Как фальсифицируют историю войны

Технология «исторической ми­фологии» отработана изумительно. Просто диву даешься, как элегантно удается навешивать лапшовую массу на уши вполне достойных представи­телей русскоязычного мира по всей планете. Непревзойденным мастером этого действа является, безусловно, господин Резун, без лишней скром­ности присвоивший себе псевдоним «Суворов»². На голубом глазу объявил себя историком и с чей-то очень уме­лой подачи буквально заполонил пестрыми книжечками прилавки ма­газинов и полки библиотек. Правда, технология изобретения сенсаций у этого господина предельно при­митивна и однообразна. Как и у всех «мифологов», козырной конек Резу-на — беззастенчивое использование читательской неосведомленности в специфических военных и военно-исторических вопросах. Его инстру­ментарий — ложь, перемешанная с полуправдой и рассчитанная на неве­дение читателей.

1

Одна из излюбленных тем «мифо­логов» всех мастей и оттенков — рас­суждения о заградительных отрядах и штрафных батальонах как едва ли не главном секретном оружии Ста­лина. Послушать западных «мифоло­гов» и их подпевал из либеральных СМИ России, так получается, что ис­пользование такого рода подразде­лений и обеспечило успехи Красной армии, послужив главной силой, за­ставившей солдат воевать и доби­ваться Победы.

Именно Резуном была пущена в ход цифирь, которая должна якобы убедить всех интересующихся этой проблематикой в том, какие потери понесла Красная армия от рук соб­ственных властных структур. Чтобы привлечь внимание и поразить чи­тателя, плодовитый автор «мифо­логических сочинений» в одном из них даже выделил в рамочку круглое, солидное число: «За время войны только военными трибуналами было осуждено 994 000 военнослужащих, из них свыше 157 000 приговорены к расстрелу, то есть практически пят­надцать дивизий были уничтожены сталинской властью».

И словно выполняя чье-то указа­ние извне, всевозможные «мифоло­ги» стали повторять эти цифры как основное доказательство кровожад­ности Советской власти, проявлен­ной в годы войны. При этом никто не потрудился выяснить: сколько же на самом деле из этих людей было осуж­дено за преступления, подсудные во­енному правосудию любой армии? сколько было среди них казнокрадов, расхитителей, вороватых торгашей, самострелов, трусов, перебежчиков? И главное — сколько было действи­тельно невинных? Но без такого раз­деления на «чистых» и «нечистых», на «козлищ» и «агнцев» нивелируют­ся, выхолащиваются невиновность и жертвенность одних и преступная подлость других. Все оказывается сваленным в одну кучу ради круг­ленького, поражающего воображе­ние неосведомленных людей числа, не имеющего никакого отношения к «очищению от вранья».

Тем более что в большинстве случа­ев расстрельные приговоры не испол­нялись, а заменялись «штрафными ротами» для рядового и сержантского состава и «штрафными батальона­ми» — для офицерского. Кстати, о ко­личестве дивизий. Если вести подсче­ты со знанием дела, то их было не 15, а гораздо больше. Претендующим на роль «борцов за правду» о войне надо было бы знать, что в Красной армии пехотные дивизии практически все­гда оказывались недоукомплектован­ными, а численность личного состава колебалась от6 до8 тысяч человек. Не учитывает эта страшная цифирь и того, что некоторые умудрялись попа­дать в штрафники по несколько раз, многих автоматически определяли в штрафники, освобождая из лагерей. Известны и довольно многочислен­ные случаи, когда молодые офицеры и солдаты, служившие в тыловых ок­ругах, например в Забайкальском, спе­циально совершали мелкие преступ­ления — например «теряли» личное оружие, — чтобы хоть осужденными трибуналом, но попасть на фронт, в действующую армию.

Новоявленные «очистители» исто­рии войны от «советских искажений» усиленно пытаются дегероизировать, измельчить, приземлить саму войну, свести воинский подвиг народа до уровня перегруженной вошебойки³ и полупустого котелка. Но правда ис­тории заключается именно в том, что дух патриотизма, жертвенность, же­лание простых людей страны любой ценой победить врага являлись опре­деляющими духовными элементами жизни народа и армии той поры.

Бытует легенда о том, что «зверь» Жуков посылал штрафников своими телами разминировать минные поля. На самом деле отличился этим вовсе не маршал Жуков, а генерал Батов. Он отправил на минное поле офицер­ский штрафной батальон, который почти полностью погиб. Хладнокров­но послал на смерть, зная, что разми­нирование в полосе наступления не проведено, послал, чтобы сохранить тайну и неожидан­ность первого удара. А вот другой коман­дующий, генерал Горбатов, наоборот, после успешного, по­бедного, а главное — закончившегося практически без по­терь боя помиловал своей властью весь переменный, то есть осужденный трибу­налом, состав штраф­ного батальона.

Теперь немно­го займемся ариф­метикой. Итак, предположим, что осуждено было за че­тыре года войны дей­ствительно 994 ты­сячи человек. То есть в год — 248,5 тысячи. Разделим их на количество фронтов и флотов, про­тянувшихся от Белого до Черного мо­рей. Не забудем включить в это число и не воевавший Закавказский фронт, и Тихоокеанский флот, и внутренние округа, и округа, противостоявшие Японии. Жизнь есть жизнь: воровство, воинские преступления совершались как в тылу, так и на фронте. Раздели­ли — и цифра получается в десятки раз меньшая — и несравненно менее броская. А если продолжить разнос по армиям и категориям воинских пре­ступлений, то и картина прояснится, и цифра окажется весьма далекой от исходной.

Это и есть очищение ото лжи. Но кому-то выгодна именно округлен­ная суммарная, внушительная, оглу­шающая неискушенного обывателя цифирь. Впрочем, желающие могут сравнить ее с числом преступлений и приговоров, выносимых в России в нынешнее, относительно мирное и весьма демократичное время — под­считать преступность как в армии, так и в примерно равной по количеству людей группе гражданского мужско­го населения за четыре года войны. Думается, большой разницы не обна­ружится.

