Я должен сказать о гениальном писателе
нашей страны – Александре Исаевиче Солженицыне, сказать тем людям, которые вешают
на него сейчас всевозможные ярлыки: не спешите! Посмотрим еще, где будет он и где
будете вы через 10-20 лет истории нашей культуры?
Ну и, разумеется, вы, ненавистники Солженицына, пытаетесь воскресить Сталина. И
тоже ведь ничего не выйдет.
Черного кобеля не отмоешь до бела.
Юрий Карякин
(из выступления на вечере памяти А. Платонова в ЦДЛ 31 января 1998 г.).
Александр Исаевич!
В «Комсомольской правде» от 22 октября 2003 г. статью «Потемщики света не ищут» вы начинаете так: «Вспыхнувшая вдруг необузданная клевета, запущенная во всеприемлющий Интернет, оттуда подхваченная зарубежными русскоязычными газетами, сегодня перекинувшаяся в Россию, - а с другой стороны оставшиеся уже недолгие сроки моей жизни – заставляют меня ответить. Хотя: кто прочел мои книги – всем их совокупным духовным уровнем, тоном и содержанием заранее защищены от прилипания таких клевет.
Новые нападчики не брезгуют никакой подделкой. Самые старые, негодные, не сработавшие нигде в мире и давно откинутые фальшивки, методически разработанные и слепленные против меня в КГБ за всю 30-летнюю травлю, - приобрели новую жизнь в новых руках. С марта 2003 началась единовременная атака на меня – с раздирающими «новостными» заголовками».
Почти в конце статьи вы пишете: «Но пойдет в захват и такое: а почему Солженицын о своем военном прошлом не пишет «практически ничего», «эту тему старательно избегает»? А то – блудливый журналист (это Солженицын о Марке Дейче из «МК». – В.Ш.) избегает читать мои книги. В полдюжине разных изданий напечатаны «Желябугские Выселки», из боев под Орлом; «Адлиг Швенкиттен», о боях в Восточной Пруссии; о выводе моей батареи из окружения в ту ночь мог бы прочесть в «Зернышке»; уже четыре года как опубликована и самая ранняя моя лагерная повесть «Дороженька», где немало и о военных моих путях».
Еще: «А получил я эти два ордена за успешную засечку и корректуру подавления огневых точек противника в битве под Орлом и в прорыве под Рогачевом. За успешный же вывод батареи из окружения 27 января 1945 в Пруссии я был представлен и к ордену Красного Знамени, как еще несколько наших бригадных офицеров, - но 9 февраля настиг меня арест – и меня успели вычеркнуть из наградного списка».
Я не отношусь к поклонникам вашего творчества, но написанное в «Комсомольской правде» заставило купить вашу книгу «Армейские рассказы» (изд. Москва, Русский путь, 2001) и внимательно прочитать. Читал я ее с пристрастием, потому что у меня в военном билете в графе 27 «Наименование военно-учетной специальности и должностной квалификации» записано: «Артиллеристы 122-, 130-, 152-мм пушек и 152-мм пушек-гаубиц. Заместитель командира взвода».
Я на тридцать лет моложе вас, и в боях мне участвовать не доводилось. Но однажды за свою службу в СА довелось принимать участие в учениях с боевой стрельбой. О таких учениях сегодняшней российской армии, реформируемой по дебило-гайдаровскому методу, можно только мечтать.
Это были крупномасштабные учения Ленинградского ВО. Задействованы все сухопутные рода войск: пехота, мотострелковые, танковые, ракетные войска и артиллерия, а также бомбардировочная авиация.
Учения были максимально приближены к боевым: все стрельбы проводились через головы своих мотострелков и пехотинцев-лыжников, находящихся в непосредственной близости от разрывов ракет, снарядов, мин…
Рассказывают же ветераны войны в рубрике «Только один бой». Почему бы и мне не рассказать?
Нашему артиллерийскому полку выпала честь быть представленным на этих учениях батареей из шести 130-мм полевых пушек М-46.
Занимать огневую позицию мы выехали за сутки до начала учений и всю ночь долбили ямы под сошники. Кто долбил зимой заполярный грунт, тот знает, что это за адова работа! Были затуплены и сломаны все кирки и ломы, а вгрызлись в землю мы не более чем на 20 см (ее и землей-то трудно назвать – это бетон). Комбат сказал (он в то время был с нами, только на рассвете уехал на НП. На НП находились трое лучших стрелков из офицеров полка. Комбат был лучший из лучших!), что будет достаточно. Если сошники при первом выстреле выскочат из ям, то, чтобы предотвратить это при последующих выстрелах, расчеты должны сидеть на станинах. Удовольствие, хочу вам доложить, не из приятных…
Немного позади и правее нас заняла огневую позицию батарея из шести установок 122-мм реактивной системы залпового огня БМ-21 «Град».
