Водочная этикетка с
антирекламой товара - явление периода николаевского 'сухого закона'От автора сайта:

Предлагаемая статья рассказывает о событиях Первой Мировой войны и вроде бы выпадает из контекста  сайта. Вместе с тем я счел необходимым привести ее в ответ на многочисленные стенания в СМИ и на интернет-форумах о том что в Великую Отечественную войну "бесчеловечный тоталитарный режим" лишал семьи попавшего в плен военнослужащего пайка, жестоко расправлялся с самострельщиками и т. п. А в армии дореволюционной России всех этих безобразий не было.

БЫЛА ЛИ РУССКАЯ АРМИЯ ЗДОРОВА ДО 1917 г?

В исследовании событийной истории Первой мировой войны были и остаются сильны своего рода центростремительные тенденции, осью которых является находящийся на её краю 1917 год. Именно с ним — кануном Февральской революции, а тем более пост-революционным периодом принято связывать ряд непопулярных явлений, проявившихся в русской армии якобы лишь тогда. По утверждению историка А.В. Чертищева, лишь «к февралю 1917 года... распространялись такие явления как... саморанения, братания с противником, бунтарские вспышки (с осени 1916 года)»[1], тогда как прежде армия была, безусловно, здорова.

Если в отношении последнего из упомянутых факторов — солдатских бунтов — данная точка зрения справедлива (хотя, по имеющимся источникам, угроза восстаний имела место уже в 1914 г. на почве голода в частях Действующей Армии[2]), то саморанения и братания, а равно и проблематика употребления алкоголя на фронте в условиях «сухого закона» определенно заслуживают отдельного рассмотрения, т. к. привлечение новых источников позволяет нам скорректировать представление современной науки о них.

Саморанения традиционно описываются в научной литературе со ссылкой на свидетельства А.И. Деникина, либо А.А. Керсновского[3]. Возникновение этого явления относится к периоду «Великого Отступления» 1915 г., когда опыт симуляции боевого ранения с целью отправиться в тыл был перенят у австрийских войск и якобы именно тогда для «палечников» была введена смертная казнь[4]. Известно описание А.А. Свечиным прапорщика 6-го Финляндского стрелкового полка К., не погнушавшегося стать «самострелом» — инцидент датировался автором 20 сентября 1915 г.[5] Историк М.С. Френкин и вовсе датировал рост числа саморанений 1917 годом[6], не упоминая о «палечниках» до Февральской революции.

В действительности они возникли в русской армии еще за десятилетие до начала Первой мировой войны, на фронте войны русско-японской. Находившийся на нем в качестве военного врача писатель В. Вересаев в своих записках цитировал один из приказов главного начальника тыла:

«В госпитали тыла поступило большое число нижних чинов с поранениями пальцев на руках. Из них только с пораненными только указательными пальцами — 1200. Отсутствие указательного пальца на правой руке освобождает от военной службы. Поэтому, а так же принимая во внимание, что пальцы хорошо защищаются при стрельбе ружейной скобкой, есть основание предполагать умышленное членовредительство...»[7].

Применительно к периоду Первой мировой войны о «самострелах» до начала «Великого Отступления» не раз упоминал генерал Ю.Н. Данилов. «К концу 1914 г... появились уклоняющиеся в виде палечников»[8] — писал он, отмечая, что «уже в октябре-ноябре 1914-го года пришлось ввести суровые наказания за умышленное причинение себе или через другое лицо увечий или повреждений здоровья»[9].

Речь идет о § 2 приказа войскам 2-й армии Северо-Западного фронта № 173 от 20 ноября 1914 г. Текст его приводится с незначительными сокращениями:

«Мною замечено, что нижние чины под тем или иным предлогом во время боя покидают строй, одни в качестве сопровождающих раненых, другие с самыми незначительными ранениями, большей частью в руки. Кроме того наблюдались случаи саморанения огнестрельным или холодным оружием.

Подобное отношение к своему долгу считаю недопустимым, бесчестным и подлым в отношении к товарищам, которые на местах умирают смертью честных и славных воинов, преступной перед дорогой нашей Родиной и обожаемым Монархом, за которых дерется теперь вся Россия.

Поступков таких в русской армии не должно быть: посему предписываю командирам частей... членовредителей сейчас же предавать полевому суду и расстреливать, как подлых изменников»[10].