Также для сведения «мифологов» и попадающих на их удочку простачков уточним: штрафные подразделения — вовсе не привилегия и не изобрете­ние Красной армии. Штрафные ба­тальоны и роты имел в своем составе гитлеровский вермахт, и недостатком контингента они никогда не страда­ли. Даже в июньских записях 1941 года генерала Гальдера несколько раз упоминаются и штрафные батальоны, и дисциплинарные батальоны раз­минирования. Вот те действительно специализировались на снятии вра­жеских минных полей с минимумом оснащения и без привлечения про­фессиональных саперов. А в июль­ских записях тот же генерал Гальдер с удовлетворением замечает, что уро­вень потерь штрафников составляет не менее 25 процентов. И загради­тельные отряды появились впервые организованно именно в вермахте, во время отступления из-под Москвы. В последний же год войны немецких дезертиров, любых подозрительных типов, просто отступивших без при­каза с позиций военнослужащих и ополченцев фольксштурма СС, геста­по, «народные» суды и военные трибу­налы в целях наглядного устрашения вешали просто гроздьями, не особо затрудняя себя бумажной волокитой. Примерно так, как ранее вешали, на­пример, советских или югославских гражданских заложников, подполь­щиков и партизан. К сожалению, нет возможности привести цифры каз­ненных карательными органами не­мецких военнослужащих. Но скорее всего они будут соответствовать со­ветским, в пропорции к общему коли­честву личного состава.

Далее Резун по ходу дела запускает исторический ланцет в тело покой­ного маршала Жукова. Препарирует его бестрепетно. И вытаскивает на свет божий следующее положение: не было, оказывается, к нему солдат­ской любви! Послушать Резуна, так любили его не фронтовики, а лишь «заградотрядчики». Появлялся Жу­ков в войсках — солдатики тут же истекали предсмертной горючей слезой, надевали чистое бельишко и писали прощальные письма. По­том — наступление, и никого, кроме безногих и безруких калек, в живых не оставалось. Выходит по Резуну, что все выжившие в войне — заград-отрядчики?

Обратимся, однако, к документу В приказе № 277, более известном как «Ни шагу назад!», четко указано: «...сформировать в пределах армии 3—5 хорошо вооруженных загради­тельных отрядов (по 200 человек в каждом)...» То есть общая численность заградотряда на полосу армии — не более тысячи человек. Легко посчи­тать, по сколько людей это выходит на километр фронта. Армии, бывало, растягивались и на сотню километ­ров. Но даже и для средних 40 кило­метров — это лишь 25 человек на ки­лометр фронта. И какой мизерный процент от общего числа фронто­виков служил в этих подразделени­ях? Кстати, на первых порах, кроме пограничников, в отряды отбирали именно лучших солдат и офицеров из числа отличившихся фронтовиков. И подчинялись они не НКВД — как постоянно утверждают «мифологи» в статьях, книгах, кинофильмах, — а армейскому командованию. Многие прошедшие войну ветераны о таких отрядах вообще услышали только после Победы.

А заградительные отряды в Крас­ной армии появились лишь в 1942 году, как уже говорилось, по приказу № 227. Именно в 1942-м! В отличие от армии гитлеровской, где загради­тельные отряды начали безжалост­ную «работу» еще в 1941 году, зимой под Москвой. О чем, весьма одно­значно, в приказе Сталина и гово­рится. Желающие могут почитать мемуары немецких генералов. И ра­боты историков. Если нет доверия к русским — ознакомьтесь с трудами англоязычных. Например, с прекрас­ной, ставшей уже классической ра­ботой Алана Кларка⁴. Из нее можно узнать, что, если бы не безжалостная воля Гитлера и не беспощадное при­менение самых строгих мер к солда­там и генералам вермахта, то после удара под Москвой немецкий фронт имел все шансы откатиться к грани­цам 1941 года. Подобное решение Гитлеру предлагали тогда вполне серьезные люди из немецкого ге­нерального штаба. За что, кстати, и поплатились.

Впрочем, и фюрер не явился пер­вооткрывателем заградительных от­рядов. Не стоит далеко ходить — от­кроем «Прощай, оружие!» Эрнеста Хемингуэя. Там очень подробно и красочно описаны расстрелы отсту­пающих итальянских офицеров и генералов итальянскими же загради­тельными отрядами в Первую миро­вую войну — чему сам писатель ока­зался свидетелем. Имелись подобные формирования и в немецкой армии, и в австрийской, и в российской им­ператорской. Даже в республикан­ской французской армии для борь­бы с дезертирами использовались специально отобранные части. Кста­ти, именно такие карательные час­ти подавили бунт в Специальном русском экспедиционном корпусе, воевавшем во Франции в годы Пер­вой мировой войны. О чем подробно написал, в частности, маршал Мали­новский, служивший там рядовым стрелком.

Что касается маршала Жукова, то он — не дама, жаждущая любви. Да, Жуков добивался выполнения задач, не считаясь с потерями... Увы. Но из миллионов вернувшихся с войны фронтовиков «заградотрядчиков» был все же чрезвычайно малый про­цент. И не любовь «заградотрядчи-ков», а уважение, авторитет и любовь армии и народа спасли Жукова сна­чала от «любви» товарищей Берии и Сталина, а позже — и от «благодарно­го» Никиты Хрущева. Не стоит Резуну всех выживших фронтовиков скопом записывать в «заградотрядчики». Это по меньшей мере непорядочно. А по большому счету — просто гнусность, как, впрочем, и все, что выдается на гора разного рода «историческими мифологами» — как на Западе, так и в России...

Но вернемся к теме штрафбатов. Кто только в последнее время не писал о них, не имея при этом ни малейше­го представления о том, что те пред­ставляли собой на самом деле. Своего рода вершиной этой тенденциозной, скандально-показушной «клюквы» могут служить книга покойного ныне Э. Володарского «Штрафбат» и сня­тый по ней фильм. После показа его по ТВ «мифологи» стали ссылаться на него, как на убедительный и надеж­ный источник информации по всей проблематике штрафбатников. И вот этого им делать явно не следовало, чтобы не выставлять себя в смешном виде.