Было начало апреля… В Заполярье это еще лютая зима. Что тут объяснять, когда в День Победы 9 мая мы вовсю бегали на лыжные кроссы, а огромная, высотой с пятиэтажный дом, куча снега, который сгребали с плаца тяжелые артиллерийские тягачи с навешенными впереди скребками, таяла только к июлю.
Именно в день начала учений погода преподнесла сюрприз. Началась метель, а так как должна была быть применена авиация, была дана команда: «Ждать!». Метель продолжалась 5 суток! Все происходило недалеко от нашей части, и выехали мы (пострелять и вернуться) без палаток и без печек-буржуек. Ну и померзли! Спать-то хочется: выкопали в снегу окопы. Приляжешь в окопе, завернешься в чехол от пушки, но больше получаса не проспишь: начинаешь замерзать. Ноги в руки и следующие полчаса бегаешь вокруг орудия, пока не согреешься!
В Заполярье на Кольском полуострове даже костер развести не из чего. Любимая всеми ностальгентами березка выглядит там странновато и непривычно: ростом она не более метра, толщиной в 2 пальца и вся кривая-кривая.
Интересно получилось с орудийными расчетами. Осенью произошла смена старослужащих на новобранцев. Набор был полностью из Латвии, и такие хилые ребята попались, что, когда отрабатывал со своим расчетом норматив «Приведение орудия из походного положения в боевое», то никак в этот норматив не удавалось уложиться. Основное время в нормативе занимали накат ствола при помощи лебедки со станин в боевое положение и снятие орудия с передка при помощи домкратов. Можно было уложиться в норматив, не используя для снятия с передка домкраты. Но в этом случае расчет должен был состоять из крепких ребят. С тем расчетом, который демобилизовался, мы поступали следующим образом. Подходили к орудию по трое с обеих сторон станин, ухватывались за специальные ручки и делали то же самое, что делает штангист, когда толкает штангу с груди. Шворень передка выходит из зацепления со шворневой балкой станин. Пять человек удерживают станины, а один откатывает передок.
Моя латвийская хилятина (и ребята вроде не городские, а хуторские были!) этого делать не могла. Приходилось поступать так: накатив ствол, опускали его и четверо халявщиков ложились на него у самого дульного тормоза (хоть какой-то прок!) для противовеса. Мы с наводчиком выполняли толчок. Затем я удерживал станины, а наводчик откатывал передок. Все быстро сбегались ко мне и опускали станины на землю. Таким образом норматив мы выполняли.
Как поведут себя эти ребята на боевых стрельбах, я даже предположить не мог. Теоретически все всё знали, но практика иногда - вещь с теорией несовместимая!
Наше орудие было второе, а это основное орудие. Им ведут пристрелку. Остальные орудия не стреляют, но все команды стреляющего офицера выполняют. Только после пристрелки – или залпы батарей, или беглый огонь. Нагрузка на основное орудие больше. Стрельба огневых расчетов – это тяжелая физическая работа.
Первая цель. Хочу сказать, что наш артиллерийский полк являлся кадрированной частью и вместо положенных по штату 10-ти человек в расчетах у нас было по шесть.
Кроме своих командирских обязанностей (слежение за правильностью действий расчета и записи всех команд, идущих от старшего офицера) оставил себе еще работу за орудийный номер «Установщик». Он свинчивает колпачок с взрывателя осколочно-фугасного снаряда и специальным ключом переводит взрыватель в положение «осколочный» или «фугасный» (согласно команде стреляющего офицера).
Пошла команда от старшего офицера батареи. Быстро записываю, а наводчик делает свою работу (год натаскивал, зато уверен: проверять не нужно!). Беру из снарядного ящика снаряд, свинчиваю колпачок и перевожу взрыватель на «осколочный». Латыш – орудийный номер «Зарядный» – берет снаряд (весит он прилично – 33,4 кг) и на полусогнутых еле тащит его к орудию. Через силу поднимает и кладет в зарядную камору (заряжение у М-46 раздельно-гильзовое: сначала снаряд, потом гильза с определенным образом сформированным зарядом).
