССР. С 22 ч. 25 мин. по 23.00 18-го июня Кобулов находился в кабинете у Сталина, где в это время уже (с 20 ч. 25 мин.) находились Тимошенко и Жуков, которые вышли от Сталина только в 00.30 уже 19-го июня. В 23.10 18-го июня в кабинет Сталина вошел и Жигарев, который вышел вместе Тимошенко и Жуковым.^[58] Проще говоря, Кобулов докладывал Сталину результаты воздушной разведки непосредственно в присутствии Тимошенко и Жукова.            

Необходимость такой проверки с помощью воздушной разведки проистекала, во-первых, из все усиливавшегося в то время шквала информации о грядущем в самые ближайшие дни нападения, в том числе и с указанием точной даты и даже времени начала самой агрессии. Для сведения – только в течение 18 июня 1941 г. по различным каналам советских спецслужб поступило 8 донесений о нападении Германии именно в начале третьей декады июня. Причем ровно половина – о том, что это произойдет ранним утром 22 июня.^[59]

А, во-вторых, к этому моменту Сталин уже был в курсе того, что министр иностранных дел Германии И. Риббентроп дал указание германским послам в Риме, Токио, Бухаресте и Будапеште о проведении особой акции по дезинформации. Ее смысл сводился к тому, чтобы до сведения правительств этих стран, а через них и до Советского правительства, была бы доведена информация о том, что Германия (якобы) намерена «самое позднее в начале июля внести полную ясность в германо-советские отношения и при этом предъявить определенные требования».^[60] Информация поступила по каналам разведки. И надо было срочно, немедленно и безальтернативно разобраться – является ли это очередным блефом немцев или же может появиться какой-нибудь, пускай слабенький, но шанс на оттягивание войны. А ответ на этот вопрос могла дать только воздушная разведка своей «голой» информацией – что увидели летчики, то и сообщили. Они-то и сообщили, что происходит массированное выдвижение немецких войск на исходные для нападения позиции. То же самое подтвердила и разведка пограничных войск, сообщив о действительно начавшемся и интенсивно осуществлявшемся выдвижении германских войск на исходные для нападения позиции.

2. Параллельно организации воздушной разведки, но также 18 июня 1941 г. Сталин и Молотов лично провели блестящую блиц разведывательно-дипломатическую операцию по уточнению истинного замысла Гитлера, в результате чего было получено неопровержимое доказательство того, что Гитлер действительно принял окончательное решение о нападении на СССР в самые ближайшие дни. Суть операции в следующем. По приказу Сталина Молотов обратился к германскому правительству с предложением срочно принять его с визитом, факт чего четко зафиксирован в записи от 20 июня 1941 г. в дневнике начальника генерального штаба сухопутных сил Германии генерала Ф. Гальдера: «Молотов хотел 18.6. говорить с фюрером».^[61] На это предложение Молотова (Сталина) последовал немедленный отказ немецкой стороны. Впоследствии было установлено, что в дневнике статс-секретаря МИД Германии Вайцзеккера за 18 июня 1941 г. появилась следующая запись: «Главная политическая забота, которая имеет место здесь (то есть в Берлине – А.М.) – не дать Сталину возможности с помощью какого-нибудь любезного жеста спутать нам в последний момент все карты».^[62]

Проще говоря, столь нехитрым, но более чем эффективным образом Сталин и Молотов получили фактически еще одно неопровержимое подтверждение тому факту, что Гитлер действительно принял окончательное решение о нападении на СССР, которое должно состояться в самые ближайшие дни.

Соответственно, последовало разрешение Сталина Тимошенко и Жукову на приведение войск приграничных военных округов в боевую готовность, в связи с чем и была издана письменная директива.

 С 18 июня 1941 года началось приведение соединений и частей западных приграничных военных округов СССР в полную боевую готовность, но с запретом выдавать патроны на руки бойцам и выводить войска в т.н. «предполье». Уже 20 июня округа доложили о занятии установленных районов войсками и готовности к отражению наступления.^[63] К этой дате разведка на всех уровнях практически 100% уверенно называла точную дату нападения, а разведка пограничных войск вторично, причем документально, установила, что с 4.00 18 июня 1941 г. немецкое командование действительно возобновило вывод своих войск на исходные для нападения позиции.

Так что не было никакой матерной резолюции, ни обвинительного в адрес разведки вердикта Сталина, что-де она представила дезинформацию, ни тем более «никакой “внезапности нападения” никакими документами, кроме “воспоминаний и размышлений” тех, кто позорно проиграл начало войны, не подтверждается».^[64] 

Приведенный выше факт о приведении с 18 июня соединений и частей западных приграничных военных округов СССР в полную боевую готовность еще в 2007 г. был предан гласности помощником начальника Генерального штаба РФ, публиковавшим свои статьи под псевдонимом В. Славин.