Дело в том, что, работая над книгой и сценарием фильма, автор не счел нужным даже поверхностно изучить историю возникновения и боевые действия штрафных батальонов, по­читать мемуары воевавших в них лю­дей, встретиться с остававшимися еще живыми бойцами и командирами. Ре­зультат того, что при написании он исходил исключительно из собствен­ных умозрительных представлений о таком явлении, как «штрафбат», про­является буквально с первых страниц и первых кадров фильма. У людей, знакомых с реальностями того време­ни, не может не вызвать улыбки, когда они видят на экране, как сержант-во­дитель с соломенным чубом возит командира полка в начале войны на «газике» с открытым верхом. Меж­ду тем, «газиков» с открытым верхом («козликов») тогда в стрелковых пол­ках не имелось. Легковые машины в пехоте вообще являлись привилегией начальства, начиная с дивизионного уровня. Хорошо, если командиру пол­ка попадалась «эмка», а больше обхо­дились верховыми лошадьми. А вот сержанту-срочнику чуба не полага­лось иметь вовсе, в лучшем случае — короткая стрижка.

Но это еще мелочи. Далее, из филь­ма следует, что штрафбатом коман­дует осужденный полковник. Однако это было просто невозможно. На­оборот, в штрафбат отбирали луч­ших командиров из боевых частей фронта, и все штатные должности, должностные оклады и выслуга лет для постоянного состава штрафных батальонов шли с огромной льготой по сравнению с линейными частями. Так, командир батальона имел дис­циплинарные и прочие права как ми­нимум командира полка, командир роты — батальона и т. д. В принципе, штрафники иногда, но только после погашения судимости, оставались на командных и прочих должностях в штрафбатах. Но сразу назначить осужденного — это абсолютно не­простительный для создателей филь­ма ляп, точнее — явно заказной, в духе времени, «миф» о войне.

В выдуманном штрафбате Воло­дарского служат уголовники-добро­вольцы: разжалованные сержанты, осужденные рядовые, даже непонят­но откуда взявшиеся священнослу­жители. И это еще один полнейший «миф». В штрафных батальонах иску­пали кровью преступления (подлин­ные и мнимые) только лица команд­ного и приравненного к ним состава. Одни и те же герои проходят службу в вымышленном штрафбате многие месяцы подряд и даже после ранений возвращаются обратно. Это — так­же продукт заказной «мифологии» или откровенного невежества: дело в том, что срок наказания штрафников строго определялся и, судя по всем имеющимся источникам, не превы­шал трех месяцев. По его истечению, даже при отсутствии ранений и под­вигов, судимость снималась, награды и воинское звание возвращались, и человек убывал к новому месту служ­бы, как правило в армейский или фронтовой офицерский резерв.

В случае ранения в бою искупле­нием считался сам факт пролития крови. То же самое касалось соверше­ния штрафником подвига или иного героического поступка. В этом слу­чае полная реабилитация наступала немедленно и сопровождалась на­граждением правительственной на­градой. Иногда, при успешной опе­рации, командующий армией или фронтом одним приказом снимал (погашал) судимости со всего пере­менного состава штрафного баталь­она. Но в любом случае, как правило, в бой всегда шли рядом и офицеры постоянного состава, и офицеры-штрафники.

Лица рядового и сержантского со­става, за исключением сержантов-лет­чиков, искупали вину в штрафных ро­тах, но не в батальонах. О штрафных ротах и написано, и известно меньше. Многие, как Володарский, постоянно путают их со штрафными батальона­ми. Но, так или иначе, у прочитавших книгу и посмотревших фильм склады­вается превратное впечатление, будто бы войну выиграли своей бесшабаш­ной удалью и отчаянной храбростью блатные урки и осужденные преступ­ники, якобы служившие в штрафных батальонах. Конечно, штрафные под­разделения свою лепту в достижение Победы внесли — тут спора нет. Но романтизировать их образ и преуве­личивать значение — значит созда­вать очередной миф, направленный на искажение исторической правды и роли боевых, гвардейских и линей­ных, а не штрафных частей и подраз­делений Красной армии. Чем, соб­ственно, «исторические мифологи» годами и занимаются. 

2

Но оставим господина Резуна, пребывающего в весьма колоритной компании «изгнанников» и «борцов» на Британских островах. Перейдем к иной категории творцов «очищен­ной от советских искажений» воен­ной истории — к интерпретаторам от истории. Это, как правило, люди, не имеющие ни военного, ни истори­ческого образования, но считающие себя вправе претендовать на «самые верные» оценки общеизвестных фак­тов, а любые пробелы — интерпре­тировать на свой вкус и на потребу конъюнктуре дня и «генеральной» линии издательского спроса. А также, не в последнюю очередь, испытываю­щие непреодолимое желание понра­виться своим покровителям на Западе, заслужить их расположение в расчете на получение дополнительных мате­риальных средств, предназначенных, естественно, на дальнейшие «твор­ческие изыскания».

Граничащая с наглостью наивность мифологов порой просто умиляет. Почему-то они позволяют себе счи­тать глупцами и невеждами поголов­но все население и своей страны, и зарубежья. Передо мной выпущенная некоторое время назад нью-йорк­ским издательством «Либерти» кни­га Г. Попова «Война и правда: цена победы»⁵. В ней, среди прочих высо­санных из пальца «сенсаций», читате­лям «открывают» глаза на ход и итоги Курской битвы, 70-летие которой от­мечается в нынешнем году.