Следующая работа - номера, который называется «Досыльный». Упираясь в дно снаряда специальной палкой, которая называется «досыльник», он должен с силой толкнуть снаряд вперед так, чтобы медные ведущие пояски у дна снаряда крепко врезались в нарезы ствола орудия. Затем кладется гильза и закрывается затвор. Орудие готово к стрельбе.
Этот мой латыш-»Досыльный» снаряд толкнул, а он у него опять выпал в зарядную камору! Силенок не хватает! Хорошо, есть специальный стопор, мешающий снаряду упасть на землю.
Старший офицер батареи торопит:
- Основное! Доложить готовность! Быстрее!
- Ну, - думаю, - настреляю я сейчас с вами!
Когда пошли команды на стрельбу, то сопли жевать некогда! Война медлительность наказывала жестоко: не пристреляешь ты – пристреляют тебя.
Выхватываю из рук паренька досыльник и с силой вгоняю снаряд в нарезы. Кстати, делал я это всегда не без удовольствия, уж больно мне нравился звук вогнанного снаряда: «Чпок!».
Кричу «Досыльному»:
- Работаешь за «Установщика»!
«Заряжающему»:
- Помогаешь формировать заряд! Заряжаю сам!
Вот и пришлось из-за этих латышей вкалывать за троих: за командира орудия, за «Заряжающего» и за «Досыльного». Один латыш мне только затвор открывал да стреляные гильзы убирал.
Подавили мы в тот раз три цели. Одну мы пристреляли с трех выстрелов. Вторую – с двух выстрелов. Третью цель, невидимую с наблюдательного пункта (ее видел только наблюдатель на передовом наблюдательном пункте /ПНП/), – с первого выстрела! Был перенос огня со второй пристрелянной цели и после первого же пристрелочного выстрела пошла команда: «Батарее! 4 снаряда беглым! Огонь!»
Мы, огневики, не знаем, кто из офицеров стреляет, но по второй и тем более по третьей цели с переносом огня я знал точно - это работа моего командира батареи капитана Кузнецова! Были разнесены вдребезги (комбат потом рассказывал) выстроенные для нас цели: деревянные щиты размером 3х3 метра!
Как вам это нравится, Александр Исаевич? Рассчитать так, чтобы километров за двадцать попасть в невидимую цель с первого выстрела! Это не сегодняшние так называемые «умные снаряды». Есть сейчас такие: запрограммировал и, как говорится: «выстрелил и забыл», снаряд сам найдет цель. Тут нужна голова. И она у капитана Кузнецова была на месте!
После подавления третьей цели прозвучала команда: «Батарея! Стой!»
Давайте, Александр Исаевич, почитаем выдержки из Вашего рассказа «Желябугские Выселки»:
«Все-таки две цели мы пока нащупали уже и пятью постами, - 415-ю и 416-ю. Наша задача – координаты; калибр – это уж по ушному навыку, да и по дальности можно догадаться.
Из бригады донимают:
- Вот сейчас по Архангельскому (это там со штабом рядом) какая стреляла?
- От Золотарева-третьего, 415-я.
- Давайте координаты!
- Без привязки – пока не точно…
Отвечают матом».
«И сразу – меня к телефону. Из 3-го, комбат 8-й Толочков. Нравится он мне здорово. Ростом невысок, отчаянный и работе отдается сноровисто, все забывает. Хорошо с ним стрелять.
- Цели, цели давай! Скучаю.
- Ну, подожди, скоро будут. Ждем привязки. Вот 418-ю щупаем.
Без звуковой разведки – артиллерийскую цель и найдешь редко: только в притемке, по вспышке, прямым наблюдением – и если позиция орудия открытая».
«Сверху, от входа, истошно:
- Где ваш комбат?
И наш дежурный линейный – сюда, в лестницу:
- Товарищ старший лейтенант! Вас спрашивают.
Поднимаюсь.
Стоит по-штабному чистенький сержант, автомат с плеча дулом вниз, а проворный, и впопыхах:
- Таащ стартенан! Вас комбриг вызывает! Срочно!
- Где? Куда?
- Срочно! Бежимте, доведу!
И что ж? Бежим. Вприпуск. Пистолет шлепает по бедру, придерживаю.
Через все ухабы отводка проселочной к Выселкам. Во - он виллис-козел стоит на открытой дороге. Подъехать не мог? Или он это мне впроучку? Бежим.
Подбегаем. Сидит жгуче-черный полковник Айруметов.
Докладываюсь, рука к виску.
