Недавно в американском издательстве Liberty вышла книга Гавриила Попова “Война и правда”. Зададим простой вопрос:
В России сейчас (уже давно, с перестройки) печатают все. Почему же ни одно издательство не приняло творение в общем-то известного человека, бывшего первого мэра Москвы, профессора экономики, главного редактора журнала “Вопросы экономики” (1988-90 гг.); одного из сопредседателя Движения демократических реформ (1991-92 гг.), одного из учредителей Межрегиональной депутатской группы и пр., а ныне — председателя Всероссийского (в прошлом Всесоюзного) общества российских греков, зав. кафедрой экономики МГУ, президента Вольного экономического общества России, вдобавок, ректора не менее вольного Международного университета?
Да потому, что плохо написана. Просто по стилю, по языку. Но это как раз не так важно. А важно то, что она вся, вернее, все ее самые “принципиальные” положения построены на откровенной лжи. Даже поразительно, как это может себе позволить автор, который претендует на научность, объективность, на политическую неангажированность. Я имею в виду не его идеологические заявки, а именно фактическую сторону дела.
А, кстати, сказать, какая у Попова в его последнем творении идеологическая заявка?
О! Заявка по большому счету. У вас, говорит всем своим текстом Попов, осталась единственная неоспоримая дата, от всей советской истории остался единственный общепризнанный праздник — День Победы, 9 мая. Я вам докажу, что ничего у вас нет. Никакой это не праздник. Это — день поражения. Вы сражались за Сталина, а он захватывал Европу ради своих империалистических целей, ради насаждения в оккупированных странах своего тоталитарного социализма. Так что ничего советская армия не освобождала, а, напротив, всех закабаляла. Совершая, при этом, отвратительные насилия над немецкими женщинами и грабя окрестные народы. Советская Армия оказалась гораздо хуже германского Вермахта. У тех была высокая культура, а эти — дикие азиатские орды и грубые сибирские варвары.
“Русская армия, — пишет Попов, — за свою историю не раз и не два вступала в страны Европы. Но почему только в эту войну — с начала 1945 года — среди одетых в шинели русских людей оказались чуть ли не толпы грабителей, мародеров, насильников?”
Так какой же это праздник — ваш “День Победы?” День позора это, а не праздник. Даже позорища. Стыдобища.
Монотонным рефреном через всю книжку проходит призыв к нынешним руководителям России сказать правду о Великой Отечественной войне. Каждую главку Попов заканчивает призывом рассказать правду и покаяться.
В первую очередь, за так называемый “День Победы”. Который, на самом деле, есть день и олицетворение жутких преступлений сталинизма. Вот эти речитативы:
— “Я бы хотел, наконец, услышать от наших лидеров в их докладах о юбилее Победы вывод о полной катастрофе социализма не в 1991, а за десять дней 1941 года”.
— “Надо говорить о личной вине Сталина и перед обманутым русским народом… Если бы к политике относились юридические категории, то можно было бы говорить о преступлении Сталина во второй половине 1944 года”.
— “Я хотел бы услышать в дни юбилея Победы правду: репарации предназначались для быстрейшей подготовки СССР к новой войне”.
— “Правду о грабеже немецкой культуры я тоже хотел бы услышать”.
— “Я хочу надеяться, что наши лидеры по случаю дня победы скажут правду: коммунистический режим Сталина собирался первым напасть на Германию”.
— “Сталин в 1944 году обманул уже весь советский народ, использовав его беззаветную войну за спасение себя как нации, для сохранения социализма в СССР и навязывания его другим странам и народам”.
— “Об упущенном шансе человечества ускорить переход к постиндустриализму, о зловещей, а во многом и решающей роли … именно Сталина нельзя не вспомнить, об этом нельзя не сказать на юбилее Победы”.
Ну и еще отдельно: покаяться за ограбления, за изнасилования, за порабощение, за оккупацию….
“Я жду от власти покаяния”, — это именно лейтмотив Попова. Какой-то Осирис на древнеегипетском судилище.
И вот тут его хочется толкнуть в грудь и спросить голосом Шуры Балаганова: а ты кто такой?
Ну, как, кто? Выше уже назывались его регалии. Однако тех регалий маловато для такой позы обличителя и сокрушителя легендарной Красной Армии.
Ибо Попов на самом деле “Демократ”. Вот такой, самый наиглавнейший, с большой буквы.
Берем его книгу “Снова в оппозиции” (М., 1994) и читаем то, что он вынес на суперобложку:
“Я не выдержал экзамена на пост мэра, но я выдержал гораздо более важное испытание — на то, чтобы сохранить имя российского демократа. Раз уж так получилось, что для сдачи экзамена на демократа надо было отказаться от поста мэра, — я нашел в себе силы это сделать. Я не состоялся как мэр. Но я состоялся как Демократ”.
Это любопытно. Интересно, в чем же заключается вот это: “Я не выдержал экзамена на пост мэра?” Что за экзамен такой?
Напрасно мы искали бы ответ на всех 444 страницах текста этой заунывной книги. Чтобы вы уловили стиль, приведу из главы “Отставка” какие-то абзацы, которые, казалось бы, должны давать искомое. Но — не дают.
“Как мэр, подчиненный правительству, я обязан выполнять его указания. Но как мэр, избранный москвичами, я обязан выполнять ту программу, за которую меня избрали. Но теперь за прежним вопросом о полномочиях стоит совершенно другая проблема. Тогда у меня был весомый довод: вы со мной согласны, но сами еще не готовы действовать, поэтому разрешите действовать мне. Возразить мне было трудно: почему бы не прийти на час раньше туда, куда идут все? А теперь, когда они идут иным путем, ситуация изменилась. Теперь все видят: я прошу разрешения идти не только впереди, но и иначе, по-другому. Я бы тоже подумал: стоит ли разрешить вообще идти в таком случае? Страна только что вступила на путь реформ. Полна надежд и ожиданий. Готова к жертвам. Я вижу другой, более подходящий путь. Но это я его вижу, а большинство, скорее всего, не видит”.
Этот текст, который тянется на 44 страницах (!!!), есть “что-то особенное”. Примерно как у Черномырдина, только гораздо хуже. У того была первозданная сочность и афористичность, здесь же — только набор слов.
Но все-таки, отчего первый мэр ушел? В чем разгадка тайны? Да есть она, эта разгадка. Его ушли. Как ни питал к нему расположение Ельцин, но предложил “идти другим путем”.
Попов, будучи мэром, взял в аренду на 50 лет Нескучный сад и прилегающие территории за... 99 долларов США и сдал его в тысячи раз дороже советско-французскому предприятию. Кен Ливингстон, депутат британского парламента, а потом мэр Лондона, по приезде в Москву заявил, что в любой цивилизованной стране авторы такого проекта, как Г.Попов, сидели бы в тюрьме.
И только когда западная общественность поразилась финансовым “подвигам” лучшего “Демократа” мира и скандал приобрел международный размах, только тогда Попов и ушел в отставку.