Автор выплескивает на страницы книги целую порцию выдумок и ми­фов, с тем чтобы принизить в глазах людей значение победы Красной ар­мии на Курской дуге, во многом оп­ределившей весь дальнейший ход войны. Вот что пишет бывший мос­ковский мэр Г. Попов, в силу каких-то неведомых причин вдруг возомнив­ший себя глубоким знатоком истории минувшей войны: «К середине июля советские войска в районе Курска оказались в полуокружении. Что было дальше? А на деле спасать Сталина от повторения лета 1942 года бросились союзники. 10 июля 1943 года — в кри­тический момент Курской битвы — Эйзенхауэр начал десантную опера­цию и высадился на острове Сицилия. Итальянская армия была разгромле­на. Части Эйзенхауэра быстро начали двигаться.

13 июля 1943 года Гитлер срочно вызвал с Курского фронта Манштей-на и Клюге и заявил, что "вынужден свернуть операцию "Цитадель"" из-за гораздо более важной для него Ита­лии. 15 июля был издан приказ о пре­кращении немецкого наступления и об отходе на исходные позиции».

Далее автор живописует убытие ди­визий СС в Италию и без тени сомне­ния заявляет: «А вот "обескровившие" немцев войска Воронежского и Степ­ного фронтов приходили в себя до 3 августа... До самой осени 1943 года Красная Армия не могла наступать».

Написанное в цитируемой книге если не дословно, то очень близко повторяет описание итогов Курской битвы, данное Чарльзом Винчесте­ром в книге «Ostfront — Hitler's War on Russia, 1941 — 1945», опубликованной еще в 1998 году. Книге, между про­чим, в России до сих пор малоизвест­ной. В ней содержатся традиционные подходы к оценкам Второй мировой войны, которые близки и понятны американским читателям, воспитан­ным в полной уверенности, что имен­но вмешательство в ход войны США обеспечило победу над фашизмом, тогда как сражения на Восточном фронте носили второстепенный ха­рактер. Не станем в данном случае ис­кать причины, заставившие Г. Попова целиком принять концепцию амери­канских историков, и обратимся в по­исках истины к другим источникам.

В успехе операции «Цитадель», как сегодня   известно исследователям, Гитлер сомневался с самого начала ее планирования, нервничал, отодви­гал ее сроки, старался максимально насытить ударные группировки но­вейшими «тиграми» и «пантерами». Его отношение к предстоящей битве характеризуется словами, сказанны­ми главному инспектору танковых войск вермахта генерал-полковнику Гудериану на совещании по произ­водству танков еще 17 мая (цитирую по упомянутой выше книге А. Клар­ка «План "Барбаросса"»): «От одной мысли об операции "Цитадель" меня тошнит». Взволнованный Гудериан спросил, зачем в таком случае вообще нужно наступать на востоке? На этот вопрос вместо Гитлера поспешил от­ветить Кейтель: «Мы должны насту­пать из политических соображений!» Так или иначе, но решение оказалось принятым.

Основания для сомнений у Гит­лера, конечно, имелись. Что же про­тивостояло нацистскому вермахту и войскам СС в районе Курского высту­па? Приведем только некоторые дан­ные. Центральный фронт, например, имел такую насыщенность артилле­рией, что артиллерийских полков стояло в обороне больше, чем стрел­ковых, — в общей сложности свыше 20 тысяч стволов, из которых 6 тысяч составляли противотанковые 76-мм пушки. Реактивных систем залпового огня «катюш» имелось 920. Плотность минных полей достигала 4 тысяч мин на квадратную милю. Подтягивались резервные части, танковые армии и корпуса, строились глубокоэшелони-рованные полевые укрепления.

Все это, разумеется, не оставалось незамеченным для немцев. Команду­ющий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал фон Манштейн в связи с этим даже открыто выступил перед Гитлером с требованием отмены «Ци­тадели», говоря, что операция неосу­ществима и от нее нужно отказаться. Но Гитлер, который никогда не от­менял однажды принятого решения, поддержанный «карманными» гене­ралами Кейтелем (начальник шта­ба Верховного главнокомандования вермахта), Цейцлером (начальник Ге­нерального штаба сухопутных войск) и фон Клюге (командующий группой армий «Центр»), назначил наступле­ние на 5 июля. Он следующим обра­зом формулировал основную стра­тегическую задачу «Цитадели»: если даже не получится глубокого про­рыва, подобного осуществленным в 1941 и 1942 годах, то, по крайней мере, удастся обескровить русских, остановить их продвижение на Запад и на Балканы, к нефтяным скважинам Плоешти.

«День независимости Америки — начало конца Германии», — сказал по поводу наступления на Курской дуге начальник штаба 48-го немецкого танкового корпуса генерал-майор фон Меллентин, имея в виду, что на­ступление началось 5 июля — на сле­дующий день после национального праздника американских союзников СССР.

Но обратимся сначала к стено­граммам совещаний у Гитлера, ко­торые пунктуально велись с декабря 1942 года до последних дней войны. То есть именно в то время, когда Гит­лер окончательно подмял под себя немецкий генералитет, лично воз­главил командование вооруженными силами Германии и начал повторять ошибки, допущенные Сталиным на первом этапе войны. Стенограммы этих совещаний сохранились и изда­ны в 2003 году на английском языке в книге «Hitler and his Generals, military conferences 1942—1945. The first complete stenographic record of the Military Situation Conferences — from Stalingrad to Berlin».

Итак, 5 июля 1943 года германские танковые «клещи» начинают сжи­маться. Вначале им удается «выщер­бить» два углубления в многослойной советской обороне. И неудивитель­но. Красной армии в июле 1943 года противостоял противник, обладав­ший огневой мощью и маневренно­стью, которые намного превосходи­ли возможности вермахта в 1941 году. Число одних танковых дивизий со­ставляло 17. Продвижение стальной армады обеспечивали пять пехотных корпусов. Девять лучших, оснащен­ных новейшими броневыми машина­ми танковых дивизий СС и вермахта наступали на фронте порядка 50 ки­лометров. Немецкие танки двигались «тупым клином», имея в острие и по бокам тяжелые «тигры», а в основа­нии — модернизированные средние танки Т-3, Т-4, новейшие тяжелые штурмовые орудия.