Испепеляя меня черным взором:
- Командир батареи! За такую работу отправлю в штрафной батальон!
Так и обжег. За что?.. А и – отправит, у нас это быстро.
Руки по швам, бормочу про атмосферную инверсию. (Да никогда им не принять! – и зачем им это понимать?) А на постороннюю стрельбу вздорно и ссылаться: боевой работе 0 и никогда не миновать всех шумов».
«Меня ж хватает сзади, тянет бригадный телефонист. Почти в ужасе:
- Вас с самого высокого начальства требуют!
Ого! Выше бригады – это штаб артиллерии армии. Перенимаю трубку:
- Сорок второй у телефона.
Слышно их неважно, сильно издали, а голос грозный:
- Наши танки остановлены в квадрате 7441!
Левой рукой судорожно распахиваю планшетку на колене, ищу глазами: ну да, у Подмаслова.
- …От Козинки бьет фугасными, стапятидесяти-миллиметровыми… Почему не даете?
Что я могу сказать? Выше прясла и козел не скачет. Стараемся! (Опять объяснять про инверсию? Уж в верхнем штабе ученом должны понимать.)
Отвечаю, плету, как могу.
А в трубку (левое ухо затыкаю, чтоб лучше слышать):
- Так вот, сорок второй. Мы продвинемся и пошлем комиссию проверить немецкие огневые. И если окажутся не там – будете отвечать уголовно. У меня все.
У кого «у меня»? Не назвался. Ну не сам же командующий артиллерией? Однако в горле пересохло».
«А к ночи надо голову особенно свежую. (Это комбат 8-й Толочков выжрать пригласил. День рождения у него. - В.Ш.) Теперь пошел спать и я, в избу. На кровати – грязное лоскутное одеяло и подушка не чище. И мухи.
Положил голову – и нет меня. Вмертвь.
Долго спал? Солнце сильно на другой бок. Спадает.
Ходом к станции. (Это станция звукозаписи. – В.Ш.)
Спускаюсь к прибору, о работе узнать.
За это время, оказывается, наши дважды крупно бомбили немецкий передний край, и особенно – Моховое. А я ничего не слышал».
Александр Исаевич! Не вводите в заблуждение сегодняшнюю молодежь! Они могут подумать, что за такую «успешную засечку и корректуру подавления огневых точек противника», которую Вы описываете в «Желябугских Выселках», награждали орденами. Если бы Гитлер знал, что у русских есть такой командир батареи звуковой разведки ст. лейтенант Солженицын, то точно бы наградил Вас за такую корректуру железным крестом!
Вам бы свой рассказ нужно было назвать не «Желябугские Выселки», а «Желябугские Высерки». Этимологию слова «высерки» я вам, знатоку русского языка, объяснять не буду. Это слово очень точно характеризует и Вас, и всю Вашу батарею.
Бои под Орлом – это один из эпизодов знаменитой битвы под Курском.
Смотрите что делается! И комбат Толочков, и из бригады, и комбриг приезжает на БЗР к Солженицыну, и командующий артиллерией армии (sic!) звонит. Все требуют: «Цели, цели давай!»
Но Солженицын – умный. Он окончил физмат университета и знает, что такое тепловая инверсия. А командование – дураки, раз этого не знает. Какие могут быть цели? Кстати, для немцев тепловая инверсия не помеха: артиллерия у них работает, да так, что остановлено наше танковое наступление.
Что делает командир батареи звуковой разведки Солженицын в разгар боя? Уходит спать!!! Да спит так крепко, что не слышит нанесенных нашими войсками два бомбовых удара! Во нервишки! Позавидуешь…
Читая «Желябугские Выселки» со «всем их совокупным духовным уровнем, тоном и содержанием» понимаешь - не награждать нужно за такую работу, а расстреливать! Причем, перед строем, чтобы другим неповадно было.
То, что вы описываете в рассказе «Желябугские Выселки», я бы назвал так: «потери управления огнем артиллерийских батарей в результате преступной халатности командира батареи звуковой разведки ст. лейтенанта Солженицына».
Мы, огневые расчеты, или, как нас еще называют, «пушкари», обладая огромной мощью, без управления стрельбой все равно что слепые котята. Мы ничего не можем!
Потеря управления на поле боя (и в мирное время тоже!) – это стопроцентное поражение. Хорошо, что таких командиров, как Солженицын, было немного: иначе не сокрушить бы нашим отцам и дедам фашистскую Германию!
В.В. ШАРЛАЙ