Фото на память о
братании русских и германских войск в 1917 году. Фотосвидетельств
братаний 1914 г. не существует, однако документы говорят о том, что
начались они именно тогда

В рамках рассматриваемой историографической традиции 1915 г. считают наиболее ранним временем возникновения не только саморанений, но и братаний с противником. Глубоко исследовавший данную проблематику историк С.Н. Базанов констатировал: «Русским командованием факт братания впервые был официально зарегистрирован в апреле 1915 года, перед Пасхой»[11], датируя более массовые эксцессы такого рода годом позже; аналогичной точки зрения придерживается и доктор исторических наук Е.С. Сенявская[12]. Об этом же упоминал и генерал Деникин, описывавший братания как инцидентные события, вызванные ничем иным, как традиционным для русских солдат чувством человечности даже в отношении врага[13].

Считается, что впервые братания были зарегистрированы на Западном фронте, зимой 1914 г., конкретнее — в рождественские дни. Там, после объявления 2-хдневного перемирия, во время которого противники погребали павших товарищей, происходили совместные возлияния и даже футбольные матчи[14]. В действительности события на Восточном фронте предшествовали подобным перемириям во Франции.

Ротмистр Сумского гусарского полка В. Литтауэр вспоминал, находясь в эмиграции:

«В начале декабря наш полк стоял в деревне Куссен... На нашем участке фронта царило временное затишье.

Как-то утром на нейтральную полосу выехал немецкий улан с копьем, к которому был привязан белый флаг, и положил на землю пакет и письмо. Письмо, адресованное офицерам нашего полка, было составлено в вежливой форме. В пакете находились сигары и коньяк. Через какое-то время... мы приглашали их встретиться в полдень на нейтральной полосе. По три офицера с каждой стороны встретились и даже вместе сфотографировались. Мы говорили о чем угодно... но ни словом не упомянули о войне. Прощаясь, договорились встретиться на следующий день в то же время; мы должны были принести закуску, а немцы коньяк»[15]. Впрочем, очередной встрече не суждено было состояться — новый командир дивизии запретил подчиненным общаться с офицерами противника, о чем русские передовые посты оповестили немцев одновременным залпом в воздух.

Братание

Генерального штаба полковник Б.Н. Сергеевский в своих воспоминаниях описывал организованное в декабре 1914 г. на позициях 2-й Финляндской стрелковой бригады перемирие — по просьбе германских офицеров дать им возможность похоронить павших солдат. Русским командованием было отказано противнику в его прошении, однако офицеры обеих армий достигли компромисса — погребение немецких солдат взяли на себя русские воины. Под белыми флагами, с панихидой тела убитых были преданы земле. «Затем противники разошлись, с обеих сторон протрубили отбой и опустили белые флаги. Не прошло и 10 секунд после того, как исчез флаг в немецком окопе, как с русской стороны загремели выстрелы. Германцы тотчас отвечали...»[16] — заключал описание этого удивительного эпизода Сергеевский. Несколько дней спустя германские офицеры пригласили русских на ужин, однако далее переговоры не велись.

6 февраля 1915 г. датируется запись в журнале боевых действий 13-й роты лейб-гвардии Преображенского полка: «...Один солдат 15-й роты высунулся из окопа, показал газету немцу; немец, в свою очередь, поднял газету, и вот наш солдат вылез из окопа и направился к немецким окопам, немец тоже вылез из окопа и направился навстречу нашему храбрецу. Сошлись, взяли под козырек, повидались за руку, обменялись газетами; потом немец достал флягу с коньяком, налил в стаканы, поднял в сторону наших окопов — выпил, затем налил, дал нашему солдату. Этот поднял стакан в сторону немецких окопов и крикнул: «За здоровье врага!» Выпил, потом дал наш немцу папироску, немец, в свою очередь, дал нашему папиросу, закурили, попрощались и пошли каждый в свой окоп»[17].

Наконец, факт братаний русских солдат с противником еще в 1914 г. подтверждается приказом войскам 1-й армии № 377 от 29 декабря 1914 г. Текст документа приводится полностью:

«В день Рождества Христова немцы, выйдя из своих окопов против позиций Дунайского и Белебеевского полков, стали махать белыми тряпками и подошли к реке, показывая бутылки и сигары и приглашая наших к себе.

Человек 10–15 немцев без оружия подошли к реке, сели в лодку, переправились на нашу сторону и стали заманивать к себе подошедших к берегу солдат вышеназванных полков. Несколько человек поддались на эту подлую уловку и переправились на немецкую сторону и что позорнее всего — с ними переправился призванный из запаса Дунайского полка поручик Семен Степанович Свидерский-Малярчук. Все переехавшие на ту сторону наши солдаты и этот недостойный своего звания офицер тотчас были немцами арестованы и взяты в плен.