Тяжелым танкам и самоходкам в первые дни боев удавалось локаль­но прорывать оборону советских войск, которая, впрочем, в отличие от 1941 года немедленно смыкалась позади, отсекая пехоту, средние тан­ки и самоходные орудия. При таком положении дел сказались слабые стороны механической части «пан­тер» и отсутствие оборонительного вооружения на «фердинандах». Тяже­лые самоходные установки, имевшие прекрасные дальнобойные пушки и выдерживавшие на дистанциях бо­лее полукилометра удары снарядов танков Т-34, с близкого расстояния беспрепятственно сжигались русской пехотой, использовавшей огнеметы и бутылки с зажигательной смесью, за­брасываемые на жалюзи двигателей.

Вот как описывает Курскую битву непосредственный участник сраже­ния немецкий генерал-майор фон Меллентин в переведенной на рус­ский язык книге «Бронированный кулак вермахта». В начале сражения «48-й танковый корпус располагал примерно 60 самоходными орудия­ми и более чем 300 танками — такой ударной силы у него потом уже ни­когда не было».

5 и 6 июля: «Войскам приходи­лось наступать по сплошному мин­ному полю... Наши части несли зна­чительные потери... Несмотря на неоднократные массированные уда­ры нашей авиации по позициям рус­ской артиллерии, ее огонь не осла­бевал».

7    июля немцам удалось немного продвинуться, но «войска измучены, 3-я танковая дивизия не смогла дале­ко продвинуться».

8    книге «Panzer Leader» генерал Гудериан пишет, что танки «тигр» фирмы «Порше» оказались непри­способленными для прорыва пехот­ных оборонительных линий: «Им не удалось ни уничтожить, ни подавить противника... К русским позициям они вышли без пехоты... Несмотря на исключительную храбрость и не­слыханные потери, пехота дивизии Вейдлинга не смогла использовать прорыв танков. Продвинувшись на 10 километров, войска Моделя были остановлены».

8 июля разведывательному отряду «Великой Германии» «удалось унич­тожить двадцать один танк Т-34», но поставленные задачи так и остались невыполненными. «Больше не остава­лось никаких сомнений в том, что на­ступательный порыв немецких войск иссяк, наступление провалилось». И это на южном участке фронта, где «вмятина» в русской обороне была в два раза большей, чем на северном фасе.

Ни о каком «полуокружении» речи не идет. Даже в момент наибольше­го углубления две немецкие «клеш­ни» разделяло более 100 километров, а сил преодолеть их уже не имелось. В ночь на 12 июля части «Великой Гер­мании» были заменены 3-й танковой дивизией и отведены на краткосроч­ный отдых и ремонт. Занявшие место элитной дивизии СС обычные части вермахта оказались незамедлительно выбиты со своих позиций в результа­те атаки русских.

13  июля «против танкового корпу­са СС и 11-й танковой дивизии рус­ские предпринимали сильные конт­ратаки... потери русских огромны, но они восполняются новыми частями... Они располагают неистощимыми ре­зервами».

14  июля. Вслед за кратким отды­хом и ремонтом «Великая Германия» вновь в бою. Но «после десяти дней боев... "Великая Германия" очень ос­лаблена, в то время как ударная сила русских не только не уменьшилась, а, пожалуй, возросла». А ведь танковая дивизия «Великая Германия» — одно из самых лучших и отлично воору­женных соединений войск СС и вер­махта. «К концу дня 14 июля стало совершенно очевидно, что немецкое наступление провалилось... С немец­кой стороны потери в личном соста­ве были не так уж велики, зато потери в танках были потрясающими. Танки типа "пантера" не оправдали возла­гаемых на них надежд: их легко было поджечь... Из всех "пантер", прини­мавших участие в боях, к 14 июля ос­талось только несколько машин. Не лучше обстояло дело в танковом кор­пусе СС».

Командующие группами армий «Центр» и «Юг» были вызваны на совещание в ставку Гитлера «Вольф-шанце» только 13 июля. Если бы ситуация в Италии действительно оказалась столь драматичной, то Гитлер отозвал бы военачальников в первый же день высадки десанта наших западных союзников, то есть 10 июля (момент начала на Сици­лии операции «Хаски»). В верховном командовании немцев в очередной раз возник разлад между Гитлером и его генералами. Теперь уже гене­рал-фельдмаршал фон Манштейн, находясь в ставке, упрямо настаивал на продолжении операции, а Гитлер и генерал-фельдмаршал фон Клюге требовали ее прекратить.

Операция «Цитадель» была свер­нута в результате силы и стойкости стоявших в обороне войск Красной армии и наличия у нее больших не­использованных резервов. Прак­тически уже к 12 июля и Гитлер, и большинство его генералов осозна­ли безнадежность дальнейших атак и прекратили «Цитадель» ввиду пол­ного провала и невозможности до­стичь поставленных целей. В этот день, перейдя в наступление на се­верном фасе выступа Курской дуги (Орловская наступательная опера­ция), уже советские войска вкли­нились на 50 километров в глубину немецкой обороны и с востока вор­вались в Орел. Полностью город был освобожден 31 июля. 17 июля Крас­ная армия перешла в наступление на юге между Изюмом и Таганрогом. На­ступать «обессиленная» Красная ар­мия смогла и дальше, уже 23 августа освободив, на сей раз окончательно, Харьков. Как видим, миф о том, что Красная армия не смогла наступать до осени 1943 года, — не более чем грубая подтасовка фактов.

Развитие событий в Италии лишь незначительно повлияло на собы­тия на Курской дуге. Об этом свиде­тельствуют послевоенные мемуары немецких генералов и стенограм­мы совещаний с участием Гитлера. До государственного переворота в Риме и смещения Муссолини особых тревог положение в Италии у Гитле­ра вообще не вызывало. Десантные войска союзников подвергались уда­рам немецкой штурмовой авиации, несли потери. Гитлер, как видно из стенограмм первых дней боев в Ита­лии, считал, что позиции немецких войск вокруг Этны сильны и вполне способны задержать наступление де­санта союзников.