Следы этого факта остались также в протоколах следствия и судебного разбирательства по делу арестованных вместе с Павловым Д.Г. командиров Западного особого военного округа, санкцию на арест и привлечение к суду которых утвердил лично Жуков. Так, на 70-м листе 4-го тома следственного дела по их обвинению зафиксированы следующие слова начальника связи ЗАПОВО генерала Андрея Терентьевича Григорьева: «И после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня войска округа не были приведены в боевую готовность».^[65] Значит, телеграмма из ГШ по вопросу о приведении войск в боевую готовность была.  В данном случае особое значение имеет бывшая должность Григорьева - начальник связи ЗАПОВО - ибо телеграмма прошла через его руки! И на суде Григорьев подтвердил это следующими словами: «Все это верно».^[66]  Выбить силой такие признания невозможно - документ есть документ, и это мгновенно тогда проверялось! Тем более, что следствие по делу командования ЗАПОВО/ЗФ вели следователи 3-го Управления НКО, то есть следователи военной контрразведки, подчинявшейся до 17 июля 1941 г. наркому обороны.

В изданной еще в 1965 г. «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941—1945» на стр. 135 шестого тома содержится упоминание об этом же факте!^[67] В книге «Провокации против России» генерал-полковник ГРУ Н.Ф. Червов отмечал, что «на самом деле многие соединения и части приграничных военных округов и флотов по приказу командующих (с разрешения Генштаба) в боевую готовность были приведены 18-20 июня, что подтверждают И. Баграмян (маршал, перед войной служил в КОВО - А.М.), П.П. Полубояров (перед войной начальник бронетанковых сил Прибалтийского округа - А.М.), М.А. Пуркаев (перед войной генерал-майор, начальник штаба КОВО - А.М.), А. Головко (адмирал, перед войной командующий Северным флотом - А.М.), другие высокие военные руководители войск военных округов и флотов, а также рассекреченные документы».^[68]

То же самое зафиксировано и на странице 87 шестого тома – «Тайная война. Разведка и контрразведка в годы Великой Отечественной войны» - новейшей энциклопедии «Великая Отечественная война» (М., 2013): «18 июня 1941 г. в войска была направлена директива о приведении их в боевую готовность …»

И это действительно так. В 2017 г. благодаря титаническим усилиям исследователя С.Л. Чекунова, наконец-то, был опубликован двухтомник под названием «Пишу исключительно по памяти … Командиры Красной Армии о катастрофе первых дней Великой Отечественной войны», в котором приведены многочисленные полные письменные свидетельства того, что происходило в войсках накануне войны, как и когда войска приводились в боевую готовность и т.д. Показания командиров четко свидетельствуют, что разрешения на приведение войск в повышенную боеготовность имелось в войсках даже до 18 июня 1941 г. и их  действительно начали приводить в повышенную боеготовность еще до 18 июня. А с 18 июня войска стали приводить уже в полную боевую готовность. Но весь вопрос именно в том, как это осуществлялось, правда, это уже за пределами темы настоящего исследования.

Вот какова была подлинная реакция настоящего Сталина, в том числе и прямо на следующий день после доклада «Сообщения из Берлина»!

 

 

 

 

 

[1] См. интервью (2011 г.) легендарного руководителя советской нелегальной разведки генерал-майора Ю.И. Дроздова корреспонденту «Фонтанка.ру» Льву Свирину.

http://topwar.ru" rel="nofollow">http://topwar.ru

 

 

 

[2] Рыбаков А.Н. Роман-воспоминание. М., 1997. С.309.

[3] Рыбаков А.Н. Зарубки на сердце. Дружба народов. 1999. № 3. С.181.

 

[4] www.lebed.com/2000/art2172.htm

[5] Пик Фридрих Вильгельм Рейнхольд (1876-1960) – в 1935 г. был избран председателем запрещенной нацистами Коммунистической партии Германии в связи с заключением в тюрьму признанного лидера КПГ Эрнста Тельма. После запрещения коммунистической партии нацистами Пик эмигрировал в СССР, где и находился до полной победы СССР над гитлеровской Германией. 

[6] Воскресенская З.И. «Под псевдонимом Ирина. Записки разведчицы». М.,1997. Процитировано по Интернету - https://www.litmir.me/br/?b=219608&p=3

[7] Воспоминания начальника внешней разведки П.М. Фитина//Очерки истории Российской внешней разведки. Т. 4. М., 1999, с. 18-22. 

[8] Moravec F. Master of Spies. Memoirs of General Frantisek Moravec. New York, 1977. P. 191-193. Benes E. The Memoirs of Dr. Edward Benes. Boston, MA, 1953. P. 150-151.