Приказав немедленно судить заочно судить поручика Свидерского-Малярчука Полевым Судом по ст. 248 кн. XXII Св. В. П. 1869 г. (смертная казнь), предписываю немедленно сообщить имена сдавшихся солдат на из родину, дабы в их селах и деревнях тотчас же прекратили выдачу пайка иъ семьям и все там знали, что они изменили своей Родине, польстившись на бутылку пива.

При повторении подобных подлых выходок со стороны немцев, немедля по ним открывать огонь, а равно расстреливать и тех, кто вздумают верить таким подвохам и будут выходить для разговоров с нашими врагами

П о д п и с а л:

Командующий армией,

Генерал-от-Кавалерии Литвинов»[18].

Приказ
НКГБ СССР, НКВД СССР и Прокуратуры СССР 00246/00833/ПР/59сс о порядке
привлечения к ответственности изменников Родины и членов их семей
широко известен. Он был и остается предметом дискуссий историков и
публицистов. Прообраз этого приказа, вышедший еще в 1914 г., впервые
вводится в научный оборот.

 Безусловно, в 1916, а тем более в революционном 1917 г. братания наберут несравненно больший размах. Тем не менее, датировка первых братаний на Восточном фронте началом 1915 г., распространенная в литературе, смещается на декабрь 1914 г. Наряду с этим необходимо ответить на вопрос о мотивации этих действий противоборствующих войск в самом начале войны.

Применительно к 1917 г. братания объясняются падением воинской дисциплины, усталостью солдат от тягот окопной жизни и, как доказывал уже упоминавшийся профессор С.Н. Базанов, стремлением германских и австо-венгерских спецслужб доставить в русскую фронтовую и тыловую среду антивоенные листовки, иные пропагандистские материалы, тем самым деморализуя армию[19]. Эти же причины могут быть условно применены и к 1916 г. Однако объяснение подобных событий в 1914 г. единственно чувством человечности к противнику выглядит откровенно наивным. По мнению исследователя фронтовой повседневности в период Первой мировой войны, кандидата исторических наук А.Б. Асташова, наряду со скорее религиозным стремлением пойти на мировую, огромное значение в ходе братаний имел широкий обмен продуктами и вещами, главным образом — хлебом и спиртным[20], что подтверждается данными процитированных выше источников. Аналогичного мнения придерживается и доктор исторических наук Б.И. Колоницкий, говоря, правда, строго о событиях 1917 г.[21]

Данная точка зрения применима и к событиям конца 1914 г. ввиду того, что первые братания пришлись уже на период действия «сухого закона». Еще 22 мая 1914 г. император «Высочайше повелел принять к неукоснительному исполнению «Меры против потребления спиртных напитков в армии». В рамках данных мер предполагалось создавать полковые общества трезвенников, вовлекать в которые новых членов посредством просветительской деятельности и антиалкогольных проповедей надлежало военному духовенству[22]. 10 же августа 1914 г. приказом войскам 1-й армии № 34 «Верховный Главнокомандующий изволил повелеть строжайше запретить употребление спиртных напитков»; в нем же начальствующим лицам предписывалось принимать беспощадные меры, если таковые потребуются, для строжайшего соблюдения приказа[23].

«На войне водки не полагается»[24] — рассуждал еще в период мобилизации полковник В.Б. Веверн, командующий 6-й батареей 81-й артиллерийской бригады. Увы, реалии последующей войны не лишены примеров, опровергающих этот постулат.

Практически сразу после принятия «сухого закона» толпы преимущественно запасных солдат буквально атаковали 230 питейных заведений в 33 губерниях и уездах. То, что эта мера была слабым гарантом воинской дисциплины, видно и из воспоминаний Д.П. Оськина, вынужденного палить в воздух для построения пьяных резервистов[25]. Один из основоположников социальной геронтологии, профессор З.Г. Френкель описывал охвативший призванных из запаса, уже немолодых солдат «бешеный экстаз разрушения» во время постоя в здании школы, причиной чего стало распитие обнаруженного ими в оставленных немецких квартирах спиртного. Позднее, в Сольдау, как нижние чины, так и офицеры были вынуждены утолять алкоголем жажду, ввиду полного отсутствия воды в городе. Как следствие этого, однажды пьяных солдат даже не удалось организовать для вечерней молитвы[26].

Уже упоминавшийся ротмистр Литтауэр в мемуарах живописно отобразил командира 1-го эскадрона своего полка Петрякевича, в ответственнейший период операции вторжения в Восточную Пруссию всегда бывшего навеселе, не расстававшегося с водочной флягой[27]. Выпить с ним, дабы взбодриться, был не прочь и замещавший должность командира Сумского гусарского полка полковник Рот. «Как-то полк сражался рядом с чьим-то поместьем... на веранде накрыли стол для офицеров двух резервных полков. <...> Рот, сидя во главе стола, развлекал офицеров историями. Под разрывы шрапнели было выпито немало вина...» — свидетельствует офицер, признаваясь далее: «...с каждым днем все труднее и труднее было купить водку. Но через полкового врача или ветеринара мы всегда могли выписать рецепт на получение чистого спирта для медицинских целей. Из спирта мы научились делать отличную водку...»[28].

Однако такой возможностью располагали далеко не все офицеры, а тем более нижние чины Действующей Армии. Немалой удачей становилась добыча трофейного «шнапса» в оставленных солдатами противника траншеях — подчас солдаты напивались до полного беспамятства, так что товарищи принимали их за убитых[29]. Прочим страждущим ничего не оставалось, кроме как решаться на распитие доступных спиртосодержащих жидкостей. На исходе кампании 1914 г. Главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта, на котором водке не место, издал следующий красноречивый приказ (текст приводится полностью):

«До моего сведения дошло, что в некоторых частях и учреждениях нижние чины, не имея возможности получить запрещенные к употреблению спиртные напитки, пьют разного рода неочищенные спирты, как-то: одеколон, денатураты, перегнанную политуру и т. п., вследствие чего имели место не только единичные, но даже и массовые отравления, повлекшие за собою во многих случаях смертельный исход.

Приказываю всем начальствующим лицам усилить надзор за подведомственными им нижними чинами, а так же безотлагательно внушить им, какую опасность для здоровья и даже для жизни представляют подобные злоупотребления»[30].

 На местах проводилась и целенаправленная запретительная политика в отношении алкоголя. В Тильзите, например, запрещалось отпускать спиртное русским унтер-офицерам и солдатам. О любых злоупотреблениях с их стороны следовало докладывать коменданту. Подчас доходило и до курьезов — после занятия 9 августа русскими войсками города Ширвиндта одним из первых приказов нижним чинам предписывалось разбить все имеющиеся в нем бутылки с вином[31].

Полковой банкет.
Заставить нижних чинов армии соблюдать
'николаевский сухой закон' было невозможно хотя бы потому, что его
игнорировали прежде всего те самые офицеры, которые должны были следить
за его исполнением.

Увы, неумеренные возлияния не были чем-то из ряда вон и для офицерской среды, уже в силу ряда существовавших войсковых праздников, число коих доходило в предвоенные годы до 214-ти[32]. Генерал М.В. Грулев был прав, определяя их как закоренелую язву, внедрившуюся в войсковой быт под видом преемственности традиций[33]. Разумеется, на передовой ситуация обстояла куда строже, в силу как минимум постоянного риска для жизни. Как вспоминал, например, А.А. Свечин, алкоголь предоставлялся офицерам его полка в минимальных дозах и исключительных случаях. В декабре 1914 г. вспышки заболеваемости кишечными инфекциями в Действующей Армии — случаи, подходящие под такой разряд — привели к послаблению «сухого закона»: нижним чинам 2-й армии до 1 февраля 1915 г. было предписано отпускать в день по четверти бутылки красного вина, для добавления в кипяченую воду и чай[34]. На деле его употребление едва ли контролировалось должным образом.

На Кавказском фронте, в казачьих частях употребление спиртного так же имело место быть, о чем свидетельствует в своих записках полковник Кубанского казачьего войска Ф.И. Елисеев, однако там оно, очевидно, носило более умеренный характер (во всяком случае, в условиях изобилия вина до употребления суррогатов дело не доходило), и не ставило под угрозу успех военных операций, как это было, например, при форсировании р. Прут силами XI армейского корпуса в ходе наступательной операции 9-й армии летом 1916 г. Тогда переправа 127-го пехотного полка на южный берег реки была фактически сорвана из-за попавшегося на пути следования части винного склада. «Водку предпочел выполнению своей боевой задачи»[35] — с нескрываемой горечью констатировал военный историк.

Аналогичные инциденты имели место и на флоте. Так, известен «набег» Отдельного морского батальона на г. Мемель весной 1915 г., когда еще во время движения из Петрограда в Либаву отряд был охвачен пьянством и творил бесчинства в пути, а во время вторжения в Мемель продолжал мародерствовать и грабил город. Капитан первого ранга Ю.П. Пекарский, командовавший отрядом, при отступлении из города следовал в обозе с походной кухней, которая перевернулась в дороге и офицер был облит горячими щами, а на следующий день отчислен от командования[36].

В 1917 г. после Февральской революции и начала «демократизации», а по сути — развала русской армии — пьянство не только среди нижних чинов, но и обер- и штаб-офицеров стало обыденным явлением, способствовавшим повсеместному упадку воинской дисциплины. Изображенная Б.А. Штейфоном (тогда — полковником) сцена попойки на праздновании летом 1917 г. именин одного из финляндских полков выглядит правдоподобно[37].

«Традиционный офицерский обед явил картины бесконечно гнусные <...> Еще не убрали закусок, как какой-то прапорщик вскочил и заплетающимся языком заявил, что он «поднимает бокал» за Керенского и «за углубление революции». В середине обеда сидевший недалеко от меня молодой офицер, пивший водку из большой оловянной кружки, свалился на землю и заснул. Многих тут же тошнило...»

В свете всего вышеизложенного какой ответ надлежит дать на вопрос поставленный в заглавии? Справедливо говорить если не о болезни, то об очевидных симптомах, поразивших русскую армию уже в первый год Великой войны — поначалу незначительных, но с течением времени проявившихся в виде губительных факторов. Это объективно в отношении саморанений, как разновидности дезертирства, а так же братаний и пьянства в войсковой среде. К сожалению, современная наука до сих пребывает во власти мифологем, связывая данные в известной мере табуированные страницы военной истории России исключительно с революционным 1917-м г.

В заключение хотелось бы подчеркнуть, что автор отнюдь не стремился спекулировать на малоисследованных аспектах истории Первой мировой войны, принижать заслуги русской армии в 1914–1917 гг., а тем более возводить на неё хулу. Об этом давно «позаботился» американский журналист Э. Дуршмид, в сочинении коего 1-я и 2-я русские армии в августе 1914 г., босиком, скверно вооруженные и в лохмотьях, мародерствуя, бредут в Восточную Пруссию, а неграмотные генералы пьют водку стаканами и плетут друг против друга интриг[38]. Лишь установление истины в спорных вопросах истории «забытой войны», освещение её темных пятен убережет память о ней от подобных намеренных искажений в будущем.

 

P. S. Автор благодарит К. Пахалюка за ценные рекомендации, сделанные в процессе работы над статьей.

Источник: http://actualhistory.ru/russ_army_before_1917

________________________________

[1] Цит. по: Чертищев А.В. Политические партии России и массовое политическое сознание действующей русской армии в годы Первой мировой войны (июль 1914-март 1918 гг.). Автореф. дисс. … докт. ист. наук. М., 2007. С. 36.

[2] Командир 2-й роты лейб-гвардии Финляндского полка, штабс-капитан Ю.Н. Аргамаков — заведующему 2-м полевым госпиталем: «Прошу, если есть возможность, хотя бы малейшая, уступить часть вашего хлеба начальнику хоз. Части 70-го запасного батальона, люди которого несколько дней не получали хлеба... Отсутствие хлеба грозит вызвать бунт». См.: Стон смешался с криком «ура». На Германской войне. Год первый. «Источник». 2002. № 1. С. 86.

[3] Деникин А.И. Крушение власти и армии, февраль-сентябрь 1917 гг. М., 1991. С. 96; Керсновский А.А. История русской армии. Т. IV. М., 1994. С. 281.

[4] Поршнева О.С. Крестьяне, рабочие и солдаты России накануне и в годы Первой мировой войны. М., 2004. С. 190; Федосеев С.Л. «Пушечное мясо» Первой мировой. Пехота в бою. М., 2009. С. 331–332.

[5] Свечин А.А. Искусство вождения полка. По опыту войны 1914–18 гг. Т.I. М.-Л., 1930. С. 40.

[6] Френкин М.С. Революционное движение на Румынском фронте, 1917-март 1918 гг. М., 1965. С. 114.

[7] Цит. по: Вересаев В.В. На войне. СПб., 1908. С. 185.

[8] Цит. по: Конец российской монархии. А.Д. Бубнов. В царской Ставке; Ю.Н. Данилов. На пути к крушению: Очерки из последнего периода русской монархии. М., 2002. С. 271.

[9] Цит. по: Данилов Ю.Н. Россия в мировой войне 1914–1915 гг. Берлин, 1924. С. 248.

[10] Отдел военной литературы Российской государственной библиотеки (ОВЛ РГБ). Δ 157/21. Л. 68–69.

[11] Цит. по: Базанов С.Н. «Немецкие солдаты стали… переползать к русским «товарищам» и брататься с ними». «Военно-исторический журнал». 2002. № 6. С. 43.

[12] Сенявская Е.С. Психология войны в XX веке: исторический опыт России. М., 1999. С. 52.

[13] Деникин А.И. Указ. соч. С. 329.

[14] См.: Weintraub S. Silent night: the remarkable Christmas truce of 1914. N.Y., 2001.

[15] Цит. по: Littauer V. S. Russian Hussar. A Story of the Imperial Cavalry 1911–1920. Lnd., 1966. P. 178.

[16] Цит. по: Сергеевский Б.Н. Пережитое. 1914. Белград, 1933. С. 163–164.

[17] Отдел письменных источников Государственного исторического музея (ОПИ ГИМ). Ф. 137. Д.150. Л. 96.

[18] ОВЛ РГБ. Δ 157/20. Л. 222.

[19] См. его публикации по теме: Братание — путь к поражению. «История». 2003. № 40–41; Бумеранг братания. «Военно-исторический журнал». 1997. № 1, 3  (в соавторстве с А.В. Прониным); К истории развала русской армии в 1917 году. «Армия и общество». 1900–1941 годы. Статьи, документы. М., 1999. С. 51–76 и др.

[20] Асташов А.Б. Русский крестьянин на фронтах Первой мировой войны. «Отечественная история». 2003. № 2. С. 79.

[21] Колоницкий Б.И. Навстречу Октябрю // Встреча с выпивкой и закуской // Братание и наступление в Первой мировой. «Дело» (Санкт-Петербург). 23.07.2007 г.

[22] Сенин А.С. Армейское духовенство России в первую мировую войну. «Вопросы истории». 1990. № 10. С. 161.

[23] ОВЛ РГБ. Δ 157/20. Л. 90об.

[24] Цит. по: Веверн Б.В. 6-я батарея. 1914–1917 г. г. Повесть о времени великого служения Родине. Т. I. Париж, 1938. С. 10.

[25] См.: Мак-Ки А. Сухой закон в годы Первой мировой войны: причины, концепция и последствия введения сухого закона в России. 1914–1917 гг. «Россия и Первая мировая война. Материалы международного научного коллоквиума». СПб., 1999. С. 152.

[26] См.: Френкель З.Г. Записки о жизненном пути. «Вопросы истории». 2007. № 1. С. 81–83.

[27] Littauer V. Op.cit. P. 191. Мемуарист так же описывает эксцесс с планированием пьяным Петрякевичем захвата охраняемой деревни. Гибельная атака не состоялась лишь потому, что заранее предупрежденные чины спрятались от утратившего рассудок командира.

[28] Ibid. P. 214.

[29] См.: Ардашев А.Н. Великая Окопная война. Позиционная бойня Первой мировой. М., 2009. С. 464.

[30] ОВЛ РГБ. Δ 157/20. Л. 215-215об.

[31] См.: Пахалюк К. Русский оккупационный режим в Восточной Пруссии 1914–1915 гг. «Рейтар». 2009. № 43.

[32] См.: Вапилин Е.Г. «Все беды в России от праздников?». «Военно-исторический журнал». 2003. № 2. С. 70.

[33] Грулев М.В. Записки генерала-еврея. М., 2007. С. 215.

[34] ОВЛ РГБ. Δ 157/21.

[35] Цит. по: Базаревский А. Наступательная операция 9-й русской армии. Июнь 1916 г. М., 1937. С. 129.

[36] Лемке М.К. 250 дней в царской ставке 1916. Мн., 2003. C. 311–312.

[37] См.: Российский военный сборник. Выпуск 13. Душа Армии: Русская военная эмиграция о морально-психологических основах российской вооруженной силы. М., 1997. С. 463.

[38] См.: Дуршмид Э. Победы, которых могло не быть. М.; СПб., 2002. С. 265–295.

 

Joomla templates by a4joomla