Поэтому действительно важное со­вещание, посвященное Италии, про­шло только утром 25 июля 1943 года. Начиналось совещание, как обычно, с разбора событий на Востоке, а не в Италии. В частности, обсуждалось по­ложение на северном фланге фронта, требовавшем привлечения танкового корпуса СС. Гитлер в ответ на такое предложение взрывается: «Это невоз­можно! Я категорически запрещаю!» Далее обсуждается перемещение войск, посылка танкистов СС в Ита­лию без материальной части. Кстати, на том же совещании Гитлер вспоми­нает печальную историю танковой дивизии «Великая Германия», уже од­нажды почти полностью уничтожен­ной в районе Ржева. Тогда погибло 2,7 тысячи танкистов и пехотинцев, не считая раненых, больных, пропав­ших без вести.

К вопросу ликвидации Курского выступа Гитлер никогда более не воз­вращается. Он даже соглашается на отвод войск и стабилизацию фронта, предположив, что бои под Курском и Орлом без остатка поглотили боль­шую и лучшую часть советских тан­ков, пехоты, авиации. Следователь­но, надеялся он, остаток лета и осень пройдут для немцев спокойно, так как русские, следуя логике его рас­суждений, будут так же старательно зализывать раны, как и сами немец­кие войска. А. Кларк приводит сло­ва Манштейна: «Мы надеялись, что в ходе операции "Цитадель" нанесли противнику такие потери, что могли рассчитывать на передышку на этой части фронта, а группа армий "Юг" решила пока отвести значительную массу танков с этого крыла с целью выправить положение на Донецком участке». Как видим, об Италии ге­нерал-фельдмаршал не произносит ни слова.

Немцы отлично знают о собствен­ных потерях, осведомлены и о при­мерных потерях советских войск. Но — и это самый серьезный момент, который сознательно упускают из виду мифологи, — поле боя, повто­рим еще раз, осталось за Красной ар­мией. В полевых условиях отдельные ремонтно-восстановительные бата­льоны дивизий и танкоремонтные мастерские РККА оперативно вос­становили порядка 1250 танков из общего числа 2300 подбитых, но от­нюдь не бесповоротно выведенных из строя.

Следует воздать должное героиче­ской и тяжелой работе советских ре­монтников. Кроме всего прочего, вос­становление танков — дело отнюдь не для слабонервных. Зачастую из сталь­ного корпуса вытаскивали, просто выгребали скребками или лопатами останки сгоревшего экипажа, меняли электропроводку, немного чистили внутри, заваривали или заклепывали пробоину и заново регулировали ди­зель. На покраску времени не остава­лось. В танках с чисто механическими повреждениями работы оказывалось меньше. В результате усилий ремонт­ников безвозвратные потери (пол­ностью разрушенные внутренними взрывами боеприпаса танки) соста­вили немногим более тысячи машин. Немецкие же поврежденные танки, в том числе «тигры», «фердинанды» и «пантеры», оставшиеся на поле боя, достались победителям в качестве трофеев.

Вот данные, которые приводят практически все зарубежные источ­ники: немецкие войска имели перед наступлением 2,7—3 тысячи танков и штурмовых орудий, 2 тысячи само­летов, 900 тысяч военнослужащих. Противостоявшие им советские вой­ска: 3,4 тысячи танков, 2,1 тысячи са­молетов, более чем миллион человек личного состава. Эти данные о проти­востоявших друг другу группировках помогают выяснить истину в вопросе о потерях в живой силе и технике.

Описывая участие в Курской бит­ве войск СС, издание «SS-Wiking, The History of the Fifth SS Division 1941 — 1945» сообщает: «Правдивый подсчет немецких потерь так никогда и не был завершен, но его можно оценить примерно в сто тысяч убитых». По данным книги «The World War II Desk Reference», изданной при участии Центра Эйзенхауэра, число немецких потерь в Курской битве с 5 июля по 17 августа составило 70 тысяч. Изда­ние «The Illustrated History of WW II by John Ray» оценивает потери немцев в 70 тысяч убитых и почти 3 тысячи по­терянных танков.

Уже упоминавшаяся работа «Ostfront — Hitler's War on Russia 1941 — 1945» Ч. Винчестера, судя по всему послужившая основой для «на­учных» выводов Г. Попова, говорит о недостоверности советских данных (уничтожено 2952 танка, 195 штур­мовых орудий, сбито 1392 немецких самолета). Однако формулировки, приведенные в этой книге, весьма обтекаемы. В ней говорится: «Группа армий "Центр" докладывала о поте­ре примерно половины имевшихся в начале танков — 304, включая 39 "эле-фантов". Группа армий "Юг" — о по­тере 233 полностью уничтоженных в ходе "Цитадели" танков, включая 58 "пантер"... В конце июля группа армий "Юг" имела около 500 боеспо­собных танков, половину из того, с чем начинала сражение». Исходя из этих данных, «Цитадель» стоила немцам около 700 полностью поте­рянных танков. Как видим, речь идет о полностью уничтоженных и не под­лежавших восстановлению танках — подбитые машины в ходе боя не учи­тывались.

Но и здесь просматривается некая «мифологическая» нелогичность. Если до начала битвы обе немец­кие «клешни» имели примерно рав­ное количество танков, то есть по 1,5 тысячи (общее число — 3 тыся­чи), а после — соответственно, по­ловину, то потери должны были со­ставлять примерно 1,5—1,7 тысячи машин, но никак не 700. Объяснить подобный разнобой можно тем, что в боевых донесениях из частей под-считывались все танки, остановлен­ные огнем и минами в ходе боя. Тут и подбитые, и поврежденные, и взо­рванные — все вместе, так как опре­делить их точное состояние визу­ально зачастую просто невозможно. В ходе боев часть танков немцы вы­тягивали бронированными тягачами и отправляли на ремонт в Харьков и Богодухов, часть восстанавливали на месте. Но то же самое, как уже отме­чалось, весьма успешно осуществля­ли и советские отдельные ремонт-но-восстановительные батальоны, передвижные танкоремонтные заво­ды и мастерские.

