Мне исполнилось пять лет, когда началась война. В то время наша семья жила в пригороде украинского города, недалеко от железнодорожной станции. Никогда не забуду первые военные дни. Люди в посёлке внезапно похмурнели, озаботились. С лиц надолго сошли улыбки. Обычно разговорчивые, щедрые на юмор, мужчины и женщины словно онемели. «Эх, надо же такому случиться, - горевал отец. – Жизнь наладилась, всего вдоволь, только радуйся. Так поди ж ты, немчура прёт. Всё теперь – насмарку…» Через неделю, может, две он уже был облачён в солдатское обмундирование. Формирование пешим маршем направилось в район села Кринички, это километрах в десяти от нашей хаты. Каждый день мама бесшумно, украдкой плакала, но для меня это незаметным не было. В посёлке взрослых мужчин не стало, да и женщин, казалось, поубавилось. Кто дома сидел безвыходно, кто к родственникам в село подался.
В конце августа в наш город вошли немцы. Для меня, пятилетнего, всё произошло как-то неожиданно. Утром, проснувшись и глянув в окошко, я увидел на площади при местном рыночке кучу незнакомых мужиков в серых одеждах и таких же серых пилотках, поодаль – мотоциклы с колясками. Через открытую форточку доносились непонятные выкрики, смех. Даже хохот их был чужим, непривычным для славянского уха. В хату вошла мама, внезапно постаревшая, сгорбленная, её голову наглухо покрывала тяжёлая чёрная косынка. На лице – страх, тревога. «Это немцы, - сказала обречённо, тяжело вздохнула. – Чего им, собакам, надо?..»
И в самом деле, чего им надо? Этот вопрос в детскую голову вбился колом, и не было на него ответа. Позже я задал его соседу, деду Пантелею, он всё знает. «Как чего? – удивился старый моему вопросу. – Земельки нашей захотелось. Сбегай на пустырь за рынок: увидишь, как они чернозём хапают. Погодите, мы вас накормим землёй – до блевоты!» Через несколько минут, несмотря на дождь, я был уже на пустыре. Увидел. Пленные красноармейцы под присмотром конвоиров с собаками лопатами загружали телеги чёрной, как смоль, землёй. Лошади с натугой вытягивали поклажи из грязи, на освободившиеся места въезжали пустые брички.
Дед Пантелей объяснял, что на железнодорожной станции идёт перегрузка чернозёма в пульманы для отправки в Германию. «Хапают всё подчистую. Коров, свиней, даже навоз отправляют в свой фатерлянд. Знал и раньше: они жадные, дюже жадные. Но что такие загребущие – не подозревал». Да, это наших людей и возмущало, и удивляло. Но не всех. Неожиданно появились пособники оккупантов, одобрявшие внедрение грабительского порядка, по-немецки, орднунга. На фоне всеобщей ненависти к пришельцам, которой было перенасыщено всё пространство вплоть до самых мелких щелей и дыр, субъекты-перевёртыши выделялись особенно контрастно и противно.
Помню, через день-два после прихода новой власти к нам утром постучали. «Кто?» – тревожно спросила мама. За дверью молчали. Мама повторила вопрос. «Да свои, свои… Открывай, не стесняйся, - послышался знакомый мужской голос. – Это сосед ваш, Алексей Неплюйко. По делу я». Что же получается? Оказывается, в своё время не все мужчины ушли в армию. Он ввалился в хату с улыбкой, занявшей всю его широченную морду. На левом рукаве – жёлто-блакитная повязка, козырёк фуражки вздёрнулся вверх и вправо, обнажив бугристый обезьяний лоб с прилипшей потной чёлкой наискось. («Под Гитлера подделывается», - скажет потом мама.)