[9] Цит. по: Колпакиди А.И. ГРУ в Великой Отечественной войне. М., 2010, с. 154.

[10] Соцков Л.Ф. Агрессия. Рассекреченные документы Службы внешней разведки Российской Федерации. М., 2011. Приводится по Интернету.

[11] ЦА МО РФ. Ф. 23. Оп. 24127. Д. 2. Л. 422. Машинопись на специальном типографском бланке. Копия.

[12] Winston S. Churchill to War Cabinet, Notes on the General Situation. Churchill to Sikorski, 4 June 1941. Churchill Archive Center. Cambridge. 20/21 C.

[13] ЦА ФСБ РФ. Арх. № 6894. Л. 238-239.Заверенная копия.

[14] ЦА МО РФ. Ф. 127. Оп. 12915. Д. 16. Л. 307-314. Машинопись на бланке Разведотдела штаба ЗАПОВО. Копия. Автограф.

[15] АВП РФ. Ф.О6. Оп. 3. П. 4. Д. 36. Л. 36-49.

[16] ЦА МО РФ. Ф. 23. Оп. 24127. Д. 4. Л. 485. Рассекречено 07.02.2012. Приводится по: Голиков Ф.И. Записки начальника РАЗВЕДУПРА. Июль 1940 года – июнь 1941 года. М., 2018, с. 57.

[17] Данные взяты из не докладывавшегося из-за начала войны Перечня донесений военной разведки о подготовке Германии к войне против СССР (январь-июнь 1941 г.), составленного в конце июня 1941 г.

Приводится по: Лота В. Секретный фронт Генерального штаба. Книга о военной разведке. 1940-1942. М., 2005, с. 220-234.

[18] 1941 – уроки и выводы. М., 1992, с. 84.

[19] Лота В.И. «Альта» против «Барбароссы». М., 2004, с. 308.

[20] ЦА МО РФ. Ф. 23. Оп. 24127. Д. 2. Л. 30. Рассекречено 04.06.2003. Приводится по: Голиков Ф.И. Записки начальника РАЗВЕДУПРА. Июль 1940 года – июнь 1941 года. М., 2018, с. 57.

[21] Антонов В.С. Жизнь по легенде. М., 2013, с. 92. Вальтер Стеннес в прошлом был соратником Гитлера, но впоследствии и вследствие принципиальных разногласий, превратился в его яростного противника.

[22] ЦА ФСБ. Ф. 3ос. Оп. 8. Д. 58. Л.1847-1850. Заверенная копия. Приводится по «Секреты Гитлера на столе у Сталина». М., 1995, с. 152.

[23] ЦА ФСБ. Ф. 3ос. Оп. 8. Д. 58. Л.1851-1852. Заверенная копия. Приводится по «Секреты Гитлера на столе у Сталина». М., 1995, с. 154.

[24] Иринархов Р.С. Киевский особый …   Минск, 2006, с. 271.

[25] Данные взяты из не докладывавшегося из-за начала войны Перечня донесений военной разведки о подготовке Германии к войне против СССР (январь-июнь 1941 г.), составленного в конце июня 1941 г.

Приводится по: Лота В. Секретный фронт Генерального штаба. Книга о военной разведке. 1940-1942. М., 2005, с. 220-234.

[26] Очерки Истории Российской Внешней Разведки. Т.IV. М., 1999, с. 435. Синицын Е.Т. Резидент

     свидетельствует. М., 1997, с. 117-118.               

[27]Синицын Е.Т. Резидент свидетельствует. М., 1997, с. 118.

[28] ЦА МО РФ. Ф. 23. Оп. 24120. Д. 3. Л. 327. 

[29] ЦА МО РФ. Ф. 23. Оп. 24127. Д. 2. Л. 46-47. Рассекречено 04.06.2003. Приводится по: Голиков Ф.И. Записки начальника РАЗВЕДУПРА. Июль 1940 года – июнь 1941 года. М., 2018, с. 57.

[30] Пограничные войска СССР. 1939 – июнь 1941. Сб. документов и материалов. М., 1970, с. 397.

[31] Там же, с. 19.

[32] Лота В.И. «Альта» против «Барбароссы». М., 2004, с. 309.

[33] Витковский А.Д. Военные тайны Лубянки. М., 2007, с. 140.   

[34] Дипломаты наркомата обороны. Военное обозрение. 23 апреля 2014 г.

[35] Пограничные войска СССР. 1939 – июнь 1941. Сб. документов и материалов. М., 1970, с. 397.

[36] РГВА. Ф. 32880. Оп. 5. Д. 359. Л. 103-110.

[37] Алексеев М. «Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1939-1941 годы. М., 2017, с. 255.

[38] Пограничные войска СССР. 1939 – июнь 1941. Сб. документов и материалов. М., 1970, с. 397.

[39] Чугунов А.И. Граница накануне войны. М., 1985, с. 139.

[40] Там же.

[41] См. ЦА МО РФ. Ф. 23. Оп. 24119. Д. 4. Л. 7497. Копия.

[42] Центральный музей пограничных войск. Документальный фонд. П-8. Д. 9. Л. 27.

[43] ЦА МО РФ. Ф. 23. Оп. 24119. Д. 3. Л. 735 (рассекречено 04.06.2003). Приводится по: Приводится по: Голиков Ф.И. Записки начальника РАЗВЕДУПРА. Июль 1940 года – июнь 1941 года. М., 2018, с. 57. Лота В.И. «Альта» против «Барбароссы». М., 2004, с. 349.

[44] Морской сборник. № 6, 1991. В этом номере была опубликована запись беседы с М.А. Воронцовым. Дамаскин И.А. Богини разведки и шпионажа. М., 2006, с. 148, 151. В годы Первой мировой войны своими действиями и информацией Анна Ревельская нанесла кайзеровской Германии в буквальном смысле слова невообразимый урон. Считалась личным врагом кайзера Вильгельма II.

[45] Пограничные войска СССР. 1939-1941 гг. Сб. документов и материалов. М., 1970, с. 163. Чугунов А.И. Граница накануне войны. М., 1985, с. 147. Кисловский Ю.Г. Победа зарождалась в боях на границе. М., 2005г., с. 172.

 

[46] Очерки Истории Российской Внешней Разведки. Т. IV. М., 1999, с. 182.

[47] Очерки Истории Российской Внешней Разведки. T. V. М., 1999, с. 78.

[48]Очерки Истории Российской Внешней Разведки. Т. IV. М., 1999. Приводится по Интернету -  https://litvek.com/br/338755?p=136

[49] Синицын Е.Т. Резидент свидетельствует. М., 1996, с. 132-133.

[50] В данном случае цитируется. по: «Тайна Зои Воскресенской//Теперь я могу сказать правду». М., 1998, с. 13.

[51] http://www.kommersant.ru/doc/2712788.

[52] Серов И.А. Записки из чемодана. М., 2016, с. 78.

[53] Серов И.А. Записки из чемодана. М., 2016, с. 78.

 

[54] Г.Н. Захаров воевал в Испании и Китае, где сбил, соответственно, 6 самолетов лично и 4 в группе, и 3 самолета в Китае.

[55] Захаров Г.Н. Повесть об истребителях. М., 1977, с. 43.

[56] На приеме у Сталина. Тетради (журналы) записей лиц, принятых И.В. Сталиным (1924-1953 гг.). Справочник/Научный редактор А.А. Чернобаев. М., 2008, с. 137.  

[57] Голованов А.Е. Дальняя бомбардировочная. Воспоминания Главного маршала авиации. 1941-1945. М., 2007, с. 56-57.   

 

[58] На приеме у Сталина. Тетради (журналы) записей лиц, принятых И.В. Сталиным (1924-1953 гг.). Справочник/Научный редактор А.А. Чернобаев. М., 2008, с. 137.

[59] Очерки Истории Российской Внешней Разведки. Т. IV. М., 1999, с. 210, 214. РГВА. Ф. 32880. Оп. 5. Д. 359. Л. 103-110. Федюнинский И.И. Поднятые по тревоге. М., 1960, с. 11-12.

Центральный музей пограничных войск. Документальный фонд П-8. Д. 9. Л. 100. Там же.

[60] Akten zur deutschen auswärtigen Politik. Serie D. Bd. XII, 2. Baden-Baden, 1961. Dok. № 631. Приводится по: Вишлёв О.В.  Накануне 22 июня 1941 года. М., 2001, с. 58. Der Tagebücher von Joseph Göbbels. Sämtliche Fragmente/ Hrsg. von E. Frölich. München etc., 1987. Teil 1. Bd. 4, S. 696.  Teil 1. Bd. 4, S. 696.

[61] Гальдер Ф. Военный дневник. Т. 2. М., 1969, с. 579.

[62] Die Weizsacker-Papiere 1933—1950 / Hrsg. Von L.E.Hill. Frankfurt a. M., etc, 1974. S. 260.

[63] Славин В.В. Теории и мифы о начале Великой Отечественной. Независимое военное обозрение. 12.10.2007

[64] Там же.

[65]  Ямпольский В.П. «… Уничтожить Россию весной 1941 г.». Документы спецслужб СССР и Германии. 1937-1945. М.,2008, с.509. Неизвестная Россия, ХХ век. Кн. II. М., 1992, с.106.

[66] Там же.

[67]История Великой Отечественной войны. М., 1965, т. 6, с.135.

[68] Червов Н.Ф. Провокации против России. М., 2003, с. 106.