Один и тот же танк, советский или немецкий, в течение десяти дней боев мог несколько раз сменить экипаж, неоднократно получить выводящие из строя повреждения, связанные с частичной или полной потерей бое­готовности. Происходил, например, разрыв гусеницы миной или пулей противотанкового ружья, заклинива­ние башни снарядом, вывод из строя механика-водителя или членов эки­пажа и т. д. И немецкие, и советские командиры вполне обоснованно впи­сывали в боевое донесение каждую бронированную машину врага, по­терявшую подвижность в результате столкновения на их участке боя. От­сюда и разнобой. Но, как отмечалось выше, множество подбитых совет­ских машин осталось на территории, контролируемой частями РККА, и позже восстановлено, а большое чис­ло немецких было захвачено на поле боя и на ремонтных предприятиях в Харькове и Богодухове.

Следует заметить, что завышение потерь противника на войне — явле­ние распространенное. В Красной армии с этим стремились бороться. Например, в период Сталинград­ской битвы начальник штаба Дон­ского фронта генерал-лейтенант М. С. Малинин писал в своем распо­ряжении начальникам штабов 64, 57, 21, 65, 246, 66, 62-й общевойсковых и 16-й воздушной армий о недопу­щении завышения данных о тро­феях и потерях войск противника в донесениях соединений и частей: «Просматривая ежедневно итоги дня о количестве уничтоженной жи­вой силы и техники и захваченных трофеях, я пришел к выводу, что эти данные значительно завышены и, следовательно, не соответствуют действительности».

О состоянии дел в танковых вой­сках СС поведал историк Ян Бакстер в книге «Eastern Front. SS: The Secret Archives». Характеризуя действия тан­ковых дивизий СС, автор пишет: «В те­чение нескольких дней Советская армия свела на нет мощные немец­кие танковые силы, выбив немецкое наступление из расчетного графи­ка. В конце третьего дня наступле­ния 2-й танковый корпус СС потерял 160 танков из 200, имевшихся внача­ле, что оставило корпус практически небоеспособным... 12 июля 1943 года второй танковый корпус СС оказал­ся вовлечен в танковое сражение на холмах вокруг Прохоровки. Это был климакс операции "Цитадель", в ко­торой погибли тысячи солдат и были потеряны сотни танков с обеих сто­рон... Ударные немецкие части были остановлены, принуждены замереть». Речь опять идет об уже утраченной немцами к 12 июля победе.

Война есть война. И потери РККА также были немалыми. Если принять общие потери советских войск тоже за 50 процентов, как это было в слу­чае 5-й гвардейской танковой армии, то они составят величину не более 1,7—2 тысяч машин. Кроме того, сле­дует учитывать, что некоторые совет­ские танковые дивизии и бригады вступали в бой вооруженные не сред­ними танками Т-34 или тяжелыми тан­ками КВ, а легкими Т-60 и Т-70, а также разнотипными танками английского и американского производства.

Очень большой процент потерь пришелся на долю именно легких танков Т-60 и Т-70, к борьбе с новыми тяжелыми немецкими машинами аб­солютно не предназначенных, что и привело к окончательному снятию их с производства. Нечто аналогичное произошло с модернизированным немецким танком Т-3, после Курска никогда уже в крупных сражениях не участвовавшим, но с вооружения так и не снятым.

Что касается самолетов, то дей­ствительно их было потеряно боль­ше советской стороной, но не в та­кой дикой пропорции, как уверяют «мифологи». Увы, для Курской битвы, как и для многих последующих, ха­рактерно то, что в бой посылались не одни только «старики», а наско­ро обученные выпускники летных училищ. А далее шел естественный отбор. Но так же происходило и во время битвы за Великобританию. В танковых войсках Красной армии многие потери также были обуслов­лены слабой подготовкой экипажей, особенно командиров и механиков-водителей, недостатками приборов управления огнем, наведения, элект­рического привода поворота башен и т. д.

В небе над Курской дугой преиму­щество пока удерживалось люфт­ваффе, но существовать такому по­ложению дел оставалось недолго, точнее — до начала операции «Баг­ратион». Потери советской авиации в Курской битве (1735) в три раза больше немецкой (порядка 600), но тут следует учесть положение дел, о котором мифологи не упоминают. Во-первых, к Курску Геринг стянул всех лучших асов люфтваффе. Это удалось, так как в воздушной войне над Герма­нией наступила небольшая передыш­ка, связанная с огромными потерями стратегической авиации союзников в результате отсутствия дальних истре­бителей сопровождения.

Во-вторых, примерно такое соот­ношение в воздушных боях наблю­далось и на Западе. До появления дальних истребителей потери бом­бардировщиков союзников в три раза превышали потери немецких истребителей. По различным дан­ным, за время налетов в небе Герма­нии было потеряно около 9 тысяч бомбардировщиков союзников и около 130 тысяч членов их экипа­жей. В результате потерь союзной авиации Германии достались многие тысячи тонн дефицитного алюмини­евого лома, что позволило немцам в конце 1943 года за счет вторичного металла (то есть свалившегося с неба металлолома) в три раза увеличить выпуск истребителей.

В-третьих, командование Крас­ной армии в Курской битве зачастую даже истребители использова­ло в качестве штурмовой авиации, оставляя бомбардировщики без прикрытия, что увеличивало поте­ри от действия истребителей. При штурме на малых высотах очень эф­фективное противодействие оказы­вала отлично организованная нем­цами противовоздушная оборона. Особенно это касалось многочис­ленной скорострельной мелкокали­берной зенитной артиллерии про­тивника с хорошо тренированными расчетами.