«Я старшой по посёлку, - почёму-то хихикал он. – Завтра, в десять утра – общий сбор на площади. Всех будут знакомить с распоряжением германской власти. Приходи без опоздания!» Мама молчала и с удивлением широко раскрытыми глазами рассматривала Неплюйко, как рассматривают необычного зверя. Тот важно поправил повязку, ещё дальше, до затылка сдвинул кепку и назидательно изрёк: «Надо усвоить, чего хочет новая власть, и всячески ей помогать. Слава богу, большевичков прогнали, наступила свобода. Говорил твоему дураку: пересидим в кукурузе, переждём, придут освободители – заживём. Не послушал меня. Может уже и того… поплатился». – «Выйди из моей хаты, - несколько дрожащим голосом, собрав последнее терпение, сказала мама. – Мне нужно очистить её от грязи». – «Правильно! Чистота – залог здоровья, орднунг», - хихикнул он и ушёл.
И в последующие дни Неплюйко захаживал к нам. Гнал людей рыть траншеи, разгребать завалы, митинговать. Два раза «организовывал» жителей посёлка на показательную казнь. Один случай я хорошо запомнил по маминому рассказу. В центре города, на Транспортной площади при стечении нескольких тысяч ошеломлённых граждан повесили мальчика лет 14-15. На груди у него болталась фанерка с надписью: «Украл сапоги у немецкого солдата». После этого мама приказывала мне: «Увидишь карандаш на дороге – не трожь: вдруг он немецкий!»
Я узнал от мамы, что до войны Неплюйко на вагоностроительном заводе активно сотрудничал в местной многотиражке. Такие крикливые статьи выдавал, ой-йо-йо! Разоблачал звериную сущность империализма, в том числе, германского. Призывал трудовыми подвигами отвечать на его происки: «Пятилетку – в три года!». И вот нате вам – поворот на 180 градусов. Боже мой, как однообразны в своём предательстве перевёртыши, несмотря на смену эпох и поколений. Они принимают и славят одну власть, а потом так же неистово – другую, противоположную первой по духу и устремлениям. Прошло полстолетия, но предатели-перевёртыши и изменники не перевелись. И даже их иудовские приёмы не претерпели изменений. То, что ранее восхваляли, теперь всячески поносят. «Разоблачают» и клеймят тех, перед кем ползали на брюхе, а ныне покойных.
Как-то в наше время на заре прихватизации мне довелось вести «светский» разговор с одним из гонористых демократов. Молодой да ранний, мало знающий и ещё меньше повидавший, но жаждущий немедленных материальных благ, он безапелляционно заявил: «Жаль, что немцы не завоевали нас в 1941 году. Давно бы жили уже при капитализме». Ну как в ту минуту он был похож на Неплюйко, пусть цветёт тот в мире ином! И вспомнились мне чернозём, публичные казни. Лучшую зону в городском парке с прудом и лучевыми аллеями цепью отгородили от пыльной территории с пожухлой растительностью и табличками пометили: «Только для немцев!» Такие цепи и таблички появились в кинотеатрах, трамвайных вагонах. Очень убедительная идеология: они - господа, высшая раса, мы – быдло. Кстати, недавно мне снова повстречался некогда шустрый, а теперь поблекший демократишка. Погасший взор, впалые щёки, виноватая полуулыбка, истёртый костюмчик из прошлого века… Видать, ему не удалось доказать, что он - из высшей расы.
Но вернёмся к итогам войны. Она завершилась крахом агрессора, и тем самым ещё раз подтвердились суровые уроки истории: кто с мечом приходит, от меча и погибает. Даже если меченосцам помогают предатели-неплюйки. На исторических уроках тупыми учениками проявили себя монголо-татары, рыцари-крестоносцы, польские интервенты начала XVII века, Карл XII, Наполеон, Гитлер. Таким же дубоголовым зарекомендовал себя и американский президент Буш, захотевший напиться иракской нефти. Как бы не перепился до блевоты, как говорил дед Пантелей. История – строгий экзаменатор.
А.Ф. ЕВИЧ