До этого он прославился своим предложением узаконить взятки чиновников, то есть получать их в виде легальных “процентов за оказанную услугу”. Ведь тогда и проект “КНИТ-Калужская застава” можно было бы пустить по статье о законном взятии своего “за содействие и расторопность” для организации “совместных бизнесов с иностранцами”.
После своего фиаско в качестве мэра и политика Попов решил объявить себя оппозиционером и диссидентом. Для чего и написал уже упомянутую книгу “Снова в оппозиции”. Но для поддержания имиджа главного диссидента нужны какие-то акции. Вот такой акцией и стала его новая книга “Война и правда”.
В книжке Попов рассказывает о трусливом желании Сталина капитулировать в самом начале войны. Откуда эта версия? Впервые она появилась в книге Волкогонова “Триумф и трагедия”. Автор там ссылается на слова генерала К.С.Москаленко (он был членом Специального Судебного Присутствия трибунала), а тот, в свою очередь, на показания Берия на процессе 1953 года. Процесс был закрытый, документов нет. Один сказал второму, второй — третьему. Но даже в рамках этой версии дело было совсем не так, и речь не шла о капитуляции.
Приведу цитату Волкогонова из его книги “Триумф и трагедия” (М., 1989):
“Во второй половине 70-х, где-то в 1976-м году, я был включен в состав инспекторской группы, возглавляемой Маршалом Советского Союза К.С.Москаленко. … Однажды во время такой беседы я задал маршалу вопрос, долго мучивший меня: — Кирилл Семенович, почему Вы в своей книге не упомянули факт, о котором рассказали на партактиве около двух десятков лет тому назад? Вы сами уверены, что это все было? — Какой факт, о чем Вы? — подозрительно и настороженно посмотрел на меня маршал. — О встрече Сталина, Молотова и Берии с болгарским послом Иваном Стаменовым в июле 1941 года. Москаленко долго молчал, глядя в окно, затем произнес: — Не пришло еще время говорить об этих фактах. Да и не все их проверить можно... — А что Вы сами думаете о достоверности сказанного Берией?
Чтобы читателю было понятно, о чем идет речь, я приведу отрывок из одного документа.
“2 июля 1957 года состоялось собрание партийного актива Министерства обороны СССР, обсудившего письмо ЦК КПСС “Об антипартийной группе Маленкова, Кагановича, Молотова и др”.. Доклад сделал Г.К.Жуков. Выступили крупные военачальники И.С.Конев, Р.Я.Малиновский, Ф.Ф.Кузнецов, М.И.Неделин, И.X. Баграмян, К.А.Вершинин, Ф.И.Голиков, К.А.Мерецков, А.С.Желтов и другие. Когда слово взял К.С.Москаленко, он, в частности, сказал: “В свое время мы с Генеральным прокурором тов. Руденко при разборе дела Берии установили, как он показал... что еще в 1941 году Сталин, Берия и Молотов в кабинете обсуждали вопрос о капитуляции Советского Союза перед фашистской Германией — они договаривались отдать Гитлеру Советскую Прибалтику, Молдавию и часть территории других республик. Причем они пытались связаться с Гитлером через болгарского посла. Ведь этого не делал ни один русский царь. Характерно, что болгарский посол оказался выше этих руководителей, заявил им, что никогда Гитлер не победит русских, пусть Сталин об этом не беспокоится.
...Не сразу, но Москаленко разговорился... Во время этой встречи с болгарским послом, — вспоминал маршал показания Берии, — Сталин все время молчал. Говорил один Молотов. Он просил посла связаться с Берлином. Свое предложение Гитлеру о прекращении военных действий и крупных, территориальных уступках (Прибалтика, Молдавия, значительная часть Украины, Белоруссии) Молотов, со слов Берии, назвал “возможным вторым Брестским договором”. … Я привел устное и документальное свидетельство, сохранившееся в архивах. Является это тайной истории или мистификацией — я на этот вопрос ответить не в состоянии”.
Первоисточник версии, Волкогонов, ответить точно, не мистификация ли это, не может, но для Попова проблемы нет: Сталин хотел капитулировать — и все тут. Сообщу также, что ни в одном серьезном источнике эта версия о желании “капитулировать” (на самом деле — заключить перемирие) не приводится. А фигурирует она только в газетных публикациях, как правило, — без всякой отсылки к Волкогонову.
Совершенно вздорными являются утверждения Попова о том, что, “на самом деле”, германские войска одерживали победы в Сталинградском сражении и на Курско-Орловской дуге, и что только по мольбе Сталина союзники начинали то наступление против африканского корпуса Роммеля, то высаживали десант в Сицилии, и Гитлер был “вынужден” перебрасывать многие дивизии туда, в результате чего и не вышло захватить Сталинград и разгромить русских в Курской операции. Все — вранье. Причем Попов даже называет отозванные из-под Курска дивизии. Цитирую Попова:
“К октябрю 1942 года ситуация вокруг Сталинграда начала превращаться в критическую: немцы вышли к Волге, а наши части удерживали узкую полосу земли возле реки. Черчилль и командование союзников понимали: нужна срочная помощь. И англичане в октябре начали наступление в Египте.
Но необходим был более мощный удар, который бы отвлек силы Гитлера с Восточного фронта. 8 ноября 1942 года началась операция союзников “Торч” — высадка десанта в Северной Африке.
… Спасать Сталина от повторения лета 1942 года бросились союзники. 10 июля 1943 года — в критический момент Курской битвы — Эйзенхауэр начал десантную операцию и высадился на острове Сицилия. Итальянская армия была разгромлена.
15 июля был издан приказ о прекращении немецкого наступления и об отходе на исходные позиции.
А якобы “сожженные” в танковом сражении дивизии “Райх” (лучше бы писать — “Рейх” — В.Л.), “Мертвая голова” и другие (в советских фильмах буйная фантазия авторов дошла до сцены самоубийства одного из комдивов) без паузы сразу же были отправлены сражаться в Италию против десанта союзников”.
Никакие указанные Поповым дивизии в Африку и Сицилию не перебрасывались. Да и понимает ли Попов, что такое перебросить за несколько дней десятки дивизий за тысячи километров, пересекая к тому же моря?
Вот слова историка А.М.Самсонова из монографии “Сталинградская битва” о том, что такое перевозка одной дивизии, причем по своей территории:
“Переброска лишь одной танковой дивизии требовала 80-90 железнодорожных эшелонов. При загруженности железнодорожных линий, соединяющих Германию с Восточным фронтом, требовалось по крайней мере три недели с момента приказа о погрузке до прибытия к месту боевых действий в России одной дивизии с Западного фронта”.
Операция союзников в Африке планировалась за несколько месяцев до выхода немцев к Волге и никак не была связана с попыткой захвата Сталинграда, об этих планах Гитлера тогда никто из союзников не знал. Высадка же на Сицилию началась тогда, когда немецкое наступление на Курской дуге уже было остановлено.
Теперь я буду это подтверждать словами немецких генералов, которые непосредственно руководили немецкими войсками в этих операциях, либо были генералами-историками.
Кейтель, начальник штаба верховного главнокомандования вооруженными силами Германии (OKW):
“Борьба в Сталинграде притягивала одну дивизию за другой как магнит”. (“Взгляд в прошлое”. Написано в камере во время Нюрнбергского процесса, Verbrecher oder Offizier? F/M, 1961)
Манштейн, c февраля 1943 года командующий группы армий “Юг”, потерпевший поражение в Курской битве. Ниже он говорит о начинающейся Курской битве:
“Насчет увеличения числа танков он (Гитлер) сказал, что возможное количественное превосходство в танках у советской стороны может быть ликвидировано техническим превосходством дополнительно выделенных “Тигров”, “Пантер” и “Фердинандов”.” (H. A. Jacobsen. 1939-1945. Der Zweite Weltkrieg in Chronik und Dokumenten).
Генерал-полковник Курт Цейтцлер, начальник генерального штаба сухопутных войск (ОКХ, с 22 сентября 1942 года по 31 января 1945года), “Сталинградская битва”:
“… Весной 1942 г. наша линия фронта проходила в 500 километрах от Сталинграда. Кавказ был еще дальше, на расстоянии более 600 километров. Возник естественный вопрос: хватит ли наличных сил, чтобы захватить эти два столь отдаленных от линии фронта и друг от друга района? Ответ был отрицательный. Можно ли найти необходимые для операции силы? Этот вопрос был поставлен перед Гитлером его военными советниками, а решение его, насколько мне известно, было предложено генералом Йодлем. Заключалось оно в том, чтобы потребовать свежие дивизии от союзников Германии. … Первым признаком того, что наше наступление захлебнулось, было снятие фельдмаршала Листа с его поста. В конце сентября с поста начальника генерального штаба был снят генерал-полковник Гальдер”.
Обратите внимание, что здесь и далее везде речь идет о передаче дивизий на Сталинградский и Кавказские фронты, а не о переброске оттуда дивизий на Западный театр военных действий.
Из этого текста легко видеть, что Гитлер, для которого и по экономическим, и по политическим причинам жизненно важным было захватить Сталинград, бросал все силы на выполнение этой задачи, а вовсе не отзывал дивизии с фронта наиважнейшей для него цели. На этом самом главном фронте и так было мало немецких войск (по сравнению с советскими), куда уж там снимать их еще. Максимум, что он делал, — это снимал одних генералов и назначал на их место других. Но отнюдь не снимал со Сталинградского фронта дивизии для переброски их на совершенно второстепенный для него фронт. Ну, что тут скажешь, прежде чем так безбожно фантазировать, Попов хотя бы взглянул на карту. Тогда бы он увидел, что между Северной Африкой и Сталинградом — три тысячи километров, другие страны и Средиземное море, в котором, кстати сказать, не было значимого немецкого флота и быть не могло, так как Гибралтар находился в руках англичан (итальянским флотом можно было в 1943 году пренебречь).
Цейтцлер сделал вывод: нужно немедленно уходить, причем быстрыми темпами, то есть — бежать, уводить все войска, чтобы избежать близкой катастрофы. И конечно, бежать вовсе не в Северную Африку. Все новые и новые войска подтягивались к Сталинграду — теперь уже для целей деблокирования окруженной 6-й армии.
Гитлер верил, что все “коренным образом изменит атака танковой дивизии, перебрасываемой с Кавказа, а также ввод в бой новых тяжелых танков “Тигр”” (Цейтцлер).
Вот как — даже с другого важнейшего направления, с нефтеносного Кавказа бросались новые танковые дивизии под Сталинград. А вовсе не в Северную Африку.
Смешно вообще сравнивать силы немцев на Восточном фронте и, в частности, под Сталинградом, и силы Роммеля в Египте и Ливии. Под Сталинградом в составе 6-й армии имелось 22 дивизии, более 250 тыс. человек. У Роммеля было всего три дивизии и еще у его итальянских союзников три. Причем от таких союзников было больше вреда, чем пользы. Союзники же России обещали открыть второй фронт высадкой во Франции летом 1942 года. Но убоялись потерь и неудачи. Именно тогда и решили “откупиться” высадкой американцев в Тунисе (английская 8-я армия и так была в Северной Африке).
Приведу показательное место из книги Черчилля “Вторая мировая война”.
“До конца 1942 года мы сумеем, по крайней мере, с уверенностью сделать вывод, что в 1943 году крупные немецкие воинские контингенты не могут быть переброшены с Восточного на Западный театр военных действий”.
Итак, Черчилль говорит, что при сложившейся раскладке сил западные лидеры были уверены, что ни одна дивизия не могла быть переброшенной с Восточного фронта на Западный. Эта уверенность полностью оправдалась.
При проведении операции “Торч” потери союзников составили 110 офицеров и 1640 солдат. Потери немцев на Сталинградском фронте только убитыми составили около 150 тыс. человек. Они были сопоставимы с советскими. Вот и сравнивайте масштабы.
После этого, как выразился фюрер, “германская армия больше не нуждается в технической опытности. Нужно лишь “сияние национал-социалистской убежденности”.
Что ж, в этом “сиянии” лучше видны страшные поражения Гитлера — это, конечно же, следствие его вздорной, авантюристической политики. Как говорят в народе, много хочешь — мало получишь. Или за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь. Гитлер летом 1942 года хотел одновременно и выйти к Волге, и захватить Кавказ и Баку. А оттуда двинуться в Персию и даже в Индию. И иметь пусть хоть три дивизии в Африке ради каких-то совсем уж нелепых амбиций по завоеванию колоний и выходу на Ближний Восток с его нефтью.
Он был несоизмеримо глупее короля с маленькой планеты Экзюпери. Тот спрашивал: если я отдам приказ своим генералам перелетать с цветка на цветок подобно бабочкам, а они откажутся это делать, то кто будет виноват? И самокритично отвечал — я. Ибо не нужно отдавать невыполнимых приказов. Гитлер только и делал, что отдавал такие приказы.
Уместно закончить эту часть замечанием Жомини, сказанным по поводу вторжения Наполеона: “Россия — страна, в которую легко проникнуть, но из которой трудно вернуться”.
Концептуальная схема битвы на Курско-Орловской дуге и захвата англо-американскими войсками Сицилии летом 1943 года была до удивления похожа на то, что происходило в Сталинградском сражении и высадкой американцев в Тунисе в 1942 году. В случае с захватом Сицилии дело опять шло об эрзац-втором фронте в 1943 году, хотя Черчилль твердо обещал Сталину открыть “настоящий второй фронт” (высадку в Нормандии, во Франции) при их встрече в августе 1942 года в Москве.
Еще в январе 1943 года, когда Черчилль встретился с Рузвельтом в Касабланке, ему уже было ясно, что высадки союзников во Франции летом 1943 года не будет. Сам Рузвельт очень хотел вторжения именно во Францию. Тем не менее, всю весну Черчилль разрабатывал план высадки в Сицилии.
Черчилль в Алжире 29 мая 1943 года созвал совещание в штаб-квартире Эйзенхауэра, чтобы протолкнуть вопрос о вторжении в Сицилию и, как логическое следствие этого, заставить союзников отказаться от проведения операции “Оверлорд” (план высадки в Нормандии). Американский генерал Маршалл, выполняя волю президента Рузвельта, был против, однако Черчилль продавил свой план.
Догадываясь об этом, Гитлер, тем не менее, все силы бросил не на оборону Сицилии, а на подготовку наступления по плану “Цитадель” на Курском выступе, еще одной (последней, как оказалось) попытки вернуть немецким войскам инициативу на Восточном фронте. И это как раз понятно: что такое Сицилия по сравнению с судьбой кампании в войне с Россией?!
Как пишет Александр Бевин в книге “10 фатальных ошибок Гитлера”:
“В своем затянувшемся походе, направленном на уничтожение России и коммунизма, Гитлер пренебрегал действиями в Средиземноморье и на побережье Франции. Немецкие генералы в Средиземноморье понимали, что командование англо-американскими войсками действует нерешительно, что союзники медлительны и упорно стремятся создать значительное численное преимущество, прежде чем предпринять какое-либо наступление”.
Это в каком-то смысле понятно и даже похвально. Англичане и американцы не начинали никаких операций без гарантии успеха и без того, чтобы иметь минимальные потери. Но не следует забывать, что вся эта благоразумная и осторожная предусмотрительность шла за счет грандиозных баталий на Восточном фронте и очень больших потерь русских войск. И Сталин, при всем его тиранстве, в своих письмах лидерам США и Англии и при личных встречах с Черчиллем и Рузвельтом все время подчеркивал именно это обстоятельство. Он настоятельно требовал открытия второго фронта во Франции именно для того, чтобы уменьшить огромные потери советских войск. А косвенно, и немецких, которые тоже были несоизмеримо больше, чем на западном фронте: хотя бы потому, что немцы сдавались в плен союзникам гораздо быстрее и охотнее, чем русским.
Русские во время Курской битвы одолели врага всего за 10 дней. Наступление немцев началось 5 июля 1943 года, а уже к 10 числу было ясно, что их порыв полностью выдохся. К 15 июля это понял даже Гитлер.
В то же время при подавляющем преимуществе союзников захват Сицилии занял значительно более месяца (38 дней).
Что показательно: Попов не дает в своей книжке ни одной ссылки. Откуда он берет эти цифры потерь? Откуда сведения о переброшенных дивизиях? Откуда сведения о дивных немецких танках и немецком преимуществе в Курском сражении? О страшных потерях русских войск и ничтожных — немецких? Да ниоткуда. Приведу данные, почерпнутые исключительно из солидных западных источников (в основном — немецких).
Александр Бевин из книги “10 фатальных ошибок Гитлера”:
“Русские получили свидетельства о готовящейся операции на Курске из радиоперехватов и шпионской сети в Швейцарии. Они начали собирать значительные силы на самой Курской дуге и вокруг нее. Тем временем у Гудериана возникли серьезные проблемы с новым танком “Пантера”, вооруженным, как и “Тигр”, мощным 88-миллиметровым орудием. Недовольство вызывала работа ходовой части танка, а также качество оптики. 15 июня Гудериан сказал Гитлеру, что “Пантеры” не готовы к участию в боевых действиях, но Гитлер все равно решил ввести их в бой и не внял предупреждениям Гудериана.
На севере 9-я армия Гота с самого начала продвигалась с трудом. Русские оборонительные линии казались непреодолимыми. В результате боевое столкновение (у Прохоровки — В.Л.) переросло в величайшее танковое сражение в истории. У немцев было примерно 400 танков, у русских в два раза больше. Для того чтобы сократить расстояние до нужного, русские предприняли почти самоубийственную атаку по открытой широкой равнине. В ужасной пыльной круговерти немцы потеряли преимущество своих дальнобойных орудий. Русские и немецкие танки расстреливали друг друга в упор. Ротмистров потерял более 400 своих танков, но и немцы лишились 320 машин.
На исходе дня 12 июля Прохоровка превратилась в кладбище: “Тигры” Порше были уничтожены, но и “Пантеры” выходили из строя из-за проблем с ходовой частью. Кроме того, немецкие танки легко загорались, потому что их топливные системы не были защищены должным образом. Из восьмидесяти “пантер”, имевшихся у немцев в начале сражения, к концу боя на ходу осталось лишь несколько штук”.
Теперь послушаем, что говорит Гудериан (в то время — генерал-инспектор бронетанковых войск), также участник этих событий, в своих “Воспоминаниях”:
“...90 танков “Тигр” фирмы “Порше”, использовавшихся в армии Моделя, показали, что они не соответствуют требованиям ближнего боя; эти танки, как оказалось, не имели даже достаточного количества боеприпасов. Положение обострялось еще и тем, что у них не было пулеметов, и поэтому, врываясь на оборонительные позиции противника, они должны были буквально стрелять из пушек по воробьям. Им не удалось ни уничтожить, ни подавить противника, чтобы дать возможность продвигаться своей пехоте. К русским артиллерийским позициям они вышли одни, без пехоты. Несмотря на исключительную храбрость и неслыханные потери, пехота дивизии Вейдлинга не смогла использовать успеха танков”.
Немецкий генерал-танкист, фон Меллентин Фридрих Вильгельм (von Mellenthin Friedrich Wilhelm), сам участник боев, в своей книге Танковый сражения 1939-1940 гг. добавляет:
“Дивизия “Великая Германия” после десяти дней тяжелых боев была очень ослаблена… потери в танках были потрясающими.... Операция “Цитадель” закончилась полным провалом”.
Итак, что мы видим? Немецкие авторы-профессионалы говорят об ужасающих потерях своих хваленых танков, “Тигров” и “Пантер”, о том, что от многих их сотен осталось всего несколько штук. О том, что Курская битва была безнадежно проиграна в первые же дни боев. И ничего не пишут о том, что в самом начале наступления Гитлер приказал перебросить танковые дивизии “Рейх” и “Мертвая голова” в Сицилию. Ни один из историков не упоминает, что эти дивизии прибыли в Сицилию в июле или даже в августе 1943 года.
Обратите внимание: Попов пишет, что “якобы “сожженные” в танковом сражении дивизии “Райх” без паузы сразу же были отправлены сражаться в Италию против десанта союзников”.
Как у Попова все мерзко сфальсифицировано! Наступление вермахта под Курском было остановлено уже к 10 июля, 11-го — началось контрнаступление русских войск. Только после явного провала своих планов Гитлер отдал приказ (15 июля) перебросить 4-ю танковую армию в Италию. Не в Сицилию (что было и технически невозможно, из-за господства союзников на море и в воздухе), как явствует из всего контекста у Попова, а на Апеннинский полуостров. С Курско-Орловской операцией все было безнадежно проиграно — не случайно даже авантюрист Гитлер боялся ее начинать. Тут уже делать больше было нечего, только уходить в глухую оборону. Гитлер пытался хотя бы совсем не потерять своего союзника — фашистскую Италию. После захвата Сицилии союзниками, Муссолини был свергнут Большим фашистским советом и арестован, эсэсовец Скорцени его вызволил, после чего власть в Италии перешла к немцам.
Но и после приказа Гитлера о переброске 4-й армии в Италию не тут-то было. Ее пришлось срочно задержать у Киева — там для немцев назревала катастрофа. Генерал Меллентин, который как раз служил в 48-м танковом корпусе (начальником штаба), входящего в 4-ю танковую армию (туда же входили и названные Поповым дивизии “Рейх” и “Мертвая голова”), сообщает: “В конце сентября 4-я танковая армия создала непрочную оборону по обе стороны Киева”.
А потом, при взятии Киева и при освобождении Украины и Польши в 1944 году эту армию так потрепали, что уже можно было и не говорить о каких-то ее перебросках. В конце сентября то, что осталось от 4-й армии под другими номерами, было переброшено во Францию, а вскоре эта армия закончила свое бесславное существование в разваливающейся Германии. Последние слова Меллентина:
“В итоге в Рурском котле было захвачено все, что оставалось от двадцати одной дивизии. Американцы взяли в плен 317 тыс. человек, в том числе двадцать четыре генерала и одного адмирала. Эта была самая крупная капитуляция за всю историю”.
Так что россказни Попова о подвигах немецких дивизий, переброшенных из-под Курска в Италию, — чистый бред.
Курская битва по количеству задействованных войск и техники не идет ни в какое сравнение с захватом Сицилии. Здесь — несколько десятков дивизий в одной операции, там — просто несколько дивизий.
А сколько войск имел второй фронт в лице Сицилии? Типпельскирх в “Истории Второй мировой войны” сообщает: 7 дивизий.
Типпельскирх (“История Второй мировой войны”):
“Неудавшееся немецкое наступление в июле (1943 г.) и развернувшиеся затем многомесячные бои на всем тысячекилометровом фронте от Смоленска до Черного моря были сопряжены с тяжелыми потерями для немецких войск. Примерно из 110 дивизий, сражавшихся в составе трех групп армий, свыше одной трети было настолько ослаблено, что они обозначались на картах просто дивизионными группами. Это означало, что численность каждой из дивизий уменьшилась до нескольких неполных батальонов.
Этим ослабленным группам армий противостояло свыше 400 русских дивизий, большое число кавалерийских корпусов и значительно больше 100 танковых полков, сведенных частично в танковые корпуса, частично в отдельные танковые бригады. Вдобавок, все эти огромные силы русских опирались на поддержку многочисленной артиллерии РГК и все возраставшей в количественном отношении авиации”.
Вот где таилась причина победы и на Курско-Орловской дуге, и вообще в Великой Отечественной войне.
Попов же выглядит со своим запоздавшим и нелепым диссидентством заскорузлым манкуртом.
Начну с легкой разминки. Еще раз спрошу: почему самые важные части книжки Гавриила Попова “Война и правда” не были напечатаны в России не только в виде отдельного издания, но даже в виде отдельных статей? Только часть материала пошла статьями. Еще начиная с 2001 года в “Московском комсомольце” уже шли статьи этого цикла.
Последние статьи Попова, посвященные 60-летию Победы, появились в МК 1-7 февраля 2005. Сравнительно “безобидные”: о том, как русская солдатня насиловала немецких женщин и грабила мирных обывателей. Однако чаша оказалась переполненной — в Думе подняли запрос об антирусской кампании Попова, и “Московский комсомолец” на этом остановился. Зато эстафетную палочку Коха подняла “Новая газета” и продвинулась дальше. В апреле 2005 г. она поместила еще несколько опусов разоблачителя: “Правда о союзниках” — о том, что фактически войну выиграли союзники, и “Правда о предателях” — о том, что никакие они не предатели, а борцы со сталинским режимом.
Приступаем к самой важной части книжки Попова — к его позитивным идеям. Позитивным очень условно: он излагает, что должен был бы сделать Сталин, чтобы войти в историю с положительным знаком и чтобы победа в Великой Отечественной войне действительно осталась победой, а не поражением.
Цитирую в извлечениях места из глав “Третья война Сталина: экспансия социализма” и “Упущенный шанс Сталина” книжки Попова.
“7 ноября Сталин известил страну, что освобождена вся территория СССР. Теперь перед Сталиным уже как практическая задача встал вопрос — что дальше? Как закончить войну? … Сталин избрал третий вариант — войти в Европу, оставить Красную Армию в ряде стран и в той части Германии, которая определена соглашением с союзниками как советская зона оккупации. …Третий вариант — “Оккупация” — превратился, таким образом, в вариант экспансии социализма”.
В другом месте Попов поясняет, что лучший вариант для страны был бы — остановиться на границе СССР 1939 года. Он пишет:
“Для чего остановиться на границе? — Как минимум — для сохранения сил и использования их при восстановлении разрушенной страны. Как максимум — для проведения в СССР глобальных реформ с учетом главного факта — факта поражения социалистического строя в 1941 году. … Это был выбор в пользу курса на мировой социализм. Этот выбор ничего не прибавил к его славе коммунистического вождя, а вот перспектива стать великим героем русской нации была упущена.
Отвергнув вариант войны, вытекающий из ее отечественного характера, направив заключительную стадию войны по пути экспансии социализма, Сталин упустил свой великий личный шанс. В 1941 году он свой шанс использовал, в 1944-м упустил… Если бы к политике относились юридические категории, то можно было бы говорить о преступлении Сталина во второй половине 1944 года”.
Итак, главная идея Попова, его немеркнущий вклад в исправление истории заключается в том, что Советская армия должна была остановиться на границе 1939 года, притом на той, которая существовала до пакта Риббентропа-Молотова, то есть без Западной Украины, Буковины и пр. Если бы Сталин это сделал, то, согласно Попову, в СССР настали бы живительные социальные, политические и экономические реформы, вся старая номенклатура плавно перешла бы в класс новых собственников (а не какая-то ее худшая часть, как при Ельцине), а сам Сталин стал бы первым строителем в СССР социализма с человеческим лицом, опередив всех и сделав ненужными ни Горбачева, ни Ельцина, ни Путина...
Давайте посмотрим, возможно ли было остановить Советскую армию на старой границе 1939 года, даже если Сталин и очень захотел стать великим преобразователем советского социализма в американский капитализм.
Рузвельт еще до вступления США в войну провозгласил идею крестового похода против нацизма (см. обращение к американскому народу — “fireside chat” в конце 1940 г., в котором говорится: “Мы должны стать главным арсеналом демократии”.
В середине января 1943 года на встрече в Касабланке Рузвельт официально предложил Черчиллю формулу “Безоговорочной капитуляции” (БК). Она предполагала главной целью войны стран альянса ликвидацию нацистского режима и германского агрессивного государства, начиная с его армии, без всяких предварительных условий, без всяких “если” и сослагательного наклонения.
После начала войны с СССР, 12 июля 1941 г., правительства Англии и СССР (проще — Черчилль и Сталин) обязались не заключать сепаратный мир, а первые планы оккупации Германии появились летом 1942 года. В вышеназванном сборнике документов сказано: “Они далее обязуются, что в продолжение этой войны они не будут ни вести переговоров, ни заключать перемирия или мирного договора, кроме как с обоюдного согласия”.
В сентябре 1941 года военная оппозиция Германии, которой стал ясен крах блицкрига в России (и это еще задолго до зимнего удара по вермахту под Москвой) стала нащупывать контакты с Черчиллем — с Москвой у них не было ни малейших надежд, да и никаких ниточек для связи со Сталиным. Черчилль резко отказался: “Я абсолютно против самых незначительных контактов”. 26 мая 1942 г. у немецкой оппозиции не осталось никаких перспектив договариваться с Англией — был подписан британо-советский союзнический договор.
Рузвельт и Черчилль говорили не просто о ликвидации нацизма, но — о полном сокрушении германского милитаризма. То есть, прусской военной машины и самого духа пруссачества. Черчилль неоднократно говорил о своем намерении упразднить не только “нацистскую тиранию”, но “прусский милитаризм” как его колыбель.
После Первой мировой войны этого не было сделано, и именно из этих истоков вырос новый германский милитаризм и реваншизм, именно отсюда на службу к Гитлеру рекрутировались офицеры и генералы. Парадокс истории заключался в том, что военная и аристократическая оппозиция Гитлеру тоже была “выходцем” из прусского милитаризма. В том числе та ее часть, которая осуществила покушение на Гитлера 20 июля 1944 года — фельдмаршал Вицлебен, генералы Бек, фон Мольтке, Фельгибель, фон Клейст, Роммель, Ольбрихт, фон Тресков, выдающийся полковник, эрудит и красавец Штауфенберг (потомок Гнейзенау, основателя прусского генерального штаба) и еще тысячи других. Независимо от их места рождения. Получалось, что заговор против Гитлера был изначально обречен: если бы он удался, то союзники все равно потребовали бы от заговорщиков БК. Если бы они согласились, то тогда в глазах народа заговорщики выглядели безусловными предателями, и не причастные к заговору офицеры (а таких было в вермахте подавляющее большинство) просто не подчинились бы их приказу капитулировать. А если бы заговорщики не согласились с БК и продолжали борьбу, то… тогда какая разница, убит ли Гитлер и удался заговор или нет?
Дело в том, что заговорщики совершенно не представляли себе характера взаимоотношений между лидерами Большой Тройки. Не знали, что к моменту осуществления покушения на Гитлера ни о каких сепаратных переговорах не могло быть и речи. Уильям Ширер (William Shirer), автор великолепной книги “Взлет и падение третьего рейха”, пишет о планах заговорщиков:
“Во время одной из встреч с Якобом Валленбергом (шведский банкир — В.Л.) в апреле 1942 года Гёрделер (бывший обер-бургомистр Лейпцига, политический руководитель заговора 20 июля — В.Л.) убеждал его связаться с Черчиллем. Заговорщики хотели авансом получить от премьер-министра заверения в том, что союзники заключат с Германией мир, если они арестуют Гитлера и свергнут нацистский режим. Валленберг ответил, что, насколько ему известно, от английского правительства получить такие заверения невозможно…
Планы заговорщиков: немедленное заключение перемирия с западными союзниками, а не безоговорочная капитуляция. Отвод немецких войск на Западе в пределы границ Германии. Арест Гитлера и предание его немецкому суду. Упразднение нацистского правления. Исполнительная власть в Германии временно переходит в руки сил Сопротивления, представляющих все классы общества, во главе с генералом Беком, Гёрделером и представителем профсоюзов Лойшнером. Никакой военной диктатуры. Подготовка “конструктивного мирного соглашения” в рамках Соединенных штатов Европы. Продолжение войны на Востоке (выделено мною —В.Л.). Удержание сокращенной линии фронта по рубежу: устье Дуная, Карпаты, река Висла, Мемель”. (См. Взлет и падение третьего рейха, М.,1991., т.2, с. 407-408, 424)
Стало быть, Германии было суждено пройти ее суровый путь под водительством фюрера до самого конца, до тотального разгрома вермахта, до превращенных в руины городов, до массовой гибели солдат на фронтах (в основном, на Восточном) и гражданского населения под бомбами англо-американцев.
Нельзя сказать, что Черчилль не знал о названных опасностях требования БК. О том, что это требование приведет к фанатичному сопротивлению и ослабит попытки убрать Гитлера и изменить политический режим Германии. Знал, но считал, что плюсов больше — зато никогда не возродится германский милитаризм в любой его форме. При этом для смягчения негатива от БК Черчилль все время подчеркивал, что после БК победители не станут злодействовать и бесчинствовать на оккупированной территории. Не станут следовать старой римской гладиаторской формуле Vae victis (Вэ виктис) — “Горе побежденным!”
Вот мысли Черчилля, зафиксированные в разделе “Конференция в Касабланке” его “Истории второй мировой войны”:
“Хотя применение термина “безоговорочная капитуляция” в свое время широко приветствовалось, в дальнейшем оно было расценено различными авторитетами как одна из серьезнейших ошибок англо-американской военной политики. Говорят, что это затянуло борьбу и сделало восстановление в дальнейшем более трудным. Я не считаю, что это так.
30 июня 1943 года в Гилд-Холле я воспользовался предоставленным мне словом и заявил:
“Мы, Объединенные Нации, требуем от нацистской, фашистской и японской тирании безоговорочной капитуляции. Под этим мы подразумеваем, что их воля к сопротивлению должна быть полностью сломлена и что они должны целиком отдать себя на нашу милость и правосудие. Это означает также, что мы должны принять все дальновидные меры, необходимые для того, чтобы не допустить повторения их заговоров и свирепых агрессий, которые могут снова потрясти, разрушить и омрачить мир. Это не означает и никогда не может означать, что мы запятнаем свое победоносное оружие бесчеловечностью или просто жаждой…
24 декабря 1943 года президент Рузвельт также заявил:
“Мы намереваемся освободить его раз и навсегда от нацизма и прусского милитаризма и от фантастического и катастрофического представления, будто он является “расой господ”.
Сталин как лидер союзной страны в антигитлеровской коалиции не только принял жесткие условия БК, но еще в кое в чем ужесточил (было включено требование о направлении 4 миллионов немецких пленных на работы в СССР, кроме того, во многих городах СССР на центральных площадях прошли показательные казни немецких офицеров через повешение).
Черчилль был признанным специалистом пропаганды в самой Англии, знал он и о том, что Геббельс ему в этом не уступал. Поэтому Черчилль не верил в то, что победу над нацизмом можно ускорить путем разъяснения населению Германии благотворных последствий для них принятия БК. Дело не в психологическом воздействии на народ Германии (полагал Черчилль), ибо народ слишком закоснел в своей вере в фюрера и верит бредням Геббельса про новое чудо-оружие, а в усиленном долблении этого народа по темечку массированным ковровым бомбометанием по площадям немецких городов. Так немецкий народ скорее поймет, что его спасение — только в БК.
Вернемся в 1944 год, в котором (в сентябре), по идее Попова, Сталину нужно было бы в одностороннем порядке выйти из войны и остановить армию в границах середины 1939 года. Солидные источники сообщают, что в январе 1944 года в Лондоне собралась Европейская консультативная комиссия (ЕКК), созданная в 1943 году на Московской конференции министров иностранных дел, в которую вошли по одному представителю от трех великих держав: США, СССР и Великобритании (позже добавился представитель Франции). В соответствии с соглашением, подготовленным Европейской консультативной комиссией 14 ноября 1944 г., учреждались Контрольный совет в составе главнокомандующих оккупационными войсками, а также ряд вспомогательных органов. Членами Контрольного совета были назначены: от СССР — маршал Г.К.Жуков, от США — генерал армии Д.Эйзенхауэр, от Великобритании — фельдмаршал Б.Монтгомери, от Франции — генерал П.Кёниг.
25 июля 1944 года комиссия приняла проект Акта о “Безоговорочной капитуляции Германии”. В преамбуле проекта документа содержится признание полного поражения Германии: “Сознавая и признавая, что немецкие вооруженные силы полностью разгромлены на суше, на воде и в воздухе, правительство германского рейха и верховное командование германского вермахта настоящим объявляют безоговорочную капитуляцию Германии”. Далее следуют отдельные военные политические условия капитуляции. Согласно статье 12, верховная власть в Германии передается союзникам: США, Великобритании и СССР, которые “будут обладать в Германии верховной властью. При осуществлении этой власти они будут принимать те меры, которые сочтут необходимыми для будущего мира и будущей безопасности, включая полное разоружение и демилитаризацию Германии”.
Гитлер и слышать не хотел о БК. Всякие разговоры на эту тему (особенно после покушения 20 июля 1944 г.) считались изменническими, пораженческими и карались расстрелом. Но точно также и большинство офицеров и генералов вермахта не могли и мыслить о капитуляции. Даже заговорщики против Гитлера. Незадолго до краха рейха адмирал, командующий флотом Дениц, которого Гитлер в своем завещании назначил наследником (очевидно, для лучшего командования затоплением государственного корабля), обещал продолжать войну “крайними средствами” и даже “подать яркий пример... верности долгу вплоть до смерти”. Еще после покушения на Гитлера 20 июля 1944 года Дениц прилетел в Растенбург (где и произошел врыв) и обрушился с гневными обвинениями в адрес изменников в армии.
А вот когда Гитлер покончил с собой (30 мая 1945 г) и Дениц стал главой нацистского государства, то только тогда он “прозрел” и так отреагировал на радиограмму о его назначении: “Пора кончать, хватит доблестных битв, надо сохранить людей, больше никаких бесполезных жертв!” (см. Райнер Гансен. “Капитуляция: полная, окончательная, безоговорочная”.)
Но вернемся в сентябрь 1944 года. Когда, по словам Попова, Сталин должен был остановиться перед входом в Восточную Европу, союзники подписывают следующее соглашение:
№ 206. Протокол соглашения между правительствами СССР, США и Великобритании о зонах оккупации Германии и управлении большим Берлином, принятого в европейской консультативной комиссии
12 сентября 1944 г.
Правительства Союза Советских Социалистических Республик, Соединенных Штатов Америки и Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии пришли к следующему соглашению относительно выполнения статьи II Документа о безоговорочной капитуляции Германии:
1. Германия в границах, существовавших на 31 декабря 1937 г., будет разделена для целей оккупации на три зоны, по одной из которых будет отведено каждой из трех держав, а также будет выделен особый район Берлина, оккупируемый совместно тремя державами (и далее пункты как именно будет разделена Германия).
Если быть логичным и следовать Попову, то это кошмарный документ. Он отдал Восточную Европу, включая Восточную Германию, в руки тоталитарного диктатора, монстра Сталина. Но ведь под ним стоят подписи глав западных демократий! Тех самых, на которых уповает и делает ставку Попов. Тех, которые не должны были бы ни в коем случае допустить Советы в Европу. Стоять стеной.
Но почему попытки сепаратных соглашений с Германией со стороны западных союзников сильно осуждаются, да и сами союзники на них не шли? Что-то робкое в смысле контактов с врагом в самом конце войны пытался делать шеф американской разведывательной службы в Европе А.Даллес, встретившийся 8 марта 1945 г. в Цюрихе с представителем германского военного командования — главным уполномоченным СС при группе армий “Ц” в Италии генералом СС К.Вольфом. Отклик Даллеса на инициативу ведомства Гиммлера был грубым нарушением всех соглашений по БК, принятых и в Тегеране, и на разных совещаниях в 1944 году, и в Ялте. Когда эти сведения дошли до Сталина, он написал два довольно резких письма Рузвельту и Черчиллю. Те отвечали многословно, что, мол, никаких политических переговоров не шло, а только проверяли полномочия Вольфа. Черчилль в своем монументальном труде “Вторая мировая война” написал об этом так:
“Вольфу прямо заявили, что не может быть и речи о переговорах и что разговор может продолжаться лишь на базе безоговорочной капитуляции. Сведения об этом были сразу же переданы в штаб-квартиру союзников, а также американскому и английскому правительствам. С третьим рейхом покончено, и он (Гитлер — В.Л.)погибнет вместе с ним. Но некоторые из его последователей тайно пытались установить контакт с союзными странами, говорящими на английском языке. Все предложения, которые они вносили, были, конечно, отвергнуты. Наши условия предусматривали безоговорочную капитуляцию на всех фронтах”.
А вот если бы Сталин задолго до окончания войны, в начале сентября 1944 года, вышел из коалиции и заключил сепаратный мир с Гитлером (а иначе как через мир или хотя бы перемирие остановить военные действия на фронте нельзя), то это, оказывается (по Попову), был бы замечательный шаг в сторону демократии. Допустим, что Сталин так поступил. Вполне можно предположить, что западные союзники сами бы покончили с Гитлером. Скорее всего, да — покончили, так как летом 1945 года у США уже была атомная бомба, и она была бы сброшена не на Японию, а на Германию. Но тут не все так просто.
Сепаратный мир с Германией, заключенный Сталиным в сентябре 1944 года, привел бы к следующим прямым последствиям. Причем я пишу не в рамках альтернативной истории, а в точном соответствии с обстановкой на фронтах того времени. Гитлер сразу же начал бы переброску своих восточных армий на западный театр боевых действий. Это 150 дивизий, которые через месяц уже вступили бы в полноценные бои. Надо напомнить также, что именно к концу лета 1944 года Германия достигла пика своего военного производства. На поток были поставлены вполне приличные танки “Тигр”, “Королевский тигр”, “Пантера” (превосходящие по огневой мощи и броне Т-34, КВ и даже ИС-1), САУ “Фердинанд”. В серию пошли реактивные истребители (выпускались и в бомбардировочной модификации) Ме-262 со скоростью 800-850 км/час, почти неуязвимые для самолетов союзников. Ничего подобного не было у англичан и американцев (и у Советов). На потоке производились и беспилотные самолеты-снаряды ФАУ-1, и ракеты ФАУ-2, аналогов которых также не имелось в армиях союзников.
Можно смело утверждать, что при получении таких дополнительных сил, как весь бывший восточный фронт, и такого вооружения, как реактивная авиация, ракеты и новейшие танки, союзники побежали бы быстрее лани до Дюнкерка, и хорошо еще, если, как и в 1940 году, им удалось бы эвакуироваться. Италия осталась бы в рамках оси, равно как и вся Европа, включая Францию. А это — и оружие, и рабочая сила, и дивизии. Даже маленькая Норвегия поставила Германии дивизию СС, а храбрая Югославия — даже две, имелись голландские, венгерские, французские, эстонские, латышские и др. дивизии СС, да и вообще все подневольные Гитлеру страны давали ему своих легионеров — всего 19 дивизий только СС (см. Энциклопедия третьего рейха, М., 1996, с.121).
Теперь об атомных бомбах. США располагали к августу 1945 года всего двумя штуками (третью взорвали на испытаниях в Аламогордо, в Нью-Мексико). Значит, с сентября 1944 года до августа 1945 года армии союзников бились бы с Германией один на один. Причем, война эта могла носить только воздушный характер — с континента союзников выбросили. Но при все большем числе реактивных истребителей и высокой выучке немецких асов трудно сказать, чем бы это кончилось. Во всяком случае, до времени производства аналогичного оружия странами альянса.
Доказательством того, что дело союзников было бы швах, служит контрнаступление немцев в Арденнах, которое началось 16 декабря 1944 года, когда англо-американские войска чуть было не потерпели тотальное поражение и уже намыливались бежать к Дюнкерку. Черчилль и Эйзенхауэр (командующий союзными войсками в Европе) тогда буквально взмолились и просили Сталина ускорить начало наступления на Восточном фронте.
Вот фрагменты из писем Черчилля и Сталина — Черчиллю.
Премьер-министр — маршалу Сталину.
6 января 1945 года.
“На Западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях. Я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть. Я никому не буду передавать этой весьма секретной информации, за исключением фельдмаршала Брука и генерала Эйзенхауэра, причем лишь при условии сохранения ее в строжайшей тайне. Я считаю дело срочным”.
Маршал Сталин — премьер-министру.
7 января 1945 года.
“Получил вечером 7 января Ваше послание от 6 января 1945 года.
…Учитывая положение наших союзников на западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января. Можете не сомневаться, что мы сделаем все, что только возможно сделать для того, чтобы оказать содействие нашим славным союзным войскам”.
Реально наступление началось 12 января 1945 года, на две недели раньше намеченного срока, что спасло союзников.
Премьер-министр — маршалу Сталину.
9 января 1945 года.
“1. Я весьма благодарен Вам за Ваше волнующее послание. Я переслал его генералу Эйзенхауэру только для его личного сведения. Да сопутствует Вашему благородному предприятию полная удача!”
Черчилль завершает обмен письмами такими словами:
“Я привожу эту переписку как прекрасный образец быстроты, с которой можно было вершить дела в высших сферах союзников, а также потому, что со стороны русских и их руководителей было прекрасным поступком ускорить свое широкое наступление, несомненно, ценой тяжелых людских потерь”.
Учтите, что в том контрнаступлении в Арденнах участвовали всего лишь 24 дивизии вермахта. Теперь представьте, что было бы, если к тем 24 дивизиям добавились 150 дивизий, переброшенных с Восточного фронта. Это — полный и тотальный разгром союзников. Какой там Дюнкерк! Не добежали, потеряли бы всю армию.
Две атомные бомбы, которые сбросили бы американцы на Германию в августе 1945 года, не решили бы судьбы войны. Даже обессиленная Япония не сразу капитулировала, а только через три недели после Хиросимы-Нагасаки. И при условии, что СССР тоже вступил в войну и разбил Квантунскую армию. А уж Германия без кошмарного для нее Восточного фронта, снова полностью захватившая инициативу в свои руки, тем более продолжала бы войну. Что могли сделать те две бомбы? Разрушить и без того разрушенные бомбардировками города? Пусть себе — еще на сотни тысяч жертв больше.
Для производства еще одной бомбы нужны месяцы (очень медленен процесс разделения изотопов Урана 235 и 238 либо накопления плутония в атомном реакторе). И все это время шла жестокая война. Продолжались обстрелы Лондона и других городов ракетами ФАУ-1 и ФАУ-2 и окрепшей немецкой авиацией. А потом — все равно была необходима повторная высадка в Европе. И затяжные бои с немецкими войсками, может быть, в течение года-двух — с применением атомного оружия. В итоге союзники бы выиграли — за счет огромного экономического потенциала США. Но ценой миллионных потерь. Как военных потерь, так и гражданского населения всей Европы. Каких именно? Да вот, если исходить из минимальных цифр общих потерь СССР и Германии в сумме (туда входят потери на поле боя, умершие от ран, умершие в плену, от болезней, потери населения от немецких репрессий, бомбежек, эпидемий, голода и холода), то примерно 30-35 миллионов человек (см. Гуркин В.В. “О людских потерях на советско-германском фронте в 1941-1945 гг.”)
А если из максимальных, то еще в два раза больше (см. “Цена войны: людские потери СССР и Германии”, 1939-1945.)
Эти десятки миллионов жертв пришлись бы на западные страны антигитлеровской коалиции и на население и войска Германии.
Такова была бы цена выхода СССР из войны в сентябре 1944 года. Такова была бы плата всего мира за идею Попова остановиться на границе СССР 1939 года ради модернизации в нем социализма и скорейшего прихода чего-то вроде горбачевских реформ. Это помимо того, что в Большой Истории Россия осталась бы страной, поправшей союзнические обязательства, которая ради своих шкурных интересов улучшения социализма за счет хренового капитализма предала общие цели борьбы с нацизмом и стала виновницей гибели десятков миллионов человек. Стала бы страной-изменницей идеалам демократии и мира.
Не жирно ли?