4

Теперь о событиях, последовавших за Курской битвой. Прежде всего о полной и непоколебимо наивной уве­ренности немцев в долговременной стабилизации фронта. О наличии по­добного заблуждения свидетельству­ет тот факт, что немецкие командиры перебросили все танки, которые уда­лось эвакуировать с поля боя, в том числе поврежденные, требовавшие ремонта и обслуживания, на ремонт-но-восстановительные заводы Харь­кова и Богодухова. Уже в августе, при освобождении этих городов, многие из находившихся в ремонте машин оказались захвачены Красной арми­ей в качестве трофеев прямо в цехах или на железнодорожных платфор­мах. Впрочем, еще перед наступлени­ем советских войск ремонтные базы Харькова оказались настолько пере­гружены, что после 1 августа немец­кую бронетанковую технику начали отправлять еще дальше от фронта — в Киев. В танковых дивизиях оказался огромный некомплект, а весь страте­гический резерв немецкого командо­вания составляла одна 3-я танковая дивизия.

Первоначально Гитлер предпола­гал использовать весь 2-й танковый корпус СС в Италии, считая, что в Рос­сии он пока не нужен. Но среди воен­ного командования эта идея не встре­тила поддержки. Вот как бесстрастно зафиксировала стенограмма совеща­ния отчаянный вопль генерал-фельд­маршала фон Клюге: «Мой фюрер, я хочу обратить ваше внимание на тот факт, что сейчас ничего нельзя за­брать с фронта. Об этом совершенно не может идти речь в данный момент». В итоге в Италию решили отправить личный состав дивизии «Лейбштан-дарт Адольф Гитлер», передав ее из­ношенные танки двум остающимся на Восточном фронте дивизиям 2-го корпуса СС. Дивизию наметили по­полнять поступающими с заводов машинами прямо на пути на новый фронт.

Стенограмма из ставки Гитлера фиксирует, что шло деловое, спокой­ное обсуждение необходимого числа эшелонов, но нервозности, особой срочности никакой не наблюдалось. Более того, Гитлер даже предлагает начать наступление в Донбассе. За­тем это решение отменяется, и фю­рер приказывает Манштейну немед­ленно начать наступление против советских войск на плацдармах за Миуссом.

Не попав в Италию, две дивизии СС 30 июля начали наступление на Миусском плацдарме, где в распоря­жении генерала Р. Я. Малиновского имелась всего одна танковая бри­гада. Соотношение сил оказалось в пользу врага, и через несколько дней ожесточенных боев плацдарм был вновь захвачен немцами. Планомер­ного советского наступления потеря Миусского плацдарма не остановила. Уже 3 августа советские войска под командованием генерала Н. Ф. Вату­тина перешли в наступление, ударив во фланг 4-й танковой армии немцев к западу от Белгорода. А 6 августа на­чался общий отвод немецких войск на оборонительные позиции так на­зываемой линии Гагена — укрепле­ний вдоль Днепра.

«Потери в наших дивизиях были уже тревожно высокими, а две ди­визии полностью вышли из строя в результате перенапряжения», — пи­сал о происшедших событиях Ман-штейн. Из дивизий СС особо чувстви­тельные потери понесла «Мертвая голова». Вообще, советские воины эсэсовцев в плен часто не брали, как, впрочем, не брали в плен советских солдат сами эсэсовцы. Масштабы потерь в войсках СС заставили рейхсфюрера Гиммлера после Кур­ской битвы наплевать на все законы расы, «чистоты крови» и эсэсовской «чести». Пришлось в массовом по­рядке рекрутировать в «полевые» СС добровольцев из оккупированных стран, бывших уголовников и даже осужденных за различные преступ­ления из тюрем, а порой — и конц­лагерей.

Показательна стенограмма об­суждения Гитлером в августе соста­ва танковых дивизий. Как и Сталин в 1941 — 1942 годах, он дотошно, до отдельного танка выясняет состав каждой дивизии, монотонно путает­ся в мелочах, которыми как главно­командующий вообще заниматься не обязан. Фюрера интересует судьба чуть ли не каждого произведенного заводами танка.

«Генерал Йодль: 15-я мотопехотная дивизия до сих пор имеет 28 танков и десять на краткосрочном ремон­те. "Герман Геринг" имеет 49 танков, включая 3 "тигра" и17 штурмовых орудий, четыре из которых в ре­монте.

Гитлер: 20 танков предполагает­ся добавить? ...Тогда "Герман Геринг" будет иметь 62 танка и 4 "тигра" из начального количества в 90 танков и 17 "тигров"».

Подобный мелочный подсчет явно не от хорошей жизни. Но даже здесь видны масштабы понесенных потерь — до боев общее число со­ставляло 107 единиц, после Курска — 62 средних танка и 4 «тигра».

Кстати, чтобы сдержать советское наступление, уже в ноябре на Украи­ну из Италии и Западной Европы пе­ребрасываются части не только того же 2-го танкового корпуса СС, но и другие соединения. Эсэсовцы попа­дают там во «второй Сталинград», из которого удалось вырваться далеко не всем.

Какой же вывод можно сделать из всего изложенного выше? Победа советских войск в битве на Курской дуге никак не связана с десантной операцией союзников в Сицилии. Она прошла в заранее запланиро­ванные союзным командованием сроки и обеспечивалась умелыми мероприятиями по дезинформации немцев. Не исключено также, что союзники, читавшие благодаря рас­крытому коду «Энигмы» секретную переписку командования немецких войск, действительно связали опе­рацию «Хаски» с «Цитаделью», спра­ведливо полагая, что Гитлер в это время окажется связан по рукам и ногам на Востоке. Кроме того, ско­рее уж сама Курская битва и последу­ющее наступление Красной армии не дали возможности как минимум еще двум дивизиям СС своевремен­но принять участие в сражении за Италию. Затем осенью эсэсовские танковые части оказались и вовсе возвращены на Восточный фронт для участия в битве за Украину и по­несли тяжелейшие потери в русском «котле» под Корсунем, но это уже совсем другая история.

Для подведения итогов предо­ставим слово автору главы «Война в России» из книги «Мировая война: